Инна Хаимова - Скитания души и ее осколки
В общем, Неля очень часто стояла, притаившись у двери и, «навострив» ухо, старалась уловить сказанное ими. Непонятно, почему они ни разу не поймали ее за этим занятием. Может быть, они так прониклись ее отчужденностью к дому – им и в голову не приходило, что Нельку может интересовать еще что-то кроме улицы. Возможно и то, что, находясь во власти событий, сваливающихся на их головы, теряли «бдительность» и забывали о ней в переживаниях грядущего.
В тот день дядя, как обычно, после обеда и отдыха собирался на работу, Неля разговаривала по телефону с мальчишкой из соседней школы. С ним она каталась на катке и время от времени ему звонила, они вдвоем по телефону решали задачи по алгебре. Дома ей никто объяснить не мог. И тут до нее донеслись слова дяди: «направляют в Читу». Значения услышанным словам не придала. Но через несколько дней Люся Лихарева – одноклассница, жившая в доме напротив, дочь генерала МГБ, открыла смысл этих слов.
Лихарева появилась в классе на пятом году обучения Нели в школе. Девочки не дружили, за одной партой не сидели. Подруг, вернее девочек, которым позволяла вместе с собой возвращаться из школы, Лихарева выбирала сама. Иногда за ней заезжала машина. Держалась Люся очень независимо и уверенно. Еще бы! Дочь генерала, живущая в прекрасной четырехкомнатной квартире, о которой сверстники с Нелиного двора не могли и мечтать.
В отличие от Нели, Люся училась на «круглые пятерки». Получалась, что по всем «статьям» девочка была однокласснице «неровня». Итак, когда Неля однажды уже стояла на ступеньках школьной лестницы, подошла Люся и неожиданно предложила вместе идти домой. От внимания, оказанного Лихаревой, сердце Нели учащенно забилось, оно трепетало, словно тополиная листва, от сильного взмаха сорвавшейся ввысь птицы. Потому что, если честно признаться, все эти годы девочка хотела с ней дружить. Образ Люси был для нее проникнут неким таинством. В то время в ее памяти, при произнесении фамилии генерала, постоянно звучали подобострастные, заискивающие интонации дяди. И не раз она слышала, как он говорил бабушке: «надо же, Нелька учится в одном классе с Лихаревой!» Получалось, что это для него становилось большим достоинством племянницы. Невольно такое отношение дяди к генералу передавалось и Неле, так как уже было сказано, мнение дяди было для нее высшей истиной. Где-то подспудно она гордилась, что учится вместе с такой девочкой. Но, то ли от внутренней застенчивости, то ли от желания все делать наперекор – раз все в классе рвутся дружить с Лихаревой, так она не будет. Точно знала, что дружбы первая не предложит. Но, когда Люся позвала с собой, конечно, сразу согласилась.
Стоял март 1952 года, они заканчивали седьмой класс. Вероятно, это время можно еще обозначить весной трофейных фильмов и киноописаний жизни известных людей государства Российского. Мичурин, Пирогов являли им примеры мужества и достоинства. А дети, словно, сошли с ума, подражая с утра до ночи руладам Тарзана. Кличка Чита, бывало, кому-то приклеивалась намертво. Она шла с Люсей, беззаботно болтая и чему-то все время посмеиваясь. Возможно, происходило такое от того, что лучи, отражаясь в витринах, солнечными зайчиками, скакали по их лицам и смешинками залетали им прямо в рот. Мальчиковые ботинки Нели скрипели на плотно лежащем снегу. Она чувствовала, как желание похвастать перед бабушкой, переполняет ее через край. Ведь это же правда, что Лихарева сама выбрала ее, и она шла вместе с ней домой. Неля представляла: вот она входит, именно входит, а не влетает в тамбур, даже не хлопнув дверью. Кладет, а не бросает портфель, чем уже вызывает бабушкино недоумение и начинает ее интриговать, чтобы она угадала – с кем она, Неля, подружилась.
Конечно, бабушке и в голову не придет, что внучка может быть приближена к такой девочке. И девочка продолжала представлять, как придет дядя обедать и бабушка с гордостью заявит: «У Нельки новая подруга! Кто бы ты думал? Сама Люся Лихарева». Девочка все так живо видела, что чувствовала себя на высоте. Будто это стало, чуть ли не ее личным вкладом в престиж семьи. Неля еще что-то щебетала, когда услышала.
– Знаешь, скоро всю Москву очистят от евреев. Папка сказал, что вы уедете в Читу.
