Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда
Дежурный с недовольным видом изучает бумагу, куда-то звонит, говорит:
– Подождать надо…
Франсуа Оливье наставляет молодых соотечественников:
– “Арагви” – это очень неплохо, кавказская кухня, много мяса, недурные овощи. С рыбой неважно – осетрина, жирно и сомнительно… Что он говорит?
– Что надо подождать…
– Я вижу, у вас тут все серьезно… Я лично люблю “Узбекистан”. Очень похоже на турецкую кухню, превосходные супы…
По ту сторону турникета появляется человек в штатском, пролистывает паспорт, заглядывает в бумагу и, буркнув что-то дежурному, исчезает. Милиционер открывает турникет.
У лифта Оливье прячет паспорт.
– Монастырь государственной безопасности…
Ребята смеются.
– К счастью, женщины в ограде… – говорит Луи.
На кухне шестого этажа Пьер караулит кофе на конфорке. Наконец поднимается пена, Пьер снимает турку с огня и несет в комнату.
Шесть человек в небольшой комнате Пьера создали невообразимую тесноту. Оливье поставил магнитофон на стол и, надев наушники и отхлебывая кофе, проверяет микрофон. Пьер захлопывает окно.
– Все садимся на кровать, я буду подзывать к столу или подходить с микрофоном, – распоряжается Оливье. – Только выключи радио.
– Оно не выключается… Вот минимальная громкость.
Оливье пытается сам уменьшить громкость, потом надевает наушники.
– Идиотизм! Мы не сможем работать… Должен же быть какой-то секрет у этого дьявольского динамика!
Ребята столпились у динамика, со смехом щупают провода, крутят ручку.
– Или перейти в другую комнату…
– Бесполезно! – говорит Марсель. – Мы все просыпаемся в шесть утра под гимн…
Раздается треск, сыплется штукатурка – Луи выдернул динамик из стены.
Кусок стены обвалился, за ним открылась ниша, заполненная связкой кабелей и проводов разной толщины и какой-то аппаратурой. Динамик замолчал.
– Кажется, у меня будут проблемы… – меланхолически замечает Пьер.
– Да тут целый радар! – изумляется Луи.
Оливье прерывает его:
– Так, не теряем время! Все сели на кровать! Тишина! Работаем… Добрый вечер, дорогие слушатели! Говорит “Радио Франс”…
Дверь открывается, на пороге дежурный в милицейской форме. Из-за его плеча выглядывает сосед Микола.
– Это что за безобразие? Кто вам разрешил портить казенное оборудование? Такое развязное поведение вам так просто не обойдется. Придется оплатить ремонт и написать объяснительную записку…
В комнате поднимается гам. Пьер подходит к дежурному и что-то тихо говорит ему.
В коридоре Пьер тщательно закрывает дверь в блок, выпихивая Миколу, и сует дежурному пятьдесят рублей.
– Я все оплачу. Можно подождать полчаса? Мы только закончим интервью…
В комнате студенты сидят на кровати. Оливье с микрофоном расхаживает по комнате.
– Мы находимся в секторе “Г” общежития Московского университета. За окном – голые деревья, землю покрыл ковер из желтых листьев. Осень приходит в Москву на полтора месяца раньше Парижа…
В Елисеевском гастрономе Пьер стоит в очереди в бакалейный отдел. Конец рабочего дня, народ усталый и возбужденный. У продавщицы конфликт с покупательницей, очередь шумит. Пьера трогает за плечо хмурый парень в телогрейке.
– Восемь рэ, – говорит он деловито.
Пьер, озадаченный, кидает взгляд по сторонам – никто не обращает внимания. Парень ждет, уставясь на него. Пьер достает бумажник, протягивает деньги парню. Тот берет и исчезает.
Подходит очередь Пьера.
– Пожалуйста, пачку натурального кофе…
Пьер выходит из магазина и шагает вниз по улице Горького. Его догоняет парень в телогрейке.
– Мужик, ты чо? Совсем, чо ли?
Махнув рукой, парень быстро идет в противоположную сторону. Пьер покорно идет за ним.
Первым в подъезд заходит человек в майке и зимней шапке с болтающимися ушами. Следом идут Пьер и парень в телогрейке. Они поднимаются на один пролет.
Мужик в майке ставит на подоконник бутылку водки и граненый стакан, достает из кармана завернутый в газету черный хлеб, уже разрезанный на три части, раскрывает финский нож и режет натрое плавленый сырок. Большими натруженными пальцами с плоскими ногтями он крошит сургуч на пробке, вскрывает ее, ловко, не пролив ни капли, наливает стакан и протягивает парню. Тот молча вытягивает водку, нюхает горбушку, закусывает сырком. Взгляд его светлеет. Пьер с изумлением смотрит на него. Тем временем мужик протягивает полный стакан Пьеру. Он берет его с трепетом, медлит и неуверенно говорит:
– Ваше здоровье…
Мужик и парень мгновенно подозрительно переглядываются. Пьер пьет с трудом, чувствуя, что сказал не то. Мужик выливает остатки водки в стакан, который оказывается на удивление таким же полным, и молча, с наслаждением пьет.
