Сергей Каратов - Тайны тринадцатой жизни
Мурино
Пихенько так редко виделся со своим братом Миколой, что иногда попросту забывал о его существовании. Вот и сейчас, когда почтальон вложил в его ящик для писем, пристроенный у калитки, какой-то пакет, Жорж вынул его и увидел фамилию отправителя, он сначала подумал, что это письмо было послано им самим, но возвращено ему из-за отсутствия адресата. Только когда перечитал конверт, то понял, что отправитель был брат Микола Пихенько. Микола был младшим братом, и его судьба складывалась не совсем рядом со старшим братом, поскольку Миколу всякий раз забирала с собой их мама, в очередной раз выходившая замуж или находившая себе съёмную квартиру. При этом Жорж как обычно оставался у бабушки с дедушкой, поскольку лопоухого и вечно подтягивающего штаны веснушчатого мальчугана мать, откровенно говоря, стеснялась выводить на люди. Жизнь у Миколы складывалась не столь безоблачно оттого, что он находился при матери. Около неё постоянно крутилось много посторонних людей, по преимуществу мужчины, которые приносили спиртное, устраивали застолья, а мальчишку попросту выставляли за дверь. Микола рос и обретал опыт бродячей жизни, обзаводясь такими же, как и он сам, бедолагами из разных житейских подворотен. Он рано пристрастился к спиртному, научился врать, вести легкомысленный образ жизни, заводя временные связи с женщинами и вечно куда-то уезжая в поисках романтики. Но старшего брата он уважал и всякий раз оповещал Жоржа о местах своего пребывания. И в этом письме Микола писал о том, что устроился хорошо, женат, живёт недалеко от моря, имеет своё хозяйство и приличную работу. В конце он позвал брата к себе в гости и обрисовал, как ему лучше добраться до братца.
Поехали втроём: Ося, Гарик и Пихенько. Смычкин ехать к Миколе не захотел и сказал, что назавтра отправится в Старую Качель, чтобы увидеться с Уклейкиным.
– А вам надо будет продолжить диалектологическую экспедицию и пополнить копилку старокачельского фольклора, – обняв приятелей за плечи, сделал наказ Смычкин. – Докладывайте мне обо всех перемещениях. Деньги экономить, шиковать не позволено!
Посёлок Мурино, в который пригласил Микола, оказался в низовье реки Ханка. Друзья уткнулись в свою походную карту. Места эти были настолько удалёнными от Осьмушки, что добираться туда понадобилось бы на трёх видах транспорта. Поначалу надо было поездом доехать до Утруски, оттуда на автобусе дотрюхать до городка Шурино. Поскольку в ходе долгожданных старокачельских реформ от местных авиалиний остались одни воспоминания, то улететь из Шурино можно было только с помощью случайно сохранившегося спортивного самолёта. Но об этом друзья узнали только на месте. Им понадобилось сначала разыскать владельца этого самолёта, потом долго уговаривать его полететь из Шурино в Мурино. Тот кочевряжился и делал вид, что вовсе не желает за голый шиш лететь в это чёртово Мурино. Основным доводом был тот, что там снова вот-вот пойдут дожди, а по сводкам в Мурино уже зарядили ливни, то без бетонной взлётной полосы мне там будет каюк. Из-за раскисшего поля я могу на неделю застрять в этом болотистом краю, и ваших денег мне не хватит даже на постой в бабкиной хибаре. Гарик багровел и скрипел зубами, боясь переплатить этому наглому типу, вымогающему из них немалую сумму.
– Вот если б вы согласились лететь в Трубу, это в десяти километрах от Мурино, то там есть бетонная полоса. Там я могу и сесть, и взлететь без проблем.
– Ладно, чёрт с тобой! Летим! – согласился Гарик.
Но надо было оповестить о принятом решении руководителя группы. И вот Ося из местной почты, экономя на каждой запятой, отбил очень лаконичную телеграмму Владлену:
«Всё пучком вылетаем в трубу».
Получив телеграмму, Смычкин всполошился. Он начал выдумывать самые невероятные предположения по поводу друзей, оказавшихся в очень сложных условиях, о чём свидетельствовало последнее слово «в трубу», набранное прописными буквами. Парни явно зашифровали в этой фразе своё самое, что ни на есть хреновое положение.
– Хоть бы всё обошлось хорошо, – волновался Владлен. Может, мне выехать им на выручку? Кто знает, во что они там влипли? Может, их местная мафия захватила и на плантации мака в качестве рабов гоняет, может, в полицию угодили и теперь сидят в кутузке, не имея возможности даже один звонок сделать. Времена-то какие!.. Словом, Смычкин отправился к Уклейкину.
– Подожди, ты чего такой шухер развёл? – вертя телеграмму в руке, сказал Уклейкин. Написано же всё пучком! Значит, у них всё в порядке.
– Но вторая фраза говорит об обратном: вылетаем в трубу! – егозя в кресле, снятом с космического корабля инопланетян, проговорил Смычкин.
– Послушай, давай в карту заглянем, может, населённый пункт такой есть в тех краях? – Я что-то слышал про древние курганы около Трубы, – не очень уверенно бормотал себе под нос Уклейкин, надевая на переносицу очки и склоняясь над разложенной картой. И действительно, в низовьях реки Ханки дотошный Уклейкин обнаружил посёлок с названием Труба. Смычкин тут же нарисовал себе картину, согласно которой настойчивый Гарик, зная о скифских курганах, перенаправил маршрут от села Мурино, где живёт брат Жоржа Пихенько, на Трубу, чтобы заняться поиском клада.
– Слушай, Уклейкин, в нарде говорят: «бойся коровы спереди, лошади – сзади, а дурака – со всех сторон!» – потирая виски, выдавил фразу Смычкин.
И они вдвоём решили поехать на выручку к необдуманно отпущенным в неведомый мир друзьям.
В трубе
Когда самолёт местных авиалиний благополучно приземлился в Трубе, Пихенько, отстёгивая привязной ремень, сказал:
– Однако хорошо долетели, без всяких там трубулентностей.
– Без турбулентностей, – поправил его Гарик.
– Да ладно тебе придираться! – обиделся Пихенько. – Ты, как Смычкин, становишься. Он тоже любит всех поправлять. Между прочим, я сказал правильно. Мы же летели в Трубу, значит трубулентность.
– Теперь надо думать, как доехать до Шурино, – озабоченно проговорил Гарик.
– Не Шурино, а Мурино, – возразил Жорж.
– Да какая разница, Шурино или Мурино?
Тут вмешался в разговор молчавший доселе Ося:
– И в Шурино, и в Мурино –
Везде тут так накурено.
Забрав свои вещи прямо из салона самолёта, друзья вышли к краю бетонной посадочной полосы, за которой дальше пролегала непролазная грязная просёлочная дорога. Все, не сговариваясь, посмотрели на свою обувь и покачали головами.
– Да, дела-а-а! – протянул Пихенько.
– Тут, брат, с весны дожди не прекращались, – промолвил кто-то за спиной приезжих. Оглянувшись, друзья увидели мужичонку в длиннополом брезентовом плаще, в правой руке у которого был сложенный втрое кнут.
– Ты не иначе как местное такси? – спросил у мужика Гарик.
– Понимай, как хочешь, – ответил мужик. Но довезти куда следует могу.
– Не надо «куда следует», а довези лучше до Мурино, – попросил незнакомца Пихенько. И добавил для убедительности:
– Мы заплатим.
– Грех великий, до Мурино, говоришь? Можно и до Мурино.
– Какая будет такса? – осведомился Гарик.
– Ехать надо вёрст восемь, если напрямки. А ежели в объезд, то все пятнадцать набежит.
– Лучше давай напрямки, записывая новое слово в блокнот, – посоветовал Ося.
– А напрямки – это значит через горный перевал. А для моего Ромашки это – грех великий, тяжеловато будет по большой грязи. Стало быть, и такса будет поболее.
– Ладно, мужик, вези, как тебе удобнее, – сказал Гарик, давая понять, что разговор надо заканчивать.
Мужик, помахивая кнутом, пошёл за своей подводой. Вскоре все трое оказались в телеге, устланной сеном. Ехать было непривычно, но идти пешком было бы и того сложнее. Грязь наматывалась на колёса и сваливалась большими комками. Местами на косогорах телегу заносило, пока колёса не обретали опору в виде старой колеи или торчащих из земли булыжников. Вскоре посёлок Труба остался позади. Ромашка исправно тащила телегу с четырьмя мужчинами, а они ехали молча, каждый думая о своём. Мужик-извозчик думал о том, что надо было бы перековать переднюю левую ногу у Ромашки, подкова стала хлябать. Гарику всё время мерещился клад, который мог бы навсегда избавить его от необходимости куда-то ездить в поисках народного фольклора. Пихенько думал про брата Миколу, которого судьба занесла в такие дикие края, что кроме как на телеге больше и добраться не на чем. Ося думал о своей девушке Полине и улыбался в особенно занятных эпизодах их общения. Вот он и она лежат в постели. Девушка обращается к Осе:
– Скажи, что ты делал, когда оставался один?
– Без тебя я писал, читал и считал в уме, – отвечает Ося, глядя в потолок.
– А что ты считал в уме?
– Что дадут!.. А дают не густо.
– Завтра мы поедем утром ранним в Загс и подадим заявление.
– Разумеется, мы поедем на оленях? – уточняет Ося.
– Ну, конечно, на оленях, господи боже мой, а на чём же ещё? – утверждает Полина, и они оба хохочут.
