Виктор Ерофеев - Акимуды
– За благородство!
ТОСТ ВТОРОЙ. ЗА САМУРАЕВА может ли русский человек быть джентльменом? И нужно ли ему это? Мы можем заимствовать элементы образа. Мы (не без труда) смогли правильно одеться, нам внятно понятие джентльменского соглашения. Но дальше?
Рассеянное джентльменство поселилось в современной России и требует подпитки в виде специальных изданий, моды и бутиков. Наше правительство одевается как джентльмены. Наша оппозиция тоже не отстает. Начальство знает, где козырная карта. Никто не крикнет тебе, что ты – бесстильный дебил. Другого высокого стиля, кроме джентльменства, начальство не нашло. Но оно скорее вобрало в себя осколки доктрины. Порою – его отбросы.
Мы доедали домашнюю украинскую колбасу, когда слово взял Марк Гарбер, который знает Лондон.
– Хотя джентльмен стал международным явлением, – сказал Марк, – это – глубоко национальный тип. Джентльмена характеризует стиль, а не мораль.
C течением времени, развивал свою мысль Марк Гарбер, мораль английского джентльмена радикально менялась. Вот он – поместный хлебосол в либертинском XVIII веке. Приглашает кучу гостей с ночевкой – гостевых спален предостаточно. Танцы до утра, фривольные связи. Терпит любовников своей жены, не в озражает, если она спит с домашним врачом. Он догадывается, что кто-то из его детей – не от него, и он их спокойно воспитывает. А как иначе? У него самого полно любовниц. Жизнь была игрой – он давал играть и другим. Были и дуэли. Джентльмен не любил английское государство. Он любил своего шахматного короля больше, чем короля на престоле. Он обожал шахматы, был музыкален – а на дуэли дрался, потому что не считал для себя суд местом выяснения споров.
Настало царство королевы Виктории. Сперва – либертинка, но прусский дух мужа развернул ее на сто восемьдесят градусов – и джентльмен стал пуританином. О! Джентльмен – не диссидент. Джентльмен – фрондер. Он всегда в гуще легкомысленной оппозиции, но он слишком любит себя – он будет ходить по воскресеньям в церковь и даже поверит в Бога, если нужно. Зато он будет до конца бороться за охоту на лис. Его джентльменство – в стильных, простых сапогах, которые защищают от деревенской грязи. Он – хранитель и бережный продолжатель стиля.
– Теоретически русский дворянин находится посреди линейки между джентльменом и самураем, – вдруг заявил Акимуд. – В нем верность господину и военная прыть, как у самурая. Но он предан вечному отдыху.
Все смолчали, выслушав божественную ахинею и ощутив дыхание высокого дилетантизма.
Русский дворянин не обнаруживал в себе рыцарских истоков и не имел местного Ренессанса, как ни в чем не бывало продолжал Марк Гарбер, взяв короткую паузу. Он воевал против основных принципов джентльменства на стороне правительственных войск, хотя декабризм тоже не был случайным делом. Он хотел быть гордым человеком, но ему не давали. Российские идеологи всегда издевались над польским гонором – общеевропейским принципом соседней страны. Дворянин хотел защищать собственную честь. Но ему вбили в голову, что главное – честь мундира. Вплоть до революции он был уверен, что главной моральной опорой дворянского общества служат офицеры, непорочные убийцы чужих народов.
За столом доели колбасу вместе с салатом из цикория с бананами и грецкими орехами (французский рецепт) и подняли тост:
– За самураев!
ТОСТ ТРЕТИЙ. ЗА УМНиколай Усков в тот вечер много курил. Впрочем, он всегда курит много, у него в карманах сразу несколько пачек сигарет. Уже подали поросенка, когда Николай сказал, что аналогом английского джентльмена служит русское слово «мужчина». Это не тот мужчина, который в ходу у нас как обращение – это мужчина, который противостоит вечному зову мужик, с каким бы чувством этот зов ни раздавался.
Джентльмен же, по мнению Николая, не может не быть умным. Джентльмен должен быть полностью адекватным в своем подходе к жизни. Он должен грамотно объяснить, почему он эти часы (Николай посмотрел на свои квадратные модные часы) любит больше других. То же самое касается автомобилей, лошадей, членов королевской семьи, русского беспредела.
Молодая якутская шаманка Зарина перебила слово Николая. Она вошла с шаманским бубном в нашу розовую комнату и принялась так красиво изгонять бесов и рисовать картины якутской природы, что мы тихо выпили по рюмке Chivas Rigal, даже безо льда, мысленно поднимая тост:
– За ум!
Мужчины развернулись к грудастой шаманке и стали ее фотографировать своими телефонами, и Зарина извивалась в знак признательности. Принесли баранью ногу. Моя Жанна Д’Арк ее порезала на части.
