Инна Тронина - Дефолт
– Вот я и получил ответ на самый главный вопрос! И ещё один, последний штрих. Когда вы сегодня уезжали из офиса, называли моё имя? Предупреждали сотрудников, с каким именно делом связана ваша отлучка? – Старосвецкий поднялся и шагнул к Оксане.
– Нет, я ничего не говорила им. Только предупредила, что вернусь через два часа.
Оксана очень боялась, что зажжётся красная точка, хотя она ничего не скрывала. Но точка осталась зелёной.
– Довольно! – Старосвецкий отцепил присоски и снял провода. – Неплохая штука этот «Полиграф Полиграфович». После того, как я приспособление усовершенствовал, на нём стало работать совсем легко. Но через два часа вернуться у вас вряд ли получится, – добавил Старосвецкий, опуская руку в карман пиджака. – Я преклоняюсь перед искренней любовью, хотя знаю о ней только понаслышке. Держите!
– Что это? – Оксана взяла два ключа. – Зачем?..
– Передадите Александре. Пусть продаст два просторных, тёплых, светлых гаража и расплатится с вами за оказанные услуги. Хотите чаю из золотого антикварного самовара? «Павловский Посад» – мой любимый сорт; высокогорный листовой цейлонский. Густейший яркий настой, терпкий вкус. И к нему – дальневосточный мёд. Нравится трубка?
Старосвецкий засёк потеплевший Оксанин взгляд.
– Дерево бриар. Лучший материал для изготовления трубок высокого класса. Не ошибусь, если скажу, что такая есть у вашего возлюбленного. Бриар специально выращивают в Италии и Албании. Видите, как он красив и изящен? А цвет! Красно-коричневый, с разводами! Трудный для обработки бриар вечен. И вкусен, если хотите. Да, чай сейчас принесут. Минуту.
Старосвецкий выглянул за дверь, что-то негромко сказал. Следом за ним вошёл молчаливый юноша в белой рубашке, похожий на официанта.
– Два стакана чаю, моего любимого. Если честно, Оксана, то этот дом – не мой. И такой раздолбанный камин мне не очень-то нравится. Я предпочитаю английский, аккуратный, с деревянной отделкой. Но тяга здесь превосходная – над камином работал печник высшего класса. Виден почерк мастера! Прошу вас, угощайтесь. – Виктор поставил перед Оксаной хрустальный стакан в серебряном подстаканнике, придвинул тарелочку с мёдом. – Вам понравится.
– Спасибо.
И мёд, и восхитительно заваренный чай были очень кстати. Оксана не смела торопить хозяина, боялась обидеть его и потерять контакт. К тому же было приятно беседовать с красивым, умным и образованным человеком, любящим всё гармоничное и совершенное. На какое-то время она забыла, что является его противником, даже врагом.
– Не будем терять времени, – очнулся от задумчивости Виктор. – Я знаю, что вы – женщина деловая и ответственная. Со своей стороны я заявляю, что не испытываю к нам ничего, кроме уважения, и потому хочу сообщить – вас ввели в заблуждение. Александра Шульга страдает не невинно. Она и её муж, семья их друзей Молчановых получили то, на что с лёгкостью обрекали других. Она просила вас вернуть ей дочь? Не выйдет. Здесь вы бессильны так же, как и сама мамаша. В клубе Алла больше не появится никогда, и сегодня вечером её там не было. Так что зря вы стремились попасть на представление и гнали мотоцикл по наледи, рискуя жизнью.
Виктор выколотил трубку о железный край глубокой пепельницы.
– Всем вашим агентам крупно повезло. Я сегодня ночью навсегда уезжаю из России и ради этого праздника прощаю им грехи. Каждый добывает деньги, как умеет, а кушать людям надо минимум три раза в день. Кроме того, девочки хотели подставить Макса, отомстить ему. Макс едет со мной, и поэтому тоже прощает Алёну Миргалееву, Снежану Шагинян, Весту Чопикашвили, Ингу Ногаль. Никаких претензий у нас нет к Владимиру Чумаченко и к Георгию Соколову. Как видите, я уважаю чужие права, но взамен прошу уважать мои. Вы должны представить клиентке отчёт о проделанной работе, а я согласен помочь вам в этом. Создаётся впечатление, что Александра действительно не понимает, за что её карает судьба. И вы не представляете, почему я сосу кровь из бедной женщины, не сделавшей никому никакого зла. Я – демон, она – ангел, всё просто и понятно. Но это не так. Я не собираюсь оправдываться – просто хочу восстановить справедливость. Можете думать обо мне всё, что хотите, – мы ведь больше никогда не встретимся…
– Но почему вы утверждаете, что никогда не вернёте Александре дочку? Деньги – да, она была должна. Но за что мучается ребёнок?!
