Тамара Кандала - Шассе-Круазе
Но это, конечно же, были только предположения. Ну куда может исчезнуть, передвинуться, сходить ненадолго, а потом вернуться без видимых потерь материальная составляющая человека?! Будь это даже женщина с ее вечной непредсказуемостью.
– Информация часто состоит из сигналов, которых вы не ожидаете.
– Ну да, мы – это то, что мы знаем. Но еще больше мы – это то, чего мы не знаем. По крайней мере, если мы осознаем то и другое, – заметил один из присутствующих, малорослый человечек с плоским лицом и азиатским разрезом глаз. – Мы в нашем институте обнаружили генетическую основу интуиции, или, как ее еще называют, «гиперкоммуникации». Это явление, когда человек внезапно получает информацию из внешнего источника, а не из базы его личных знаний. У человека это явление встречается все реже – мешают напряжение, беспокойство и гиперактивность мозга. Зато у некоторых других живых существ, муравьев например, гиперкоммуникация плотно «вплетена» в их повседневное существование.
– Русские уже раскрыли биологическую подоплеку гиперкоммуникации, – подхватил смуглый красавец-индус, – и обнаружили, что наша ДНК может создавать «намагниченные червоточины» – миниатюрные версии мостов, которые формируют почти погасшие звезды. Эти мосты соединяют различные области Вселенной и позволяют информации передаваться вне пределов пространства и времени. Если бы смогли сознательно активировать и управлять такими связями, то могли бы использовать нашу ДНК, чтобы передавать и получать информацию от сети передачи данных Вселенной. Мы могли бы также связываться с другими пользователями сети.
– Да, это прекрасная перспектива, – согласилась Агата.
– Похоже, что некоторые этой гиперкоммуникацией уже давно владеют, – пристально глядя на Агату, заметил азиат.
– Может быть, может быть, – согласилась пифия. – И вот еще, напоследок, – Агата прищурилась и чуть развела губы в улыбке – в ее мимике это означало почти гомерический хохот. – Знание, это, конечно, очень хорошо и удобно – строгая подчиненность законам гравитации, например, или общей относительности, то есть того, что можно просчитать, вывести формулу или теорему. Но есть нечто, чему я еще не дала названия. И именно это «нечто» в данный момент интересует меня больше всего. Его нельзя просчитать. Физические законы или отсутствуют, или не работают. Если знание – это близость к утопическому равенству, то мое новое «нечто» – крайняя степень неравенства. В знании итог не зависит от единичного случая или наблюдения, это тирания коллективного. В «нечто» итог определяется ничтожным числом экстремальных событий, там тирания случайного – поэтому невозможность расчета и предсказания на основе уже имеющейся информации. То есть никакие известные научные методологии не работают. О чем и предлагаю вам подумать.
Присутствующие застыли, устремив на нее напряженные взоры.
– А нельзя ли поподробнее, – осторожно прошелестел Антон. Он относился не к приглашенным, а скорее к научной обслуге Агаты – в его обязанности входило «держать руку на пульсе», ее пульсе, и поэтому никто не знал ее привычек лучше, чем он. Он знал, как Агата может остановиться на полуслове, решив что «наукообразные», как она звала своих коллег, и так уже получили слишком много информации для их ограниченных возможностей.
Но сегодня ее саму что-то бередило, и, психолог по одному из образований, Антон это чувствовал и полагал, что грех будет не воспользоваться такой возможностью в интересах всех присутствующих и науки в целом.
– Ну хорошо, – прищурилась Агата, – попробую… Моя новая теория построена на том, что есть вещи, которые мы познать не можем уже в силу устройства нашего мозга, биохимического или божественного, как вам будет угодно. Не дано. По какой-то причине. Или вовсе без оной. Хаос. Абсурд. Никакого рационального объяснения. Ни иррационального. Отсутствие смысла. Отсутствие отсутствия смысла. Отсутствие понятия ВСЕ или НИЧЕГО. Я ясно изъясняюсь?
– О да, яснее не бывает, – поспешил заверить ее Антон не без сарказма в голосе, на который Агата, со свойственным ей безразличием к любым проявлениям иронии, юмора и вообще любой интонационной гамме, никак не прореагировала. – А возможно ли вашу теорию сформулировать?
– Сформулировать – это значит оформить в математическую формулу. А, по-вашему, возможно выразить формулой хаос? Или абсурд?
Антон не нашелся, что ответить.
