Эдуард Тополь - Московский полет
Я могу подтвердить тезис этого археолога одним сделанным мною на Западе наблюдением. Когда я приехал в США в 1979 году, в мире как раз разразился первый нефтяной кризис, арабские страны подняли цены на нефть, сократили ее добычу. И на всех нью-йоркских бензоколонках стояли длинные – минут на сорок – очереди машин на заправку. А по вечерам в программе новостей регулярно сообщалось об убийствах, которые в этих очередях происходят. Даже американцам, достигшим пика демократии и цивилизации, нужна была всего сорокаминутная очередь, чтобы спикировать на сорок тысяч лет назад, в варварство, к закону ножа, кулака и пистолета.
И я позволю себе заметить, что в этом смысле советское общество более цивилизованно. Вековая нищета выработала здесь определенную этику стояния в очередях, при которой вы можете толкаться (и вас могут толкать), ругаться матом (и вас могут ругать), наступать соседям на ноги (и вам могут наступать), вы можете даже пролезть без очереди, но все это еще не предлог для того, чтобы сосед по очереди тут же, на месте, пристрелил вас из пистолета. Поэтому я всегда с ужасом думаю, что будет в США, если тут вдруг возникнут очереди не за бензином, а за хлебом? Настоящие очереди, русские, человек эдак в тысячу, и при этом в кармане у каждого – оружие?
Слава Богу, эта офицерская очередь за билетами на вокзале была безоружна. Я пробился (протиснулся, прорвался, протырился) к кассе, сунул в окошко коробочку американской косметики и двадцать пять рублей и закричал:
– «Мосфильм»! Старшая к вам послала! На мурманский поезд! Утром съемка! Одно место в спальном вагоне!..
Я никогда в жизни не видел такого молниеносного жеста, каким эта кассирша смахнула коробочку косметики в сторону, от глаз толпы, давящей на кассу. Вслед за этим она откинулась в своем кресле и сказала куда-то назад, в глубину кассы:
– Валечка, одно место в спальном вагоне для «Мосфильма», очень нужно!
Ей что-то ответили, и она стала вырезать мне билет, говоря:
– Спального нет, извините. Отправляю вас купированным. Возьмите сдачу!
И она выдала мне билет и полную сдачу с двадцати пяти рублей.
А очередь советских офицеров нейтрально молчала.
Когда, сидя на вокзальной скамейке, я остыл и пришел в себя после удачи, часы показывали 11.10. До отхода моего поезда оставался час. Я вдруг сообразил, что это мой последний час в Ленинграде и что глупо торчать этот час на зашарпанном вокзале, даже если мне вдвойне повезло: я и билет достал, и место подвернулось на этой скамейке.
Я встал, какая-то молодка с чемоданами тут же птицей упала на мое место, а я подошел к камере хранения и заглянул через стойку-барьер. Мой чемодан мирно стоял там же, в клетке под номером 311. Я успокоился, вышел с вокзала и пошел по Невскому проспекту. В одиннадцать вечера уже ощущалось приближение ночи, Невский был темно-серым, но уличные фонари не горели. Какие-то одинокие фигуры шли в этой зыбкой серости, пьяный мужик вывалился из телефонной будки, две молодые проститутки торчали под афишей испанского фильма «Я та, которую ты ищешь», группа рослых подростков шла мне навстречу. Они были похожи на тех, московских, с Савеловского вокзала, и у меня сжался желудок – мне показалось, что сейчас мне снова дадут в морду. Но подростки прошли, не обратив на меня внимания. А ощущение, что сейчас будут бить, если не меня, то кого-то рядом, все не исчезало.
И только минут через десять, когда я проходил мимо памятника императрице Екатерине и когда зажглись уличные фонари, моя душа разжалась. Под памятником в скверике сидели на скамейках и гуляли по круглой песчаной дорожке дешевые проститутки – точно так, как они гуляли здесь в 1955 году, когда я семнадцатилетним мальчишкой приехал в Ленинград поступать в университет. Тогда, я помню, этих проституток брали матросы и морские офицеры. Но сейчас ни матросов, ни офицеров не было – наверно, уплыли в Тихий океан блокировать Шестой Американский флот. И теперь проститутки скучали. Конечно, это были совсем не те проститутки, которых я видел тут тридцать пять лет назад, но одеты они были совершенно так же – в те же старомодные платья с подкладными плечиками…
Думая о прошлом, я спустился в подземный переход и… замер от оторопи: прямо на меня, в упор, смотрели огромные и черные, как ствол гаубицы, глаза моей жены Лизы. Я даже отшатнулся. И прочел на стене подземного перехода: «РЕТРОСПЕКТИВА: ДИНАСТИЯ РОМАНОВЫХ – В КИНО, В ЛИТЕРАТУРЕ, В ЖИВОПИСИ! ТОЛЬКО ТРИ ДНЯ, В КЛУБЕ ПЕЧАТИ!»