– Ребёнок… Она уже втянулась, познала сладость греха. Даже если бы я вернул Аллу матери, она не слезла бы с иглы. Она бегала бы за каждым мужиком, умоляя её трахнуть. И такой эта барышня-недотрога теперь будет всегда. Александра не внесла требуемой суммы – её внёс богатый японец, член секты Муна. А деньги эти нужны мне. Нужны для того, чтобы вернуть долг нескольким семьям, пострадавшим по вине Артёма Лукьянова и Никиты Молчанова. Все эти семьи потеряли кормильцев. И все обратились ко мне, отчаявшись иначе восстановить справедливость. Возможно, я поступаю излишне жестоко по отношению к Алле. Но, с другой стороны, ей будет спокойно и комфортно за границей. Её будущего мужа я знаю как порядочного человека. К тому же трудолюбивого и ответственного. Он зря деньги не заплатит – значит, будет беречь купленную игрушку. К сожалению, это единственное, чем я могу утешить Александру. Даже если бы я сейчас захотел подарить вам Аллу, сделать это уже не смогу. Я связан словом с её будущим мужем. Мать Аллы денег не нашла, не поборолась за свободу дочери. Она вообще не привыкла бороться. Просто приходила и брала своё. Брала у Артёма, который, в свою очередь, вырывал куски изо рта у других. И был искренне уверен в том, что по-другому жить нельзя. Он действительно задолжал, и гораздо большую сумму, чем вы думаете. Если деньги можно возвратить, пусть и через несколько лет, то убитых, к сожалению, я вернуть не в состоянии. Их не впустит в мир живых даже сам Господь Бог.
Глава 6
Такой раздавленной и опустошённой Оксана не чувствовала себя никогда в жизни. Она не знала, что делать – плакать или истерически хохотать, гневаться или демонстрировать ледяное равнодушие. Она сидела, стиснув пальцами подлокотники кресла, и смотрела на тёмное окно, на отсветы пламени, мечущиеся по бревенчатым стенкам. Сидела прямо и неподвижно, и вовсе не от того, что опасалась собаки или охранников; просто у неё не было сил ни возмущаться, ни уговаривать.
До сегодняшнего дня Оксана плохо представляла себе, что такое эмоциональный шок, а вот сейчас поняла и ужаснулась. Сиди напротив неё бугай с бритым черепом, с пудовыми кулаками и в золотых цепях, было бы легче. Но услышав подобное от симпатичного интеллигентного человека, кавалера боевого советского ордена, Оксана почувствовала, что сходит с ума.
– Девчонке даром привалило счастье, которого другие добиваются в течение всей жизни, и очень часто мучаются зря. Муж-иностранец, пусть и на сорок лет старше, – чем плохо? А вот остальным трём заложникам счастливая карта не выпала. Денег родственники не внесли, а тащить их за границу я не собираюсь. Там эта троица тем более никому не нужна – две проститутки и наркоман. Я откровенен с вами потому, что завтрашний вечер проведу уже в другом полушарии. Как только мой самолёт покинет воздушные пределы России, вас освободят.
Старосвецкий заметил тихий ужас в широко раскрытых глазах молодой женщины.
– Я изучил вашу биографию и решил, что вы меня поймёте. По крайней мере, постараетесь понять. Мы оба рано остались без матерей. Потеряли и отцов, но по разным причинам. Ваш папа умер, а мой ушёл к мачехе, оставив детей на тёщу. Нам с вами пришлось в тяжелейших условиях отвоёвывать своё место под солнцем, доказывать своё право на достойную жизнь. Мы не безгрешны, но всё же сотворили куда меньше зла, чем те, кто сейчас взывает о помощи. По мере сил и возможностей мы восстанавливаем попранную справедливость. В сущности, мне до последнего времени было безразлично, добром или злом меня здесь помянут. Я сделал всё, что мог, и теперь должен сойти со сцены. Всё остальное – не в моей власти. Раньше плебс требовал хлеба и зрелищ, теперь – шопинг и шоу. В сущности, это одно и то же. Если бывшая великая держава хочет только жрать и торговать, значит, солнце над ней пошло на закат. Я не желаю более находиться внутри умирающего организма – потому и уезжаю. Но вчера мне неожиданно захотелось передать Александре последний привет. Позволите?
– Позволю.
Оксана наконец-то разжала пересохшие от волнения губы. Хотела поправить волосы, но рука оказалась словно налита свинцом. И всё сильнее болела голова – не под черепом, а где-то с поверхности.
– Я очень хочу знать, почему вы так злы на неё.
– Именно об этом я и желаю напомнить Александре. Она, наверное, совершенно искренне считает, что баснословные доходы её мужа упали с неба, пролились на семью золотым дождём, манной небесной. Но справедливость восторжествовала, и львиная доля их пропала в банках после семнадцатого августа. А то, что осталось, реквизировал я. Вы заметили, что клиентка ваша наивна до глупости? Она не интересовалась делами мужа, считала это дурным тоном, вела растительный образ жизни. Пальцем не пошевелила, чтобы добыть или даже сохранить средства, ради которых Артём Лукьянов убил трёх человек, а Никита Молчанов – двух. Но за последнего Александра – не ответчица; это просто вам для сведения. Недалёкая, пусть и смазливая провинциалочка, не имеет права пользоваться благами, за которыми стоят кровь и слёзы. Она заметила последний финансовый кризис, а разве до того в стране царили мир и покой? Но Александре Шульге не было до этого никакого дела. Она жила в своём, личном, благополучном мирке, как улитка в раковине, и не желала слышать о чужих бедах, даже если виновником этих бед был её дражайший супруг.
