Доктор Нонна - Не отрекаются, любя (сборник)
Всегда улыбался, приносил продукты (Лера с Анечкой наконец-то вспомнили, что, кроме картошки, макарон и перловки, бывает еще какая-то еда), помогал готовить, горячо зыркая на Леру огненными своими глазами, вечерами с удовольствием возился с Анечкой, первым вскакивал по утрам и бежал в душ…
Недели через две, увидев, как Лера, закусив губу и почти плача, пытается натянуть ставшие вдруг ужасно тесными босоножки, он нахмурился:
– Вам нельзя больше на рынок. Вы останетесь дома. Я заработаю.
– А жену вы не хотите сюда перевезти? – Лера тут же прикусила язык, подумав, что шесть человек (трое взрослых, Анечка да двое близких уже новорожденных) на шестнадцати квадратных метрах – многовато.
Но Давид только усмехнулся:
– Нет. Там она с мамой своей, сестрами, я им не помощник. Я мужчина, я деньги зарабатываю. Скоро съеду от вас. Квартиру подыскал, купить хочу.
Лера вчуже позавидовала далекой незнакомой женщине: вот ведь повезло кому-то с мужем… Но тут же мысленно одернула себя: фу, как некрасиво, Давид и так помогает им с Анечкой, чужим, в сущности, людям…
– Мам! – Анечка потопала ножками, демонстрируя, что сандалии уже надеты, можно идти. – А Наталья Владимировна сказала, что я уже совсем хорошо читаю. И считаю! И пишу почти как надо! И, значит, мне можно будет сразу во второй класс поступать!
Натальей Владимировной звали воспитательницу.
– Вот как? – улыбнулась Лера. – Значит, пойдем сразу во второй класс. Завтра зайду в школу, узнаю…
Но назавтра у нее резко подскочило давление, перед глазами замелькали мушки, поплыла мутная пелена. Преэклампсия – как в учебнике, с ужасом подумала Лера.
– Давид! – Он уже стоял в дверях. – Подожди… Нужно… Мне… Вызови «Скорую»…
– Ничего, ничего, все хорошо, не волнуйся, – дрожащим голосом повторял Давид, успокаивая скорее себя, чем ее. – Я отведу Анечку в садик и вечером заберу, не беспокойся.
– Все хорошо! – Лера слабо улыбнулась.
Ночью у нее открылось кровотечение.
– В операционную! Срочно! – услышала она и провалилась в темное беспамятство.
Очнувшись, открыв глаза, Лера схватилась за живот, почувствовав под ладонями вместо привычной уже плотной выпуклости пугающую пустоту, почти впалость.
– Ничего, подруга, не вздрагивай и не впадай в панику. Все у тебя хорошо. Ну, почти хорошо, полежать-таки придется. – У кровати стоял Сашка Круглый, ее однокурсник. Вопреки фамилии он был длинный, тощий и угловатый. Лера вспомнила, как над ним подшучивали за стремление посвятить себя акушерству и гинекологии. Вот и посвятил.
– Саш… – Она боялась задать главный вопрос.
– Да говорю же, не паникуй. Ну эклампсия, ну недоношенная родилась, подумаешь. Ты вовремя успела. Ну и тут у нас повезло: вчера старая Серафима дежурила, она твою девочку моментом в чувства привела. Так что не бойся, вырастет твоя дочка большая и здоровенькая. Ничего страшного.
– Девочка? – От слабости – или от облегчения? – Лера вдруг заплакала.
– Девочка, девочка. Отличная, я тебе скажу, девочка получилась, хоть и недоношенная. А, вот еще. Тут час назад такой чернявый парень прибегал. Трясся весь, ну как мужья обычно. А говорит, нет, не муж… – Сашка покрутил головой.
– В самом деле не муж, – подтвердила Лера. – Друг. Хороший надежный друг.
– Чего ж он тогда подорвался как ошпаренный? Короче, записку тебе накарябал и усвистал. Прочитать-то сможешь сама? Как вообще самочувствие? – Сашкин голос приобрел чисто врачебные интонации.
Мятый тетрадный листок покрывали редкие неровные строчки. Давид писал, что получил тревожную телеграмму, пришлось срочно вылетать в Грузию, Анечку забрала к себе соседка Антонина, а он, Давид, поздравляет с новорожденной и желает и Лере, и малышке поскорее окрепнуть.
Антонина жила в самой дальней от входа комнате их коммуналки. Тихая, молчаливая, незаметная. Кажется, она что-то кому-то шила. А может, убиралась в тех квартирах, что побогаче. А может, вообще была уже на пенсии? Лера и в лицо-то невзрачную соседку почти не помнила, так что лет ей могло быть сколько угодно – хоть тридцать, хоть шестьдесят. Впрочем, Анечка под присмотром, и ладно, и хорошо. Вот ведь как помощь приходит – всегда откуда не ждешь.