Внизу этой огромной афиши были кадры из кинофильмов с портретами русских царей и цариц в исполнении знаменитых актеров кино: Черкасова, Самойлова, Соломина, еще кого-то и… Лизы Строевой! Только тут я вспомнил, что она же действительно играла когда-то в «Царской милости» и именно за это ее так дотошно и унизительно шмонали шереметьевские таможенники, когда увидели в ее багаже такую же киноафишу.
Оглядываясь на эту афишу, я вышел из подземного перехода снова на Невский и прошел еще с квартал, думая о том, что, как ни странно, наша старая жизнь продолжает жить без нас, даже в стране, из которой мы уехали…
И я уже решил повернуть назад – ну что тащиться по серому Невскому с его уныло-желтыми фонарями?! – когда увидел густую толпу под колоннадой Казанского собора. Еще один Арбат – уже в Ленинграде? Я подошел. В ночной полутьме, действительно как на московском Арбате, группы по тридцать – сорок человек крутились вокруг ораторов. В одной шла речь об идиотской дамбе, которую партийные власти построили в ленинградском порту, чтобы оградить город от наводнений, а в результате все сбросы канализации и отходы заводов оказались заперты в ленинградской бухте и отравляют город, даже Эрмитаж гниет. В другой спорили о шахтерской забастовке. В третьей…
– Да это евреи заварили революцию семнадцатого года, евреи! Из-за них мы получили коммунистов на свою голову!
– Ну при чем тут евреи! Евреи, если хотите знать, жили до революции в чертах оседлости, как в резервациях! Как они могли «заварить» вашу революцию? – Тоненькая девочка, не старше восемнадцати лет, с серыми глазами и личиком с картин Боттичелли, стояла одиноко и прямо, как Зоя Космодемьянская, среди толпы мужчин и яростно защищала честь моего народа. – Евреи, если хотите знать, сами пострадали от советского режима! Больше других!
– А вы читали статью Шафаревича «Русофобия»? Вот, прочитайте! – Мужчина лет сорока совал ей журнал.
– Я знаю, это антисемитский журнал! – Девочка тонкой рукой отталкивала журнал. – Я его не читаю!
– А вы почитайте, почитайте! Здесь все написано! Это евреи довели Россию до катастрофы!
– Слушайте, постыдитесь! – воскликнула девочка. – Вас двести миллионов, а нас только два! Вам не стыдно кричать, что каких-то два миллиона евреев довели вашу великую нацию до катастрофы? Вам не стыдно?!!
«Золотая моя девочка, – подумал я. – Что ты делаешь здесь – одна, в окружении этой толпы?! Зачем ты споришь с ними? Что ты им докажешь? Ведь им так хочется найти виноватого, они уже назначили еврейские погромы на 14 августа, через две недели! Милая моя, золотая, твое место не здесь, не здесь, а в Израиле!»
Но я не сказал ей ни слова. А постыдно ретировался, поглядывая на часы. До отхода моего поезда оставалось 20 минут. Но сколько я ни махал рукой на Невском проспекте, ни одно такси не останавливалось, и я, уже считая секунды, вскочил в троллейбус. И огляделся в поисках железного ящика кассы, куда, я помнил, нужно опустить пять копеек и оторвать билетик. Кассы не было. Ни впереди салона, ни сзади.
– Как же заплатить? – вырвалось у меня невольно. Все пассажиры повернулись ко мне, и я вспотел – все, влип! Не знаю, как платить в троллейбусе, вот так и горят западные шпионы в СССР – на ерунде!
– А нужно талоны покупать у водителя! Десять талонов – пятьдесят копеек! – назидательно сказала мне какая-то женщина. – А за пять-то копеек не проедешь!
В скрещении осуждающих взглядов, как вражеский самолет, пойманный прожекторами в блокадном ленинградском небе, я прошел по проходу к водителю, хватаясь за спасительную мысль выдать себя за приезжего из Баку или из Хабаровска. Протянул водителю 50 копеек:
– Талоны, пожалуйста.
– Нету талонов, – ответил он через плечо, гоня троллейбус по Невскому в сторону Московского вокзала.
– А как же платить?
Он не удостоил меня ответом, и я проехал до вокзала даром.
29
И вот поезд «Мурманск – Москва», вагон 9, купированный, – четыре полки в купе. Я сижу на нижней полке, а рядом, у столика у окна, два офицера-танкиста – сорокалетний майор и старлей лет двадцати трех. Едят пирожки с капустой, запивают пивом и «базарят» «за Афганистан»:
– Уходили – были героями, там воевали – были герои, а вернулись – шиш без масла, никому не нужны! – горько говорил майор.
– Из нашего выпуска шестеро там остались – в Кандагаре, – сказал старлей. – Но лучше бы они в Чернобыле погибли, я так считаю, хотя бы на своей земле и за своих. Может, спасли бы кого…
