Юрий Запевалов - Донос
Толя завтра уезжал, он, к сожалению, завалил физику, и мы с Валей решили его проводить, да и самим расслабиться после напряженной, такой загадочной математики, не мешало. Тем более, что сданы все главные экзамены. У меня по вступительной сессии уже набран проходной балл. Хотя еще и оставался один экзамен, но по всем сданным предметам я уже набрал проходную сумму баллов. Но это ничего не значило, последний экзамен надо было сдавать, на любую оценку. Не сдашь – никакие баллы не помогут, отчислят. Завтра сдаем немецкий. Я его откровенно не знал – в школе у нас часто менялся иностранный, то немецкий, то английский, был даже французский недолго – все зависело от учителя, то приедет «немец», то «англичанин». Мы постоянно меняли школьный профиль иностранного и нам говорили – это же хорошо, вы будете знать два языка! – хотя понятно, что мы не освоили ни одного.
Оркестр в ресторане действительно был хорош, особенно восхищал виртуоз-аккордеонист. Толя у нас джентльмен и повеса, он в перерыве пригласил к столику этого аккордеониста. Молодой, симпатичный парень, балагур, анекдотист, весельчак.
– Работать будете здесь, в нашем городе, ребята, или что-то другое на уме?
– Мы в институт поступаем.
– Понятно, если не секрет – куда?
– В горный.
– Хороший институт, новый, недавно открыли. Вы будете третьим набором. Предлагаю – за вас, новых студентов и выдающихся инженеров в недалеком будущем.
Так, непринужденно, в легком «трепе», быстро пробежало время. «Плакал» Толин денежный перевод, присланный на обратную дорогу, здесь, в ресторане он и закончился – хорошо хоть билет заранее купили.
На следующий день, придя на экзамен по-немецкому, мы с удивлением увидели на месте принимающего преподавателя вчерашнего виртуозного аккордеониста из ресторана. Оказывается, он там по вечерам подрабатывал. Вытащив билет и получив словарь для перевода, я с удовлетворением в конце словаря нашел раздел грамматики по вопросам моего билета. Сдача экзамена прошла чисто формально. У меня в зачетке уже было набрано необходимое количество вступительных баллов, в таких условиях, да на последнем экзамене, думал я наивно, никто никогда валить не будет, на это и была вся моя надежда. Думаю, что все это абсурд, начни я заикаться со своим немецким, никакие баллы меня бы не спасли, не видать бы мне института, как тех ушей. Конечно же, спасла меня вот эта помощь со словарем, с нужной мне по билету грамматикой в этом словаре и спас меня вчерашний аккордеонист из ресторана. Разговорились мы вчера, распахнулись откровенно, а он нас понял и принял.
Все таки, охраняет меня по жизни ангел мой, хоть и «грешен» я безмерно!
Сдал на второй день в приемную комиссию зачетку, получил подтверждение о поступлении и через два дня был дома, в деревне.
Десять дней безмятежного отдыха. Купание, лес, стадион, встреча с друзьями, расслабленность, все завершено, все известно, никаких – «а вдруг». Отдых пошел мне на пользу – усталость за лето накопилась сверх всяких сил.
Дня за три до обратного отъезда во дворе накрыли столы, собралась почти вся деревня, приехали друзья из города, праздновали рождение нового студента – как раз накануне пришло официальное уведомление из института о зачислении меня в студенты, хотя такое же извещение я привез с собой. Извещение читали вслух, смаковали по разному, отец не уставал повторять:
– Горный инженер в нашей семье, надо же – и светился весь гордостью. Он был откровенно доволен.
Вскоре выяснилось, что из всего нашего большого и качественного, с армией медалистов, школьного выпуска в институт поступили всего двое. Кроме меня, в Медицинский институт поступил Юра Личис.
Поступление в институт – большое и радостное событие.
Но институт надо еще закончить, а это тоже не очень легко и не всем удается.
37
В нашей камере произошло что-то непонятное. Альберта неожиданно перевели в другую камеру, вниз, прямо под нами – об этом он сообщил нам «мулькой». Быстро установили связь, Андрей с Володей повели с Альбертом странную переписку – с обвинениями и оправданиями. Мне ничего не говорят, хотя к тому времени у нас с Володей и Андреем установилось определенное доверие. И однажды Володя показал мне записку Альберта, в которой тот распределял какие-то деньги.
– Что это, – не понял я.
– Новогодние деньги.
– Ничего себе, он что, из-за этого ушел в «подземелье»?
– Не знаю. Странно все это.
– Успокойся, Володя, деньги целевые, новогодние, не твои и не Андрея, он это знает и вряд ли долго выдержит. Растратить такие деньги то же самое, что растратить «общак». Будьте потверже.
Наступал Новый, три девятки, 1999 год. В камере решили скинуться, кто сколько может, закупить к празднику продуктов, вина, пива, шампанского. Все это купить к празднику не составляло в тюрьме особых проблем, курьеры были, такса известная – пятьдесят на пятьдесят – там это дело вполне отлажено. В некоторых камерах ставили и елочки – было бы желание. И деньги.
У нас, у всех постоянных обитателей камеры, имелись счета в бухгалтерии, мы имели право заказов через тюремный ларек, не праздничных, конечно, заказов, но мы могли распорядиться некоторыми деньгами. Кроме того, нам перед праздником поступило конкретное предложение – если хотите, можем сделать, сколько денег передадут, на столько и сделаем. Чего захотите, по вашему списку заказа.
Прикинули между собой, кто сколько может, передали «на волю», деньги родственники передавали через одного из людей Володи – Альберт категорически отказался привлекать к этой операции кого-либо «из своих» – определились с перечнем заказа, все было продумано, все было реально.
Вот с поступлением праздничных денег Альберт и исчез из камеры куда-то вниз. Деньги, конечно, были не у него, деньги находились у определенного человека за пределами камеры, точнее, даже за пределами тюрьмы. Это был человек Володи и распорядиться этими живыми деньгами мог только Володя. Его-то и завалил Альберт распорядительными «мульками».
«Направь вот столько туда, а столько сюда». Володя уперся – деньги на праздник!
Народ в камере собрался знатный, зажиточный – это чувствовалось по качеству поступающих к нам «дачек» – поступок Альберта не понравился всем, наступила тяжелая и опасная пауза, ясно стало, что дело миром не кончится. И поняли все, почему Альберт ушел вниз. Камера небольшая, любой шепот слышен во всех ее углах, а люди в тюрьме ушлые. Понимают происходящие не по словам – по настроению.
– Не волнуйся, Володя, не подставляй себя, определимся с деньгами.
– Знаешь, Саныч, мне волноваться поздно, я ведь «смертник», а деньги хоть и одной камеры, но «общаковские», мне поручили их и хранить, и приходовать, я не позволю их тратить кто куда захочет – решили к празднику, значит, так и будет!
Альберт перестал подавать голос, это сразу вызвало беспокойство, напряженность.
– Саныч, будь начеку, скоро к нам кого-то «подсадят».
– Не буду я, Володя, вмешиваться в эти дела, мне не хватало еще, где – в тюрьме! – вмешиваться в проблему денег.
– Тебе и не надо вмешиваться. Присматривайся – кто к нам придет, ты же быстро определяешь людей по их манерам, по «растопыренным пальцам». Вот и присмотрись – наш, не наш.
– Это можно.
В камере повисло ожидание. А мне открылась еще одна сторона взаимоотношений в тюрьме. На первый взгляд, на «горячку», вдруг начинаешь сомневаться – не так уж всё и отлажено в этом сообществе «зэков». А «врубись» плотнее, так сразу и понимаешь – это еще одно подтверждение жесткого тюремного правила: если и главарь пошел «не в ногу», то и у него возникает «высокое напряжение». Да такое, что не все могут и выдержать. Разве не демократия, не справедливость? Все равны в этом особом государстве! Альберт допустил явный «косяк», и его вряд ли поддержат, вряд ли пропустят, даже при его авторитете. И Альберт уходит в «подземелье».
«Кормушка» открылась неожиданно и в неурочное время, вскоре после обеда. Вызывают меня.
– С вещами на выход! Вещи собрать все. Сбор – десять минут!
Общее недоумение – вызов вне программы, не по расписанию. В такое время не вызывают. Со всеми вещами.
– Может, переводят куда?
– Переводят с утра, или после восьми, вечером, днем, в это время никого, никуда не переводят.
– Думаю – Андрей спрыгнул сверху, с верхней «шконки», заполнил весь проход, думаю, Саныч, тебя освобождают.
– Куда, зачем? Как это – освобождают?
– А вот уж чего не знаю, того не знаю – куда освободят, туда и пойдешь. Из тюрьмы, думаю, освобождают тебя, Саныч!