Когда же дело подошло к выписке, Лера вдруг испугалась. Пока ты в больнице (ну пусть в роддоме), ты вроде как под присмотром, о тебе заботятся, пропасть не дадут. А дальше-то? Молока у нее опять не было – значит, придется возиться с молочными смесями. Денег нет, грузинского телефона Давида она не знает, да и нехорошо это – рассчитывать на человека, который мало того что чужой, так ведь и так уже помогал им с Анечкой свыше любых ожиданий. Нужно самой. Но – как?
– У меня ведь совсем ничего, – растерянно прошептала Лера.
– Коллега, вы только не волнуйтесь, вам вредно. – Суровая Серафима Константиновна (санитарки и медсестры за глаза звали ее Архангельшей) положила на тумбочку несколько смятых купюр. – Мы тут собрали немного.
– Что вы! – Лера залилась краской.
– У тебя ведь дома еще ребенок? И молоко так и не пришло. А муж, я так понимаю… – Пристальный взгляд Архангельши пронизывал, казалось, насквозь.
Лера помотала головой.
– Ну я так и думала. Раз ни разу не навестил, значит, и нету. И ладно! – Серафима энергично махнула рукой. – Так что берите, коллега, и не смущайтесь. Тем более что тут, в сущности, копейки, буквально на самые первые дни.
– Наверное, нужно такси вызвать, – неуверенно проговорила Лера.
– Можно и вызвать, а можно… – Серафима высунулась в коридор и крикнула: – Эй, Александр Викторович!
Через полминуты в палату зашел Сашка Круглый:
– Что, Серафима Константиновна, выписываем мою однокашницу?
– Выписываем, – пробасила Архангельша. – Ее забирать некому. – Она сурово поглядела на Сашку. – Ты ж вроде с дежурства уже?
– Ну да, домой сейчас.
– Угу. И на колесах, я же знаю. Подвезешь коллегу? – Серафима говорила так, что вопрос прозвучал распоряжением.
Но Круглый, похоже, привык к этой манере:
– Без проблем, Серафима Константиновна! Лера, собирайся, я детским сестрам скажу, чтобы чадо твое собрали. – Он никогда не помнил, кто родился, мальчик или девочка, поэтому говорил всегда абстрактно: чадо, дитя, бэби, в крайнем случае – ребенок.
– Спасибо, Саш!
Квартира показалась Лере странно пустой. За то время, что ее не было, умер, нахлебавшись какого-то суррогата, дядя Юра-алкоголик, а Клавдия Ивановна переселилась в свежекупленную квартиру, оставив Лере краткую записку с распоряжением переводить деньги за комнату на такой-то счет. Денег, впрочем, все равно не было, и Лера тут же выбросила это из головы: будут – заплатит, а нет – не обеднеет Клавдия Ивановна.
– Мамочка! – Аня обвила ее худенькими ручонками и заплакала. – Не уходи больше! Я хорошо себя буду вести! – Но слезы тут же высохли, она с интересом оглядела изменившуюся фигуру матери и белый сверток в ее руках. – А где твой животик? А это что?
– Это не что, – улыбнулась Лера. – Это кто. Твоя сестренка.
– Настоящая? А как мы ее назовем?
– А как бы тебе хотелось?
– Юля! – радостно завопила Анечка. – У меня в садике самая красивая подруга Юля! Мам, пусть эта тоже будет Юля! Ну пожалуйста!
Совпадение с собственными мыслями заставило Леру вздрогнуть, так что она даже пошатнулась. Подоспевшая Антонина бережно приняла у нее из рук белый сверток:
– Отдохни, Лера, я позабочусь о детях.
Чувствуя неприятную слабость в коленях, Лера тяжело опустилась на диван: да, надо выспаться, что-то сил совсем не осталось…
Но силы возвращаться как-то не торопились. Дни шли за днями, недели за неделями, а Лера как будто даже не очень соображала, спит она или бодрствует. Антонина безмолвно приняла груз забот на себя: приносила молочную смесь для Юли, добывала продукты, чтобы накормить остальных, отвела Анечку в школу, наводила порядок, стирала, готовила. Как атлант, держала на своих худых плечах всю их маленькую семью.
Как-то, уже после Нового года Лера, вдруг воспряв, принялась за уборку – мела, скребла, подметала, чистила. Опорожнила бельевой ящик дивана – в стирку, все в стирку, нечего пыль копить! За стопкой простыней и пододеяльников обнаружилась обувная коробка. Лера долго сидела на корточках, разглядывая иностранные надписи по бокам и почему-то не решаясь заглянуть внутрь. Подняв, наконец, крышку, она увидела очень красивые мужские туфли. Давид забыл! – воспоминание остро кольнуло в сердце. Но под туфлями было что-то еще. Конверт. Даже скорее пакет.
Дрожащими руками она развернула толстую белую бумагу…
Вид долларов Леру ошарашил. Мысли забегали с лихорадочной скоростью: даже одна стодолларовая бумажка – это же сегодня целое состояние! Спасение от голода, от беспомощности, от неистребимого страха перед «завтра». А «бумажек» в пакете было довольно много.
Если вернется, я все возмещу, решилась она, вытащила одну купюру и, наскоро переодевшись, выскочила из квартиры.
