Илья Бояшов - Степные боги
Жуков молчал.
– Еще раз повторюсь, дело идет о серийных «тиграх». – продолжил бестрепетный специалист. – В случае с так называемым Призраком все гораздо сложнее. Я выскажу общее мнение – рассматриваемый нами экземпляр – единственный в своем роде! Это касается и брони, и вооружения, и, прежде всего, ходовой части. В условиях распутицы, в которой вязнут «тридцатьчетверки», «Тигр» ухитряется совершать просто немыслимые для его веса маневры. Даже если предположить, что немцам вместо серийного «Майбаха» удалось установить какой-то сверхновый двигатель, остается непонятным, как, по бездорожью он «несет» шестьдесят с гаком тонн. Кроме того, между катками должна забиваться грязь. Сейчас оттепели чередуются с заморозками – ночью она неизбежно превращается в лед и под утро лишает хода любую подобную машину: немцы постоянно на это жалуются. Но здесь опять-таки особый случай; «тигр» прокрался именно утром. А за линией фронта оказался в условиях полной распутицы.
– Сейчас все дороги утонули в грязи. – подтвердил начальник Разведки фронта после того, как знаменитый взгляд Жукова остановился на нем. – Сплошное болото…
– И, тем не менее, неделю назад он прошел!
– Так точно, товарищ маршал!
– Расстрелял пятнадцать САУ, не получил не единой пробоины, и каким-то образом, вернулся обратно?
– Так точно.
– Думаю, немцы значительно усилили броню. – подал голос представитель техуправления НКВД. – Вполне возможно, что к так называемому «Белому Тигру» просто приварены плиты. – тем более, если двигатель позволяет легко двигать такую махину, почему бы ни утяжелить ее на лишние пять, десять тонн? В принципе, можно довести толщину до двухсот миллиметров – англичане уже столкнулись с подобным в Африке. Не побоюсь ответить и за артиллеристов – на «тигре» 88-миллимитровый ствол. Опять-таки предположим, калибр несколько увеличен, что позволяет снаряду иметь еще более высокую начальную скорость. О качестве немецких танковых пушек можно даже не упоминать. Плюс все та же оптика и прекрасно выученный экипаж. Не знаю насчет движка, но что касается брони и снарядов – здесь нет никакой мистики….
– Значит, все дело в двигателе? – перебил маршал. – А вы отдаете себе отчет, что мы просто-напросто проворонили создание более тяжелого немецкого танка? Да еще и с такой защитой?!
– Призрак действует в одиночку. – вновь поднялся начальник Разведки фронта. – Речь о серийном производстве идти не может, иначе подобные танки уже давно бы появились. Заявляю со всей ответственностью – новый двигатель создан в двух или в трех экземплярах. Дефицит редких металлов не позволяет запустить новый «Майбах» или что там еще, в производство. В свое время фирма Порше и Управление бронетанковых войск отказались от дизеля именно из-за отсутствия алюминия. Бесспорно, фрицы – хорошие механики. На четвертом году войны они могут создать отличный мотор. Но сложность технологии, расход огромного количества горючего и опять все тот же дефицит однозначно не позволят им сделать серию. К счастью, мы столкнулись с единственной в своем роде машиной.
– Один танк сжигает полк самоходок! – угрюмо заметил товарищ Жуков. – У вас что, силенок не хватает заткнуть ему глотку? Усильте разведку. Установите местонахождение. Возьмите три-четыре «ИСа», в конце концов! И покончите с этим делом…
– Думаю, нужен улучшенный «Т-34»! – подал голос присутствующий Катуков. – «ИС» все-таки тяжеловат. Нужна маневренность. «Т-34-85», я думаю, вполне подойдет…
– Ваши предложения.
– Пойти по тому же пути. Сделать единственный экземпляр. Усилить машину броней. Поставить надежный двигатель. Хорошенько его отрегулировать… Пристрелять пушку…«Восьмидесятипятимиллитровка» на расстоянии километра подкалиберным прожжет любую броню. Можно установить трофейную оптику. Немцы же выкатили подарок! Мы тоже не лыком шиты.
– Срок?
– Месяц! – раздался в ответ уверенный хор.
– И что, за это время сварганите чудо?
– Оно уже создано. – переглянувшись с коллегами, доложил главный конструктор. – На 183 заводе постарались, товарищ маршал. Остались кое-какие доработки.
– Тогда две недели. – распорядился представитель Ставки. – Да. Позаботьтесь насчет экипажа.
Так, Ванька Смерть оказался в Нижнем Тагиле.
