Екатерина Сиванова - Исповедь мачехи
– Да не в извинениях дело… У тебя вся жизнь впереди. Все, что ты уже прожила, заново не перепишешь, понимаешь. День прожила – все, его уже не вернуть. И людей не вернуть. Никогда. Сердца, которые ты разбила, не склеить… И даже после всей боли, которую ты причинила моим детям, я прощаю тебя. И прошу: никогда больше так не делай. Своих детей, мужа, себя я сумела вылечить от тебя, а вот твой будущий ребенок… Попробуй успеть до его рождения научиться жить рядом с людьми, а не пользоваться ими. – Аля молчала. Да и мне больше не о чем с ней было разговаривать. Но я все-таки не удержалась и спросила: – Скажи, а почему ты так одета? Ты в отпуске?
– Нет…
– Странно, не думала, что настолько за год изменился дресс-код в известном мне офисе.
– Мне так удобно, – вызывающе буркнула Аля.
– Понятно… Ну ладно. Мне пора.
Я вышла из-за стола и направилась к выходу. Я чувствовала, что Алевтина идет за мной. Я знала это. Но поворачиваться и говорить ей что-то я не стала. До свидания? Не тот случай. Прощай? Все равно не поймет.
Спустя несколько дней я сидела в машине, дожидаясь Машу с тренировки. На стекла налипал мокрый весенний снег, я не включала дворники и рассматривала причудливые формы снежинок. Отвлек меня от этого созерцания звонок отца.
– Здравствуй, мой любимый папа! – бодро ответила я.
– Здравствуй, мой хороший, – ласковый голос папы окутывал меня с головы до ног, – как ты живешь?
– Все хорошо, спасибо. Вот Машу с тренировки жду. А ты как?
– Знаешь, как отвечал на этот вопрос мой чешский друг Гакл?
– Знаю-знаю, – рассмеялась я.
– Вот и я «исчо поживаю…»
Мы обсуждали с папой текущую жизнь, он рассказывал мне про то, как у него дела на работе, дома, как учится его дочь, что вот-вот она будет сдавать экзамен на права.
– А машину уже решили, какую станете покупать? – спросила я папу.
– Вот думаем. Как раз хотел с тобой посоветоваться.
– Это ты удачно выбрал советчика, я на этом собаку съела, – довольно сказала я, – ты мне только скажи, для каких целей машина? В университет ездить? По городу, да?
– Ну и меня еще в деревню возить, – грустно заметил папа, – я уж скоро не смогу сам машину водить.
– Это будет еще не скоро, не говори так, – сказала я отцу и принялась перечислять варианты подходящих, на мой взгляд, машин для молодой девушки. Договорились, что на электронный адрес скину папе ссылки на сайты, где можно рассмотреть модели, названные мной. На том и распрощались.
Я продолжала сидеть в машине и ждать Машу.
Снег так и лип к стеклам.
Я смотрела на снежинки и все еще слышала голос отца.
Совершенно необыкновенный, добрый и самый ласковый в мире голос.
И вдруг я так пронзительно ясно осознала, что никогда… никогда уже не буду жить рядом со своим папой… вот так запросто, как в детстве, идти с ним по улице, взявшись за руки, я никогда… никогда не смогу отвезти его в деревню… Мой папа… Мой отец… Самый сильный и мудрый мужчина на земле…
И все-таки… Все-таки у меня есть возможность слышать его и хотя бы изредка видеть…
Слава Богу, что у меня есть папа…
ЭпилогЗдравствуй!
Вот опять я пишу тебе. Спустя столько лет…
Прожив и пережив из-за твоего ухода из нашей жизни столько боли и слез. Но все же – пишу.
Потому что, как бы я ни старалась забыть и отпустить тебя, ты так и осталась для меня той смешной девчонкой в чудной голубой шапке.
И я по – прежнему люблю тебя, моя Алька.
Знаешь, любить человека, осознавая, что его никогда не будет рядом, – испытание. А любить ребенка и знать, что ты уже больше никогда не сможешь просто быть рядом с ним и поить горячим молоком, – это тяжелое испытание.
Но ведь в том-то и заключается настоящая любовь человека к человеку: любить просто так, не требуя ничего взамен.
Боже мой, как я старалась забыть тебя, перестать думать о тебе, как я заставляла себя не переживать о тебе.
Моя «работа» над своей душой длилась не один год! А закончилась в один день.
Это случилось ровно тогда, когда мне стало понятно: надо жить с этим, ничего не ждать и не звать.