Агата привела спинку кресла в вертикальное положение, расплела свои длиннющие ноги в изящных красных туфлях на высоком каблуке и легким движением поднялась. Она обошла стол и, улыбнувшись не сводившему с нее глаз Антону, попросила налить ей воды. Жадно опустошив высокий хрустальный стакан, она поставила его обратно на толстое стекло и обвела взглядом всех присутствующих – сейчас в ее взоре читалась неприкрытая скука. Все эти люди, заглядывающие ей в рот, как если бы она была пифией и прорицательницей, пытались поймать на лету те крохи знаний, которыми она с ними делилась, не могли даже толком этим знанием воспользоваться. Что же до нее самой, она удовлетворяла лишь свою врожденную, абсолютно неутолимую тягу к чистому познанию, к тому самому высшему удовольствию, которое другие искали в самых различных областях, от славы до секса. Для нее познание существовало только ради самого познания. Она давно уже поняла, что знание не влияет на качество человечества. И не делает отдельного человека ни лучше, ни хуже, не делает его счастливее, а порой, наоборот, заставляет задаваться все более мучительными вопросами, перед которыми познание бессильно. К тому же она не раз замечала, что люди, ища выход из какой-нибудь сложной ситуации, жизненного контекста, каверз, на которые так горазда судьба, как правило, даже не понимают, «выход» они ищут или «вход».
– Все, – сказала Агата. – На сегодня все. Больше вам не удастся из меня ничего выудить, а полученной информации хватит на несколько месяцев работы в исследовательских центрах и лабораториях, придется активно пошевелить задницами и мозгами! – Чем-чем, а скромностью она не отличалась – знала себе цену. – Вы – тоже там. – Она ткнула пальцем в потолок, утыканный видеокамерами. – Можете прикрывать свою лавочку. – И скорчила гримасу, предназначавшуюся в качестве улыбки невидимым участникам этого собрания.
Потом она толкнула дверь, из которой недавно появился официант, и, ни с кем не попрощавшись, исчезла в черном проеме.
– Как ты думаешь, она шутила? – Макс был настолько шокирован неожиданным диагнозом, что ни о чем другом думать был не в состоянии.
– Надеюсь, ты знаешь, что это такое – «синдром Аспергера»? Так вот, Агата аспергер, они асоциальны и шутить не умеют, – мрачно ответил Антон. – У них эта функция мозга отсутствует. Чувство юмора им незнакомо – выпавшее звено интеллекта.
– А другие чувства? Сострадание, например. Она же все-таки человек, а не робот.
– Сострадание связано с возможностью разделить чувства другого человека. А как особь, у которой ограничены свои собственные чувства, может разделить чувства другого? Аспергеров, например, не волнует тема смерти. Они об этом не думают, не пытаются постичь это ни в философском, ни в бытовом аспекте, не пытаются представить себе, на что это «похоже» – быть мертвым. Для них доказательство лежит в квантовой физике. Мы с Агатой не раз говорили на эту тему в более-менее приватных беседах. Так вот, ей достаточно того, что смерть, как мы ее понимаем, – это иллюзия, созданная нашим сознанием. Для ученого это большой плюс. Так же, впрочем, как и для обычного человека.
– И наверняка полный кошмар для их близких. Ей ведь человека оттоптать, что веселому коту воробья съесть. Похоже, она совсем не отличает ту действительность, в которой мы живем, от той, в которой проистекают наши мысли.
– Вот именно. И близких у них нет, – усмехнулся Антон. – Они одиноки и не нуждаются ни в каком общении. Ничто не отвлекает их от самого главного – постижения непостижимого. Они своего рода инопланетяне.
Макс и Антон дошли до тяжелых чугунных ворот территории ЦИПа и, приложив по очереди свои ладони к распознающему устройству, заставили их приоткрыться ровно на пространство, достаточное для прохождения одного человека. Потом, попрощавшись, они разошлись по своим машинам.
Агата все это время стояла у затемненного с внешней стороны окна, наблюдая за двумя удаляющимися фигурами. Голова ее была абсолютно свободна от мыслей, тело от желаний, а душа от эмоций. Перепады настроения ей тоже не грозили. Через пятнадцать минут ей принесут легкий ужин, состоящий из фруктов и йогурта, потом прохладная ванна с морскими солями и, наконец, глубокий сон без сновидений. О завтрашнем утре она не думала – не умела.
