Дан Борисов - Троглобионт
– Ты выбрал – второе.
– Я выбираю всё вместе и много. Вот послушайте я сегодня, подъезжая к родному дому, детство вспомнил и одну свою старую песню, – он прошелся по струнам и запел:
На старой фотке – помятый край
Веселый мальчик – забытый рай.
Фотограф верно увидел суть,
Из детства в небо уходит путь.
Блестящей струйкой течет вода
По детской мельнице…
Пройдут года…
Мечтай мальчишка об облаках,
Не будь игрушкой ни в чьих руках.
Черное, белое… Вещий страх.
Мелодия у него получилась какая-то из пятидесятых годов прошлого века, действительно, как пожелтевшая черно-белая фотография или старая, потертая пластинка.
На щечках ямочки, вода с колес,
Штанишки – лямочки на перехлест.
На подоконнике – калейдоскоп,
Юла усталая с разгону – хлоп…
Калейдоскопом жизнь с тех пор была,
Волчком крутилась моя юла.
Вся жизнь рулетка – забудь расчет,
Поставь монетку – поможет черт.
Красное, черное – чёт, нечёт.
Рулеткой русской сложилась жизнь,
Колеса мельницы катились вниз.
Затвора лязганье – пустой щелчок.
Матерым волком стал мой волчок.
Флажков веревочку порвать пора,
И ну их к черту. Вся жизнь игра.
Вся жизнь рулетка – забудь расчет,
Поставь монетку – поможет черт.
Красное, черное – чёт, нечёт…
Ольга, пристроив подбородок на руки, сложенные на столе, смотрела на мужчин, переводя взгляд с одного на другого и сравнивая. Егор сначала ей показался простоватым, особенно в сравнении с классически красивым, хоть и привычным, как тапочки, Игорем, но сейчас глаза Егора ушли куда-то в бесконечность и лицо как бы засияло. Довольно высокий рост Егора, склонившегося над гитарой, сейчас не бросался в глаза, но взгляд… Или это торшер создавал такую подсветку, вроде нимба на коротко стриженой голове. Погоны стали похожими на старинные эполеты, а случайная тень – на залихватские гусарские усы. Ольга поймала себя на предосудительных мыслях.
Естественную тишину после песни нарушил Игорь:
– Это не Шакьямуни – это, скорей Фридрих Ницше.
– Ну уж, только не Ницше, – отложив гитару в сторону, ответил Егор.
– Если пошла философия, то и я пойду… – (от греха) додумала Ольга уже про себя.
– Спокойной ночи! Оленька, иди, ложись.
Игорь с Егором расходиться не собирались. Постепенно, под действием выпивки или гитары нескладность разговора выправилась и они просидели всю ночь. Когда Егор тяжело, с трудом преодолевая ступеньки, поднимался к себе – было уже светло.
3. Против всех
В аэропорту «Кеннеди» не смотря на огромное количество самолетов, прибывающих и отбывающих, кажется, никогда не бывает много народу – он как-то рассредоточивается. Когда ваше такси подъезжает к паркингу, какие-то ребята в униформе, размахивая руками, начинают командовать вашим водителем и выпихивают его с площадки так быстро, что можно не успеть забрать чемоданы. Потом попадаешь в неясных размеров помещение, где, видимо, и происходит рассасывание людей по разным терминалам, или как они там называются?
Впрочем, как и в большинстве других аэропортов мира, разница между прилетом и отлетом огромная. Когда прилетаешь в Нью-Йорк, прямо из самолета попадаешь в какие-то мрачные катакомбы, где за ограждением сидят очень бдительные люди, без какой-либо униформы: то ли пограничники, то ли таможенники. Они поставлены там для того, чтобы не пропустить на территорию Соединенных Штатов лишнюю банку соленых огурцов или там – шмат сала, и вообще, оценить, не ошиблись ли в посольстве, выдав вам въездную визу. Могу поделиться личным опытом: в качестве приветствия вместо слов «хай» или «хау дую ду» или, не приведи господь «здрассьте», следует употреблять слово «шалом». От этого волшебного слова лица блюстителей светлеют, в глазах появляется отражение тонкости понимания вопроса, и вас довольно быстро выпускают на волю.
Пройдя этот кордон, вы попадаете на площадь, к паркингу, где парни в униформе быстро-быстро выпроваживают машины…
Наша героиня, та самая «крези» Энн и её друг Дик быстро выгружали вещи из минивэна. Это были какие-то деревянные ящики, коробки и проч.
Была уже середина июля. Алекс выполнил свои обещания довольно быстро. В Москве их ждали – должны были встретить и проводить в Карелию. Подготовка экспедиции заняла около трех месяцев, что объективно можно считать очень оперативным, хотя Энн была другого мнения – ей казалось, что прошла целая вечность, но это не удивительно, с её рапидным темпераментом.
– Ты всё выгрузил, Дик?
– Да, по-моему, всё…
– А где твой чемодан?
– Вот он.
– Это мой чемодан, ты не всё взял из багажника.
Машина, подгоняемая униформистом, уже набирала скорость.
– Стоп!… стойте! Стойте! – Энн, крича это, еще и притоптывала ногой, но эта строгость не возымела действия, в машине её очевидно не слышали и тогда, она перенесла огонь на объект более доступный, – А ты чего стоишь, руки расставил? Делай же что-нибудь!
Дик, действительно расставил руки, верней, он задумчиво хлопал своими длинными руками себя по бедрам. Услышав призыв подруги, он сорвался с места и побежал за машиной. Руки его по инерции продолжали хлопать и поэтому, со стороны он стал похож на петуха, который, разгоняясь, помогает себе крыльями. Бессмысленность погони была очевидна, единственный вариант был – связаться с провожавшим их водителем по телефону – что тут же и сделала Энн. А Дик, убежал совсем недалеко: переходя на полосу автомобильного движения, он неудачно наступил на бордюр и упал.
Когда минивэн, сделав круг, вернулся к исходной точке, здесь начиналась «катастрофа». Перегородив всё нормальное движение, возле упавшего Дика, уже стояли: большая пожарная машина, реанимобиль и полицейская машина; все с включенными световыми и звуковыми сигналами. Как выяснилось, Дик упал не совсем удачно – у него образовался закрытый перелом ноги и на некоторое время он даже потерял сознание от болевого шока.
Быстро подъехавшие врачи знали свое дело: они сделали обезболивающий укол, наложили шину и всё остальное, что положено в таких случаях. Через несколько минут пострадавший уже улыбался, но о том, чтобы продолжать путешествие не могло быть и речи – уложенного на коляску Дика, уже везли к машине. Он смущенно говорил, державшей его за руку, Энн:
– Прости меня… я испортил всё дело… всё срывается, Бог мой! Это могло стать нашим взлетом… прости меня! Наверное, это судьба! Это мистика… Я почти сразу заметил – все, что связано с этим делом… мистика какая-то.
– Тебе сейчас нельзя волноваться… не волнуйся. Не волнуйся за меня.
– Не понял? Ты что решила?
– Я решила лететь, не смотря ни на что. Такой шанс представляется раз в сто лет, максимум, два раза. Я не могу отказаться…
– Тогда я лечу с тобой, – Дик рванулся с коляски, но тут же опять потерял сознание. Энн с санитаром уложили обмякшее тело на место. Дик, почти сразу, пришел в себя. Он почувствовал поцелуй в щеку и услышал шепот:
– Ну, вот видишь? Тебе нельзя. Не переживай телефон у меня всегда с собой будем общаться постоянно…
– Но ты не представляешь, что это за страна… Там же… Кто тебя защитит в случае чего?
– Мир не без добрых людей, – сказала Энн по-русски.
– Что?
Она перевела на английский и добавила:
– Не забывай, что у меня русская бабушка, и я знаю язык… а язык до Киева доведет…
– До какого Киева?
Впрочем, этот вопрос он задал уже из-за закрывающейся двери медицинской машины и ответа не услышал.
Пока Дику оказывали первую помощь, и подойти к нему всё равно не было возможности, Энн поменяла чемоданы и сдала вещи носильщику, поэтому, как только затих рев сирен отъехавших спецмашин, она, не оглядываясь, поспешила на посадку. Времени оставалось мало.
В какую авантюру она ввязалась Энн начала понимать только в самолете. Ей стало страшно. Каким бы неловким не был Дик, он был своим, почти уже родным человеком. Он был бы рядом, она могла бы им командовать, в мире была бы гармония, а теперь… Почему-то выплыли из памяти телевизионные передачи про Россию: эти грязные улицы, где бродят бандиты и проститутки, разбитые дороги, взрывы в метро, захваты заложников. Если верить передачам, то в России более или менее сносно только в Большом театре и в Кремле, потому что туда никого не пускают. Мысли эти были явно запоздалые – самолет, уже оторвавшись от земли, резко набирал высоту.
Родиной Энн была «одноэтажная Америка». Её родители имели дом в Нью-Джерси, недалеко от поселка Разина, где жила её бабушка, рано потерявшая мужа. Америка – страна иммигрантов, которые иногда ассимилируют в местном населении, но чаще, живут национальными колониями, особенно в больших городах и рядом с ними. Это – городские кварталы, или поселки за городом, итальянские, еврейские, негритянские (простите, я хотел сказать – афроамериканские), русские, армянские, калмыцкие и т. д. Поселок, где родилась и жила, до окончания школы Энн, был смешанным, то есть стопроцентно американским. Отец её был врачом в местной больнице, мать работала там же сестрой милосердия, но со временем, переквалифицировалась в домохозяйки. В школу Энн возил желтый автобус, а во время каникул, её отправляли к бабушке, где стояли две русских церкви с колокольнями и, вообще, бытовой уклад считался русским.