Когда докатился смысл слов, произнесенных Люсей, на Нелю навалился столбняк, она споткнулась, и чуть было не упала. Перед глазами, словно на экране, вспыхнули два слова: «направляют в Читу». Ей показалось, что еще мгновение – закатится солнце, разверзнется земля, и она покатится в преисподнюю. Одна мысль сверлила ее мозг: «Не хочу в Читу!» Может – быть, в оцепенении она стояла целую вечность, а может – быть доли секунды, но то, что Люся попрощалась – поняла не сразу. Ее уже не было видно, очнулась от хлопка двери.
Солнце все так же светило, земля не разверзлась. Только непонятная тяжесть давила на плечи и как она ими не поводила и не дергала, тяжесть сбросить никак не могла. Нет, не может быть такого. Ведь ее дядя работает в органах. Ведь он же умница, иначе его не взяли бы на работу туда и не держали бы там. Нет, наверное, Люся ошиблась, а как же услышанные ею слова: «направляют…»
Она стремглав бросилась к дому. Хватит им все скрывать от нее. Она хочет знать, что происходит. Но, придя домой, ничего не спросила. Дядя почему-то лежал на диване, прикрыв лицо газетой. Сейчас Женщина вспомнила, что года за полтора до услышанном направлении в Читу, ее дядя получил замечательную светлую комнату в квартире не только с уборной, но с горячей водой. Почему она сейчас вспомнила об уборной?! Да только потому, что в их так называемой «отдельной квартире» были только электричество, водопровод и газ. Обычно «по нужде» они всей семьей бегали через проходной двор в общественные уборные за 10 копеек. Если же было совсем «невтерпеж», пользовались подвальной, около котельной, которая почти не убиралась и еле-еле освещалась тусклой лампочкой.
Девочка мечтала о переезде в новую комнату дяди, но никакого переезда не последовало. Она с мамой и бабушкой оставалась на прежнем месте. Дядя месяца через три поменялся со своим сослуживцем. Сделать обмен удалось с трудом, ведь комната принадлежала ведомству – МГБ. В любой момент дядя мог лишиться своего жилья, поэтому-то и менялся. В конце – концов, после еще одного обмена, стал соседом своего давнего знакомого. Хотя дядя и имел свою собственную комнату, он там даже не бывал, а продолжал жить с матерью, сестрой и племянницей в той маленькой комнате-квартире, где семья поселилась после эвакуации.
Значит, дядя вроде бы дремал, а бабушка сидела за письменным столом, который служил обеденным и, покашливая, читала свою еврейскую книгу. Последнее время Неля замечала, что бабушка все чаще вытаскивала эту книгу из шкафа и водила пальцем по строчкам. Она уже понимала, что бабушка читает молитвы. При виде дремлющего дяди, девочка начисто забыла про свой вопрос, настолько необычным стал для нее его ранний приход с работы.
Ни слова не говоря, бабушка приподнялась, приложила палец к губам и поманила девочку на кухню. Налив тарелку с супом, сказала:
– Не болтайся допоздна на улице. Теперь мы будем обедать все в одно время. – Она грустно поглядела на Нелю. – Не знаю, как жить. Скоро денег будет у нас меньше. Он, – бабушка показала взглядом на дверь – перешел на другую работу. Хорошо, что до войны кончил институт. – И тут в ее голосе прозвучала торжественность, которую девочка помнила еще с тех пор, когда бабушка говорила об инженерах. Старую женщину охватил приступ кашля, который она пыталась заглушить находящимся в руках кухонным полотенцем.
Еще в январе, вывешивая белье на тридцатиградусном морозе, в едва накинутой кацавейке, она остудилась и слегла с воспалением легких. Оправится, от него никак не могла. Сама она лечилась народными средствами. А дядя доставал ей самые новейшие лекарства, которые, по мнению врачей, должны были это воспаление рассосать. К сожалению, воспаление не исчезало. Но бабушка не сдавалась и продолжала вести все хозяйство.
– Выходит, дядя, перешел на другую работу. А как же «там», – появившийся вопрос мгновенно пронесся в голове Нели. Она очень хорошо помнила и знала, что все в доме уважали ее семью, и это «там» играло не последнюю роль. Семья возведена была в некую что ли «дворовую знать». А что же теперь? Неля уже слышала, что многих евреев увольняют с работы, потому что они не оправдали доверия. Она очень гордилась своим родственником, который этого «доверия» не терял. Теперь же из слов бабушки поняла, что он где-то будет работать инженером. Но где?
В то время девочка не знала, что и в органах он тоже был инженером, потому что эта организация окутанная таинственностью, никаких фантазий, кроме ловли шпионов, в детских головах не вызывала.
Боясь потерять вспорхнувшую мысль, она цепко ухватилась за нее, не давая ей улетучиться. Нанизывая одно слово за другим на нить размышлений, зорко всматривалась в бабушкины глазки. Глазки в последнее время словно потухли и перестали просверливать насквозь. Неля дрожащим от волнения голосом произнесла:
