Наталья Горская - Корова (сборник)
Я призываю свой мозг выработать какое-нибудь разумное решение для данной ситуации. Мозг сразу же выдаёт информацию согласно всё тем же многочисленным современным детективным сериалам и таким же бесчисленным передачам об ударной криминальной деятельности: «Руками ничего не трогай!» и сначала предлагает сходить домой, чтобы вызвать милицию. Но потом вылезает сомнение: а если то, что там лежит среди мусора кто-нибудь за это время утащит? Нет. Надо кого-то поймать и попросить позвонить. Сейчас обязательно кто-то ещё должен идти на станцию. Ведь полгорода ездит на работу в Петербург или райцентры.
И вот, о, удача! На электричку спешит Верка Градова, дабы успеть к восьми часам в своё локомотивное депо. И тоже с мусором!
– А ты чего тут?
– Смотри.
– Чего?
– Там.
– Что это?!
Мы уже вместе смотрим на труп ребёнка, потом переглядываемся, смотрим друг на друга и снова на ребёнка.
Город постепенно просыпается и начинается какое-то шевеление. По тропинке от моей пятиэтажки с вёдрами идёт бригадирша с фермы Маргарита Григорьевна. Идёт кормить свою корову. В конце концов, она никуда не идёт, а с причитаниями бежит вызывать милицию. Кошки, я и Вера так и стоим у контейнеров с мусором. И с ребёнком среди этого мусора.
Милиция приехала очень быстро, и нас всех задержали для дачи показаний. Старший следователь постоянно зевал и сетовал, почему в новом веке никто не может придумать лекарство от зевоты. Его помощник вытащил труп младенца и положил в чёрный мешок с надписью «для пищевых продуктов до 3 кг». Младенец был маленький, не больше взрослой кошки.
– Видимо, только родился, тут его и того, – словно бы самому себе сказал следователь. – Значит, сама мамаша или кто-то вроде него. То есть неё.
Быстро отовсюду сбежались бабы и путём точнейшего математического расчёта выяснили, что убиенный младенец наверняка принадлежит Юльке из первого подъезда. Юлька – молодая девка лет двадцати, но из-за недоедания и частого налегания на табак и спиртное она такая худенькая, что ей никто не дал бы и пятнадцати годков. Не понятно, кто и как «запеленговал» её беременность, так как из-за худобы даже живота не было видно. К врачам она никогда не ходила. Её часто можно видеть в местном магазине, где она каждый день покупает себе на обед один бульонный кубик «Магги», пачку сигарет и «Орбит», который без сахара. Её спрашивают, зачем ей этот «Орбит», а она отвечает:
– Надо же зубы чистить, а на зубную пасту денег нет. Хочу улыбку как в рекламе. Да и вообще, когда жуёшь, жрать не так хочется.
Юлька одна живёт в «двушке» на первом этаже. Отца своего она никогда не видела, а мать её спилась ещё лет десять тому назад. У неё есть старший брат, который редко вылезает из тюрьмы. Сейчас он опять на очередной отсидке.
– Это она дома сама родила, точно вам говорю, – докладывала следователю бабка Валерьяновна. – Мне Клавдия Ивановна рассказывала, а ей рассказывала Настасья с котельной, которая с этой Юлькой живёт через стенку. Были у неё схватки, так что она на стену лезла. Настасья думала, что ломка у неё какая, и через окно предлагала врача вызвать, но Юлька сразу же затихла, а потом сказала, что всё про-шло.
Вскоре привели и саму Юльку. Она ещё больше похудела, была растрёпанная и смотрела на всех с каким-то сонным равнодушием:
– Ну, чё вам? – спросила она следователя.
– Твоё? – раскрыл он перед ней мешок с трупом младенца. – Чего молчишь? Экспертизу проводить?
– У вас денег нет на экспертизу! – вдруг развеселилась Юлька.
– Ну, для такой красавицы, как ты, сыщем. Чего ты паясничаешь? Шутки закончились, Юлия Львовна. Когда ты его родила?
– Вчера, – нахмурилась Юлька и оттопырила нижнюю губу.
– А убила когда?
– Он и так дохлый был.
– Не был он дохлым, – заявил помощник следователя. – Эксперт говорит, что в носоглотке слизи нет, так что успел подышать самостоятельно.
– Ох, ах, да как же это! – запричитали бабы. – Да зачем же ты его убила-то? Юля-а-а, корова ты глупая! Что же ты натворила, дура! Теперь сядешь, и брат твой в тюрьме. Пропадёт квартира-то у вас!
– Да идите вы все! – огрызается Юлька и широко зевает.
– Отдала бы лучше мне, – сказала ей Маргарита Григорьевна.
– Или мне, – встряла в разговор библиотекарь Марина. – Я бы ему манеж в библиотеке поставила, он бы там как за каменной стеной рос.
– А я бы ему молочко от своей коровы носила, – добавила Маргарита. – Потом в ясли можно было отдать, не пропал бы. Не в каменном же веке живём…
– Ага: «ясли, молочко». А деньги где на всё это взять? – сверкнула глазами Юлька. – Это моё дело, что с ним делать. Я его родила, я и буду решать, жить ему или нет.
Тут и следователь зевнул так мучительно, что можно было бы вывихнуть челюсть.
– Яп-понский бог! Ох, «разрывает рот зевота шире Мексиканского залива…» Когда же выходные-то будут?.. Ну и как ты его душила, душа-девица? Расскажи-поведай.
– Ну, как «как»? Так. Руками.
– Ах! Ох! – опять запричитали бабы. – Такой махонький! Как у тебя рука-то поднялась?
– Так, – хмуро ответила Юлька и тут же снова усмехнулась.
– На, сам пиши, – следователь отдал планшет своему помощнику. – Я не могу: глаза слипаются.
– Тэк-с, – помощник захотел всем показать, что он человек бывалый, и данный инцидент не представляется ему чем-то страшным и ужасным. – «Среди отходов человеческой жизнедеятельности обнаружены останки человеческой жизнедеятельности».
– Чего ты городишь? – потёр глаза следователь. – Какие останки жизнедеятельности? Пиши: труп новорожденного ребёнка.
– Так ребёнок и есть результат человеческой жизнедеятельности, – хохотнул помощник.
– Заткнись, остряк. Человек убит, новый гражданин государства, а ты нашёл повод упражняться в своём ослоумии… Кстати, – обратился следователь к Юльке. – А кого родила: парня или девку?
– Не знаю, – наивно пожала Юлька плечами.
– Ну ты, мать, вообще! Петрович, – следователь обратился к человеку в резиновых перчатках, который, судя по многочисленным современным фильмам о растущей преступности, был экспертом. – Кто там у нас: мальчик или она?
– Она. Девка.
– Ага. Допиши: «труп новорожденного ребёнка женского пола».
– Угу.
– Подумаешь, – хмыкнула Юлька. – Одной вековухой меньше. Я ещё такое же могу родить.
Бабы только ахнули, а следователь устало кивнул:
– Родишь, конечно. Этого удовольствия тебе никто запретить не может. Собирайся, красавица, с нами поедешь.
– Куда это? – захлопала глазами Юлька.
– Рожать, – хохотнул помощник.
– Вы права не имеете! – в Юлькиной речи вдруг проявилась претензия на знание своих юридических прав. – Это моё дело! Вы же за каждую свою какашку не отчитываетесь перед законом, а почему я должна? Ко мне друзья брательника с зоны приезжали, привет передали и заделали мне вот это. А я что же? Должна теперь с этим червяком всю жизнь валандаться?
– Не с кем тебе теперь валандаться, – увещевал её следователь, но она продолжала орать:
– Ишь, как эти кобели хорошо в жизни устроились! Сделали дело и побежали дальше своими грязными хвостами махать. А мне на фига ихний выродок?
Юльку кое-как запихали в милицейскую машину, и следователь, как режиссёр по окончании съёмок, сказал всем собравшимся:
– Всем спасибо, все свободны.
– Гады! Сволочи! – Юлька бесилась так, что УАЗик раскачивался из стороны в сторону. – Прокурора мне, прокурора!
– Да не прокурора, а адвоката надо требовать, дурья башка, – усмехнулась Клавдия Ивановна, которая тоже пришла к помойке. – В криминальных фильмах и передачах в таких случаях адвоката требуют, а не прокурора. Прокурор-то тут зачем?
– Будет тебе и прокурор, и адвокат, и конвоир с присяжными, – заверил следователь и тоже сел в машину.
– Вы там с ней это, – всхлипывали некоторые бабы, – помягше. Она же сирота у нас. Она же, может быть, и не виноватая.
– Угу, в президентский санаторий её определим за это, – кивнул следователь и дал команду трогаться с места.
Машина укатила, и все стали расходиться по своим делам. Кошки тоже сдвинулись с места и петляющими траекториями неспешно подошли к мусорным контейнерам. Мне казалось, что с момента обнаружения страшной находки прошло максимум полчаса, а на деле минуло уже два часа. Мы с Веркой мчимся на вокзал, чтобы успеть хотя бы на восьмичасовую электричку, и я не замечаю уже никакой идиллии ни в цветущих изгородях, ни в обвитых белыми цветами вьюна кустах акации. Успеваем. И даже находим сидячие места. Сейчас я вздремну этак на часик. Сейчас сяду поудобнее, пристроюсь на обрывке сиденья, который торчит из-под чьего-то широкого зада, захватившего собой целый диван, рассчитанный на трёх пассажиров. Сейчас распределю свои ноги между какими-то ящиками и мешками на полу и засну хотя бы…
Но сон пропал. Не идёт сон и всё тут. Закрываю глаза и вижу мусорный бак, знаю, что сейчас увижу там что-то такое, чего не может быть и чего быть не должно. Ужасаюсь, что это состояние продолжится у меня два-три дня, а то и больше. И отвоёванное у сна время будет тратиться не на что-то продуктивное и нужное, а на страшные воспоминания, засевшие в сознании острой занозой.
