Юрий Быков - Московское Время (сборник)
Пока они шли по коридору, Глаше показалось, что внутри ее, где было все черным – черно, начинает отчего-то светлеть. Она поняла отчего, когда ожидаемо не встретила в потайной комнате Клавдии.
«Значит, не удержалась, присела на стульчик», – усмехнулась про себя Глаша.
А Кулик недоумевал:
– Странно, никого… Но что это за помещение?
Он прошел к столу, огляделся.
– Рассказывайте, Аглая! – потребовал Кулик. – Прямо сейчас все рассказывайте!
И, готовый слушать, сел на ближайший стул.
Глаша его не остановила… А он в следующую секунду растворился в воздухе.
– Так что оба они пропали, – закончила свой рассказ Глаша.
Софья Дмитриевна молча лежала с закрытыми глазами, потом посмотрела на потолок, как в пустоту.
– Скажи, тебе их не жалко?
– Может жалко, а может… – Глаша потупилась и вяло продолжила:
– Все-таки не на том же свете они! А, если разобраться, – с Клавдией моей вины никакой нет. Это уж она сама… Ну и пристав… тоже сам…
Понимая, что ее неправда очевидна, вскинула голову:
– Да вы сами, Софья Дмитриевна, подумайте, чтоб теперь было, останови я его! Вина моя только в том, что вас ослушалась – пошла в эту проклятую комнату, а Клавдия за мной подглядела! И кто больше виноват, что они пропали? Я или она?
– Как же нам теперь жить? – оставила Софья Дмитриевна ее вопрос без ответа.
– Как и прежде, – уверенно сказала Глаша.
– Как и прежде? А что мы скажем про Клавдию, про Кулика?
– А кто про них спросит? У Клавдии здесь родни нет, все далеко – в Сибири, а с Куликом пусть полиция разбирается, где он и что. Вы же его всего один раз и видели – тогда, третьего января, помните?
– Помню, помню…
– И я его тоже никогда больше не встречала.
9
Во всем Глаша оказалась права. При розыске Кулика у полиции, конечно же, не вызвали подозрений ни хозяйка квартиры, ни, тем более, ее горничная, а про Клавдию Глаша всем говорила, что та уехала в другой город. Алексея Арнольдовича окончательно сочли пропавшим при неизвестных обстоятельствах. Через некоторое время Софье Дмитриевне назначили пенсию по случаю потери супруга – государственного чиновника. Деньги были небольшие, потому приходилось распоряжаться ими с экономией, чтобы только не съезжать с квартиры.
Где-то очень глубоко и тихо, как только и живут самые искренние убеждения, жила в Софье Дмитриевне вера во встречу с мужем. Вот только по-прежнему не знала она, каким образом это может произойти.
– Из потайной комнаты, – говорила ей Глаша, – можно попасть не только в прошлое! Помните, я ведь тогда перенеслась на день вперед, но это же будущее! А вы с Алексеем Арнольдовичем? Сами же говорили, что тот мир ни на что не похож. И думать нечего – Алексей Арнольдович в будущем!
Софья Дмитриевна и сама давно поняла это. Но как туда наверняка попасть – ей неизвестно. Что же остается?
А остается жить. И ждать. Господь не оставит ее…
Часть 2
1
– Почему вы, товарищ Бартеньева, кружок диамата пропускаете? Илупин снял очки и сунул одну дужку в рот. В течение всей паузы он изучающе оглядывал Софью Дмитриевну, как если бы видел ее в первый раз. Напротив него стояла боком, видимо, давая понять, что у нее мало времени и она торопится уйти, не очень молодая и печально – красивая женщина: какой – то усталой, словно перед началом увядания, была ее красота.
Впрочем, Илупин ничего этого не видел, а видел только «белую кость – голубую кровь»: черты лица выписаны чисто, без единого огреха, породистая стать с этим плывущим от талии лебединым изгибом, достоинство в каждом движении, даже самом коротком (вот она провела пальцами по пуговицам блузки, и вспомнилась неказистая суетливость собственных рук), гладкая прическа, собирающая волосы на затылке (женщины теперь носят стрижку, а эта пучок), – все не как у простых людей!
– Вы спешите? – положил Илупин очки на стол.
– Да, у меня много работы.
– Но вы все-таки задержитесь: разговор будет серьезный…
Софья Дмитриевна развернулась к Илупину лицом.
– Так когда? – спросил он.
– Что когда?
– Когда же вы свою несознательность искорените?
– Я не понимаю, о чем вы говорите. Я люблю Россию…
– Вот-вот. У вас Россия, а у нас Союз Советских Социалистических Республик.
– Ну, хорошо, пусть СССР. И я совершенно не возражаю против построения социализма в отдельно взятой стране. В чем же моя несознательность?
– Еще бы она возражала, – хмыкнул Илупин. Стало быть, вы утверждаете, что являетесь сознательным членом общества. А как тогда расценивать вашу последнюю выходку?
– Какую?
– Уже забыли? Мы, работники Почтамта, написали письмо в Моссовет с просьбой о сносе башни Меньшикова и предоставлении освободившейся площади под нужды Почтамта. Теперь вспомнили? Вас как штатного корректора нашей газеты попросили это письмо посмотреть, а вы? Швырнули его в лицо председателю месткома!
– Я не бросала письма – Вырубова говорит неправду! Я только отказалась его править.
– Почему же, если не секрет?
– Потому что задуманное вами – варварство. Но вы даже не понимаете этого.
– А не потому ли, что вы молитесь в этой церкви?!
– Совет народных комиссаров религию не запрещает.
– Но и не приветствует! Ну, ничего, не вы одна такая грамотная на весь Почтамт! Как видите, обошлись без вас…
Взгляд Софьи Дмитриевны насмешливо блеснул.
– Однако вы, кажется, получили отказ.
– Пока отказ. Потому что вмешался товарищ Бубнов. Ему, наверно, нравится соседство наркомата просвещения с церковью. Ничего, подождем, есть люди и повыше! Но вы-то! Не удивлюсь, если узнаю, что вы приложили руку к вмешательству наркома!
– Не переоценивайте меня.
– Да, госпожа Бартеньева, если б у вас не было покровителя в горкоме партии, вы бы у меня давно…
– Что давно?
– Вам известна участь ленинградских дворян после убийства товарища Кирова?
– А разве такие существовали? Я думала, что были только петербуржские дворяне.
– Еще и издеваетесь? – Илупин… вкрадчиво подобревшим взглядом посмотрел на Софью Дмитриевну.
Он все-таки увидел, что Бартеньева красива. Точнее, он вдруг ощутил, как истомой обволакивается сердце – от того изначально женского, влекущего, что неожиданно открылось ему в ней. Странно, но раньше он ничего этого не замечал. Видно, классовое сознание Илупина до поры безоговорочно подавляло всякие природные инстинкты по отношению к представительницам дворянского сословия. И вот теперь…
Софья Дмитриевна удивилась: у Илупина внезапно посветлели глаза и зарделись уши. Изменившимся, дружелюбным тоном он произнес:
– А вы смелая…
Как и всякая женщина, она сразу же почувствовала возникший к себе интерес, но поощрить его было для нее немыслимо.
– Так я пойду?
– Мы же с вами еще не договорили.
Илупин надел очки, улыбнулся кривовато (но так уж он улыбался с измальства) и, встав из-за стола, расправил под ремнем гимнастерку с орденом Красного Знамени. Для придания разговору задушевности он отодвинул от стены пару стульев, сел сам и заставил сесть Софью Дмитриевну, оставив в своей руке ее руку. Софью Дмитриевну руку забрала.
– Ай, нехорошо! Нехорошо, Софья Дмитриевна, с секретарем парткома ссориться!
– Да я и не ссорюсь. Мне просто диалектический материализм не дается.
– Лукавите, дорогая моя! И без гимназического образования люди усваивают эту науку. Вот я, например. Простой кавалерист Первой конной, с двумя классами церковно-приходской школы, а все мне в диамате ясно и понятно. Знаете что? Пожалуй, я с вами сам займусь диаматом. Можете в кружок не ходить.
Софья Дмитриевна еле удержалась, чтобы не отпрянуть от услышанного, как от пощечины.
– Это решительно невозможно! – Она говорила почти не слыша себя сквозь биение крови в висках. – Вы занятой человек, я не могу злоупотреблять вашим вниманием. – Софья Дмитриевна встала. – Извините, мне надо идти работать. Впредь я буду посещать кружок.
Кавалерист Первой конной некоторое время оставался сидящим в задумчивости. Потом перебрался за стол и произнес:
– Интересно, а кто в горкоме у этой Бартеньевой заступник?
2
Заступником Софьи Дмитриевны… была Глаша – Аглая Константиновна Спиридонова, заведующая организационным отделом горкома партии.
Неожиданный поворот в ее судьбе произошел, когда в конце 1916 года она познакомилась с Эмилем Сергеевичем Будным. Под его влиянием Глаша вступила в РСДРП, отчего в дальнейшем стала считаться членом партии с дореволюционным стажем, что было весьма почетно.
В ту пору Будный числился студентом Императорского технического училища и активно занимался революционной деятельностью. Увлечение идеями переустройства мира для многих студентов заканчивалось выбором нового жизненного пути. Впоследствии это обернулось острой нехваткой кадров в стране: революционеров было много, а специалистов нет.