ТОСТ ЧЕТВЕРТЫЙ. ЗА ДИЛЕТАНТОВНастал черед моего младшего брата. Чем больше мы ели и пили, тем короче были речи, потому что это русское свойство: отдаться еде и питью без остатка. Однако смысл речи брата я внятно помню.
Брат сказал, что главной особенностью джентльмена всегда был дилетантизм. Джентльмен любил художества. Он был коллекционером, любителем литературы, ценителем музыки. Он наслаждался искусством. Но он никогда до конца не отдавался ему. Так же, как и военному делу. Остановка на полпути. Он не ленился – просто не хотел идти до конца: это было бы концом вечного отдыха, концом легкой жизненной игры.
Более того, джентльмен принципиально враждовал с другим типом идеала – художником. Художник, пусть даже невольно, – провокатор общественного мнения. Он – новое прочтение жизни, не принятое до сих пор всерьез или не понятое вовсе. В сущности, он провоцирует и самого джентльмена. Современный джентльмен не боится провокаций, потому что он умен, как сказал Усков. Но он не талантлив. Он – не гений. Джентльмен – это панцирь. Художник – без панциря.
И тогда все гости и мы, хозяева бараньей ноги, выпили. И я вдруг представил себя, как я обливаюсь кровью в машине, зажимая руками бок. Тост на этот раз сказала Зяблик:
– За дилетантов!
ТОСТ ПЯТЫЙ. ЗА ВИДИМОСТЬИз всех гостей по-джентльменски был одет только Акимуд. Остальные были одеты хорошо, но все-таки кое-как. Акимуд был одет безукоризненно, сверху донизу. Когда он сидел за журнальным столом и веселился, что меня не зарезали, мы подивились его красивой темной кепке. Но кепку он снял и сидел за ужином без к епки.
Акимуд поддержал моего младшего брата в своих критических экспромтах. Время джентльменов заканчивается, они превращаются в некую туманность, которая обволакивает. Идет девальвация джентльменства. В самой Англии это наметилось уже с конца Второй мировой войны. Джентльмен повторяется и потому выходит из моды. Джентльменство остается без самого джентльмена. Но это – необходимая видимость.
Мы быстро выпили за видимость, не споря, потому что хотелось выпить.
ТОСТ ШЕСТОЙ. ЗА ДЖЕНТЛЬМЕНОВТолько мы выпили за видимость, как тут вмешалась Анна Фельцман, из музыкальной династии Фельцманов. Она опубликовала книгу воспоминаний «Черная афиша» и по этому поводу приехала из Нью-Йорка, где уже давно проживает.
– Никакой видимости! – сказала она строго. – Джентльмены среди нас! И ты, – указала Аня на меня, – первый!
– Нет! – замахал я на нее руками. – Ты что!
– Но я тебе многим обязана! И вы, Николай Иванович, вы – прекрасный джентльмен!
– Спасибо, – сказал Акимуд.
– А вы не женаты? – спросила тихонько Ланочка, придерживая и тайно лаская его руку.
– Я бы женился на вас, но боюсь растолстею!
– Почему?
– Жениться на вас – все равно, что жениться на пищеварении, – буркнул Акимуд.
– Николай Иванович! Тост! – прервал я их сепаратный talk.
Аня подняла тост за джентльменов разных стран. Она сказала, что, помимо Посла Акимуд, джентльменом был америкаский посол в Москве Артур Хартман, который помог ей с мужем эмигрировать.
– Это был первый джентльмен, которого я видела в жизни. Он говорил с президентом и с прислугой с одинаковой интонацией вежливости.
– В Африке, – подхватил я, – я тоже говорил с неграми с большим уважением, все время называя их messieurs, и меня чуть не побили. Решили, что издеваюсь.
– Ну, это так! – небрежно парировала Аня. – А вот Рейган был настоящим джентльменом.
– А у русских, – сказал Акимуд, – есть много издевательских анекдотов о джентльменах. Как будто вы завидуете им.
– Наши джентльмены обычно на уровне джентльменов удачи, – сказал Николай Усков и снова закурил.
И тут Зяблик сказала:
– Хорошая идея. Выпить за джентльменов этого стола!
Она предательски поддержала Аню, и мы не знали, что делать, потому что не по-джентльменски противоречить человеку, который только что накормил тебя бараньей ногой. Шаманка Зарина потянулась к нам с бокалом, дразня нас своими молодыми сиськами, и – Ланочка, из маленьких ушек которой капал романтический гной, и – даже сын Ани, Даня, который не сказал ни одного слова, но выглядел по-американски и был тоже красив, как Акимуд.