Они выходят из подъезда, Пьер останавливается проститься, но собутыльники молча расходятся в разные стороны, как незнакомые. Пьер направляется вниз по улице, его заносит. Он стоит, пытаясь собраться, понимая, что пьян. Выпрямив спину, он идет осторожно, как будто проглотил аршин.
На сцене Большого – танец маленьких лебедей. Кира Галкина – одна из четырех.
Зал полон. В амфитеатре Пьер спит в кресле. Он всхрапывает и просыпается. Соседи недовольно косятся на него. С неприступным видом он оглядывается по сторонам, делая вид, что храпел кто-то другой. Маленькие лебеди скрываются в кулисе под овацию.
У служебного входа толпа поклонников встречает балерин. Солистки выходят с охапками цветов в руках. Пьер проталкивается к Кире, бормочет слова восхищения:
– Изумительно!.. Я пытался купить цветы, но оказалось, что в Москве это непросто…
– Извините, я тороплюсь домой…
– Я могу вас проводить?
Кира пожимает плечами:
– Я живу в Сокольниках. Это довольно далеко.
– Тем лучше…
Они подходят к метро “Проспект Маркса”. Пьер оглядывается:
– Может быть, зайдем куда-нибудь поужинать? Или хотя бы выпить по стакану вина…
– Куда? Двенадцатый час, все закрыто… Есть, конечно, ресторан ВТО, театральный… Но мне домой надо.
Они едут в метро. В вагоне пусто – трое парней, усталая женщина со спящим на ее руках ребенком и пара пожилых дачников в лыжных костюмах с кучей корзин и сумкой, из которой торчат саженцы.
Пьер говорит, одушевляясь:
– Бессмертие Мариуса Петипа – в его женских ансамблях, в женском соло. Он прекрасно знал, что с мужчинами у него получается хуже, и не стеснялся просить Иванова поставить мужской танец в его балете…
У Киры глаза закрываются, она слушает со смутной улыбкой на губах.
– Четвертая картина в “Лебедином” – когда двадцать четыре девушки на полу одновременно поднимают руку и встают – это изумительно! Русский кордебалет – это сама женственность. Такого кордебалета нет нигде – ни в Париже, ни в Англии… Вам понравилось в Лондоне?
– Совершенно не понравилось, – говорит Кира, не в силах сдержать зевоту…
Они идут по темной пустынной улице в Сокольниках.
– Вкусно, конечно, офигительно, – вздыхает Кира.
Пьер смеется:
– Во всей Европе хуже англичан едят только голландцы! Я люблю Лондон, но найти там приличный ресторан…
– Ну, не знаю… Фиш энд чипс в любом пабе – такая прелесть! Код – это, кажется, треска? А пюре на сливках… Вот мы и пришли.
Она останавливается у подъезда.
– Так вы в восторге?
Она задумчиво качает головой:
– Я не люблю чувствовать себя бедной родственницей.
– Да ведь вас там на руках носили!
– Все было шикарно – цветы, овации, магазины… Все равно они считают нас какими-то плебеями. Они этого не говорят. Но чувствуют свое превосходство… А в чем? Я не считаю себя хуже. В конце концов, на сцене – я, а они – в зале…
Пьер слушает с изумлением, потом тихо смеется:
– Можно вас поцеловать?
Кира усмехается:
– Вы всегда торопитесь?
И, сделав ручкой, исчезает в подъезде.
На Кузнецком мосту Пьер останавливается и читает надпись на мраморной доске у входа: “Комитет государственной безопасности СССР. Приемная”. Он нажимает на звонок.
В кабинете со светлой казенной мебелью – два стола, стулья, шкаф со справочниками, зеленые казенные занавески – сотрудник в штатском записывает за Пьером.
– …В сорок первом году он был еще жив и сидел в лагере в Дже… Джезкана…
– В Джезказгане? Это Казахстан… Номер лагеря знаете?
– Нет…
– Откуда сведения?
– От… дальних родственников.
– От кого конкретно? Родственники здесь или за границей?
Пьер мнется:
– Я точно не знаю… Мне сказала мама, она очень просила его найти…
– Ну, хорошо, разберемся. – Сотрудник откладывает ручку и внимательно смотрит на Пьера. – Николай Кузьмич Чухновский просил вам помочь… А как вообще ваше настроение?
– Хорошее настроение.
– Как вам живется в Москве? Проблемы есть? Помощь не нужна?
– Все хорошо. Интересно…