Вновь своим видом Череп вызвал «охи» и «ахи» сердобольных станочниц. Вновь на «обугленного» тайком бегали смотреть мальчишки-рабочие, ибо ничто так не приковывает к себе взгляды, как чужое уродство. Найденов не обращал внимания на невольное сострадание. Устроив постель из все той же ветхой шинели под гусеницами секретного танка,[17] при помощи двух прикомандированных заводских механиков, которые с ужасом и восхищением наблюдали за сумасшедшим, он не поленился опробовать новый двигатель. «В-4» по внешнему виду напоминая стандартный движок, был в два раза мощнее и еще более надежнее. Кроме того, Ивана Иваныча встретили улучшенная пятискоростная коробка передач, воздушный сверхмощный фильтр, и катки с усиленными резиновыми бандажами. На выхлопные патрубки поставили внушительные глушители. «Экспериментальный» заметно отличался от «тридцатьчетверок», которые спешно собирались по обе стороны и днем и ночью отправлялись на фронт: была отлита особая башня с шестидесятимиллиметровой броней, в которую добавили больший процент никеля – защита обладала хорошей вязкостью и не крошилась, лоб усилили до двухсот миллиметров. 85-миллиметровое орудие с километра пробивало стодесятимиллиметровые плиты. Пушку снабдили цейсовским телескопическим прицелом. Командирская башенка-гайка и люк заряжающего открывались почти мгновенно при помощи особых пружин. Даже триплексы на люке механика-водителя в порядке исключения изготовили из особенного прозрачного стекла; в них, что удивительно, даже на марше можно было видеть дорогу.[18] По соображению секретности танкисту запретили покидать завод, но Найденов сам прилип к чудо-машине; здесь завертелась его Вселенная, здесь сосредоточился смысл бытия. Танкист обедал и ужинал возле своей воплощенной надежды, и тут же неподалеку справлял нужду. Кормили в тылу водянистой кашей, жидким супом из капусты и промерзшего картофеля, и давали грызть черные, точно уголь, куски хлеба, от которого в скором времени наступала изжога. Но Иван Иванычу было совершенно все равно, что попадало к нему в желудок. Юродивому, который имел обыкновение говорить сам с собой и то и дело обращаться к машине, таскали котелки из заводской столовой все те же, до самозабвения сердобольные русские бабы.
За неделю были справлены необходимые приготовления: Найденова повысили до старшины. Затем, чуть ли не на следующий день, явившееся в цех начальство извлекло механика из под «коробки» и заставило пришить к донельзя изношенной гимнастерке погоны младшего лейтенанта. Не пройдя даже курсов, Ванька сделался командиром. Решение было самым здравым – «органы», не сумев докопаться до его подноготной (истинное имя и родословная Найденова окончательно канули в лету), тем не менее, тщательно разузнали, как воюет Иван Иваныч. В данном случае решили не перечить найденовской интуиции: вскоре на тагильский 183-ий прибыло двое, отобранных по прямому приказу Конева, членов будущего экипажа – один другого краше!
Сержант Крюк до отвращения не любил боев и походов, но, при всем при этом, оказался талантливым совратителем попадавшихся в его руки медсестер и колхозниц. Он то знал, как сварить вкуснющую кашу из горсти муки, щепотки соли и единственной луковицы, как, даже в дочиста ободранной избе раздобыть себе одежонку, как за десять минут в самой окаменелой степи отрыть окопчик, и, словно собака перед землетрясением, предчувствовал надвигающиеся бомбежки – словом, был настоящим солдатом! Его давно бы поставили к стенке, но Крюк считался лучшим танковым снайпером, какого только могли отыскать на фронтах, и имел на счету, за исключением прочей мелочи, двенадцать «пантер». От Курска до Днепра он горел десять раз, и за свою невероятную прыгучесть получил прозвище «блоха» – поэтому-то и здравствовал, а не гнил в земле. Однажды, танк «блохи» наскочил на фугас – наводчика метров на двадцать отбросило вместе с башней, отчего гвардеец насквозь прокусил собственный язык и с тех пор шепелявил. При виде женщин сержант вообще начинал шипеть как змея; невольно приобретенное качество помогало в делах амурных – Крюк гипнотизировал жертв до полного одурения.
Старшину Бердыева присоединили к элитному экипажу исключительно из за физических данных. Еще в «белофинскую» башнер тяжелого «КВ-2», привык играючи управляться с бетонобойными снарядами. После подобного двухлетнего жонглирования 85-мм болванки вызывали у него снисходительную ухмылку. Кроме того, якут обладал еще одним неоспоримым качеством – не угорал во время самого длительного боя, когда от скопившихся в башне газов замертво валились командир с наводчиком. Он не был чужд юмора, временами прикидываясь не знающим русского – «моя-твоя не понимай». Почти сразу выяснилось, заряжающий – запойный пьяница. Как гвардеец Крюк имел нюх на колхозниц, так Бердыев – на водку; башнер преспокойно доставал ее в самых немыслимых местах посреди бескрайних пространств, где за сотни километров не просматривалось жилья, и в освобожденных городах, в которых освободителям доставались разве что разбитые кирпичи. Трофейный термос заполнялся до краев с завидной постоянностью. Осенью 43-го Бердыев чуть было не загремел в штрафбат; при взятии спиртовых цистерн на одной из железнодорожных станций под Киевом, «моя-твоя не понимай» неожиданно проявил завидное красноречие, уговорив экипаж пустить в ход запасные топливные баки, предварительно слив с них горючее, позарез нужное для дальнейшего наступления. Вскоре, под охраной двух хмурых конвоиров, он уже трясся на «виллисе» в тыл. Спасло башнера крайне удачное стечение обстоятельств – на следующий день авиабомба разнесла блиндаж штаба со всем трибуналом: двумя политработниками, начальником «смерша» дивизии, «особистом», связисткой, которая исправно делила с ними постель и приготовленными на танкиста документами. Бердыев, благополучно выбравшись из засыпанного сортира, в который его отвели за минуту до взрыва, убедился, что приставленный к нему лейтенант-«смершевец» так же нашел свой конец на ветвях далекого дерева, и вернулся в строй, безмятежный, словно младенец. Время стояло жаркое – зима 44-го на уже упоминаемой правобережной Украине – незадачливого штрафника оставили в покое, более того, наградили за дело под Липками, во время которого пьяный якут, ухитрялся заряжать орудие за пять секунд. От застигнутых врасплох бронетранспортеров и «артштурмов» летели клочья. После этого Бердыеву простили все, хотя остальные смертные шкурой знали – хорошо поддать перед боем, значит, наверняка поставить на жизни крест.