Ну разве тебе хуже от того, что я по-прежнему воспринимаю первый снег не только с точки зрения «зима пришла» но и «есть ли у Али теплая куртка?» А когда я варю гороховый суп, я по – прежнему про себя называю его «Алькин суп» и всегда вспоминаю, как на вопрос: «Что вкусненькое приготовить тебе?» – ты неизменно отвечала: «Конечно, гороховый суп!»
И все равно, уже спустя столько лет, мы смеемся, проходя в Ялте то самое место, где ты испуганно сказала: «Катя! Это не люди… Это – мы…»
Я научилась не противиться мыслям о тебе …
Я заставила свое сердце не болеть, а улыбаться.
А еще благодаря твоему уходу я научилась воспринимать людей такими, какие они есть. Это тоже был очень тяжелый урок. Но я вызубрила его, и теперь мне легко!
Самым сложным было принять то, что ты не захотела сообщить своему отцу о беременности, а потом и о рождении внука. Видеть глаза мужчины, который только что от коллег услышал: «Разве вы не знаете? Аля ждет ребенка… Да у нас весь офис в курсе…» – а спустя несколько месяцев от них же принимать поздравления по случаю приобретения статуса дедушки, так и не получив этого радостного известия из первых уст, от дочери…
Ох, Алька, это непросто …
Знаешь, а он ведь тогда, когда только узнал о беременности, сразу позвонил твоей свекрови… Он ведь помнил это твое: «Я не считаю нужным поддерживать отношения с вашей семьей» и не тревожил тебя. А меня спрашивал и спрашивал: «Скажи, что же за боль я причинил своей дочери, что она лишает меня знания о внуке?» Что я могла ему ответить? Я и сама не знала. Да и до сих пор не догадываюсь.
Просто ты так решила. Это твоя жизнь, твой ребенок.
И все. Не надо усложнять.
Да… А свекровь твоя вежливо объяснила тогда папе, что ты ни в чем не нуждаешься. И, надо отдать ей должное, радостно продемонстрировала глубокое знание твоего состояния здоровья.
Мы тогда пытались и в этом найти хорошее: рядом с Алей взрослая женщина, которой дочь абсолютно доверяет.
Поэтому когда все-таки ты нашла в себе силы и не отказала папе во встрече с внуком, он был ошарашен, услышав от тебя: «Про беременность ты не знал, потому что… Потому что вообще мы никому ничего не говорили, а в офисе просто заметили мой живот».
Отец пересказывал мне тот ваш двадцатиминутный разговор подробно. Я слушала и понимала: надо учиться принимать человека, его решения такими, какие они есть, не додумывая, не применяя к себе, к своим взглядам на жизнь.
Да и потом, ведь это слова и решения не просто человека, а МАМЫ!..
Когда ты ушла от нас, многие наши родственники и знакомые говорили: «Не переживайте вы так сильно! Ну строит девчонка свою жизнь. Вот так она любит мужа, что не хочет никого и близко подпускать к своему гнезду. Подождите: как только она забеременеет, сразу прилетит счастливая, чтобы папе рассказать. А уж когда родит, вообще все наладится. Кто ж станет от такого дедушки отказываться? А от семьи вашей? Аля станет мамой, и все ее инстинкты проснутся: ей просто необходимо будет, чтобы ее ребенок рос в большой дружной семье».
Мы слушали, верили и ждали…
Ты решила иначе. И это значит, что так тебе и твоему ребенку лучше. А нам хорошо тогда, когда хорошо тем, кого мы любим.
Я хочу попросить у тебя прощения. За все, чем обидела тебя вольно или невольно.
Прости.
Особенно мне стыдно за тот свой звонок спустя год после твоего ухода. Конечно, нельзя так разговаривать с человеком ни при каких обстоятельствах. Я виновата.
Виновата в том, что не смогла справиться тогда с обрушившейся на меня информацией о том, что ты, исчезнув из нашей жизни с формулировкой: «Я не считаю нужным поддерживать отношения с вашей семьей», продолжаешь поддерживать их с теми, кто был нашим дальним окружением. А уж когда я узнала, как ты взахлеб рассказываешь нашим знакомым о том, как растут твои «любимые братики и сестричка», мои тормоза отказали …
Но тогда еще я не понимала, что не надо ничему удивляться. Я не умела не применять к твоим поступкам своих принципов.
Это я, разрывая отношения с человеком, считаю невозможным продолжать быть в «его круге общения». Ну, или, по крайней мере, я ставлю в известность этот «круг».
А ты, улыбаясь, принимала «приветы» для передачи папе от его коллег и считала, что все делаешь правильно.
