Виктор Дьяков - Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути
– Нет у меня рыбы, товарищи. План годовой не выполняем, ни одного ящика, к сожалению, продать не могу, – директор беспомощно развел руками.
Он действительно не мог дать рыбы, после того как отказывал всем, включая даже родственников, которые буквально забрасывали его телеграммами, уверенные, что он вышел в большие начальники, сел на «хлебное» место и теперь весь свой род завалит даровой рыбой.
– Может как-нибудь… – снова начал было просить замполит, но энергично поднявшийся со стула Ратников его резко перебил.
– Пойдем отсюда. Здесь все ясно!
Презрительно сощурив глаза, подполковник вышел, пробыв в кабинете не более трех-четырех минут, не попрощавшись. В полутьме заводского двора его догнал Пырков.
– Ну, что же вы!? Надо было немного с ним поговорить, наладить отношения, тогда, может быть, он и дал бы, – разочарованно говорил замполит.
– А ну его к …! Молокосос, сука! Он же ждал, чтобы я перед ним как собака на задних лапах запрыгал. Перебьемся и без его рыбы. Подождем до весны, когда лов начнется. Посмотрим, как он запоет.
Запыхавшийся вахтер с кошелкой, из которой торчали рыбьи хвосты, догнал их уже у самой машины:
– Что так разбежались-то… не дал?
– Идет он … твой директор! – зло выматерился Ратников.
– Он такой же мой, как и твой. Я ж предупреждал. Значит, так ни одного хвоста и не дал? – удовлетворенно не то спросил, не то констатировал факт вахтер.
– Не дал… сука! – раздраженно подтвердил Ратников.
– На, вот, здесь с десяток, – вахтер с готовностью протянул кошелку.
– Спасибо Никодимыч. Сколько я тебе должен?
– Обижаешь. Летом косить буду в ваших местах. Поди, не шуганешь, по дружбе…а? – вахтер хитро рассмеялся, явно довольный исходом дела.
– Конечно, приезжай, только предупреди загодя…
– Ящик рыбы пожалел, план не выполняет… А ведь тащат у него из-под носа, почем зря. Эта вот рыба, наверняка ворованная, – подполковник презрительно покосился на подарок Никодимыча. Лучше бы пропускной режим наладил… хозяин, мать его… – даже отъехав от завода, Ратников не мог успокоиться.
– И все-таки, надо бы с ним повежливее, еще пригодится, – по-прежнему осуждал несдержанность командира Пырков.
– Еще не известно кто кому больше нужен, и ниже кланяться должен, – выразил свое мнение Ратников.
Дорога, свернув от водохранилища, шла на подъем в невысокие предгорья. Пыркова опять укачало, но Ратников уже не обращал на него внимания. Горы стали положе, дорога теперь повернула от разлившегося водохранилищем Иртыша и шла параллельно тоже разлившейся Бухтармы в сторону поселка Коммунарский, где на землях, некогда принадлежащих Кабинету Его Императорского Величества, а в 18-м году образовали свою коммуну рабочие питерского обуховского завода, сейчас размещался совхоз с символическим названием.
Обычно Ратников долго помнил зло, но если его первопричиной явилось недоразумение, здравый смысл рано или поздно торжествовал в сознании Федора Петровича. На этот раз он «остыл» довольно быстро. Не успел замполит погрузиться в очередной сон, а автомобиль миновать освещенный многочисленными фонарями гигантский глиняный карьер, из которого черпали основное сырье для цемзавода… В общем, подполковник уже жалел о случившемся на рыбзаводе, недобро поминая вахтера: «Справоцировал старый хрыч. Десять рыбин дал, а сено возами переть будет, вон у него хозяйство-то какое. И с директором из-за него конфуз получился, обидел ни за что. Может он и мужик-то неплохой». Подполковник раздраженно пнул ногой мешавшую ему кошелку.
Ратников не чувствовал тяжести вновь привалившегося к нему замполита – его опять затягивала трясина воспоминаний. Вспомнил как тяжело переживал ту первую свою крупную служебную неудачу, десять лет назад, во время стрельб на полигоне, когда ракета выпущенная его дивизионом прошла мимо учебной мишени. В тот раз стрельбу «завалил» весь полк. Ратникова наказали негласно, не отразив наказания в послужном списке, но больнее ударить можно было, разве что судом офицерской чести. Ему отказали в праве поступать в академию. Но почему командир другого дивизиона, у которого ракета вообще не сошла с пусковой, этого права не лишился, благополучно поступил, окончил и уже который год бригадой командует? Тогда Ратников не вдавался в подробности – его наказали за дело. Три года спустя, он опять пытался ухватить «жар-птицу» за хвост, поступал уже на заочное отделение (на очное вышли года). На этот раз стрельба прошла успешно, и дивизион занял первое место в полку по итогам соц-соревнования. И вступительные экзамены он сдал… но не прошел по конкурсу «личных дел», придрались к задержанному на девять месяцев майорскому званию. И опять некоторые другие поступили, несмотря на такие же и даже худшие экзаменационные оценки и задержки в званиях. Никакого чуда – все они, или имели «лапы», или умели в нее «давать», или еще что-то, а конкурсный отбор в академию никогда не определялся набранными экзаменационными баллами.
После вторичного фиаско единственной, правда довольно тусклой, «путеводной звездой» для Ратникова стало получение последнего, возможного для командира дивизиона воинского звания – подполковник. Тяжело осознавать близкий конец карьеры офицеру, заряженному на гораздо большее, и не жалевшему на службе сил и здоровья. В последние годы он уже не лез в передовики, предпочтя более спокойный удел крепкого середняка. Тем не менее, стычки с начальством участились. Особенно Федор Петрович плохо «переваривал» молодых и удачливых «академиков». Они все ему виделись «блатными», выучившимися вместо него. В результате подполковника тоже перехаживал почти полтора года.
Машина сделала крутой поворот и затряслась на ухабах: свернули с шоссе на грунтовку, ведущую к дивизиону. Пырков сразу очнулся:
– О, родимую тропку ощущаю, скоро приедем.
Ратников не отреагировал. «Рытвины и ухабы» напомнили хоть и не о близком, но неотвратимом – где достать летом гравий и песок для ремонта этого 3-х километрового участка дороги закрепленного за дивизионом. Эту мысль он отогнал легко – до лета еще далеко – и «освободившееся место» тут же вновь заняло полковое совещание. Там, кроме приезда комкора, обсуждали еще ряд вопросов связанных с состоянием воинской дисциплины в подразделениях полка и борьбой с неуставными взаимоотношениями. Эта часть совещания напоминала экзекуцию. Когда речь заходила об очередном «ЧП» в каком-нибудь подразделении, вставали со своих мест соответствующие командир с замполитом и униженно выстаивали пока начальник политотдела полка «клеймил их позором». Подобные вставания именовались в офицерской среде метафорично: дёргать задом гвозди. На прошедшем совещании больше всех надергал «гвоздей» тридцатилетний командир дивизиона, пришедший в полк по протекции из штаба корпуса. Протекция, видимо, оказалась не очень сильная, ибо его костерили безжалостно, да и было за что. За те полгода, что он «рулил», в его дивизионе не прекращались самоволки и это еще полбеды. Неделю назад зам начальника политотдела, большой спец по осмотру солдатских задниц, за что получил прозвище «гинеколог»… Так вот «гинеколог» заставил в том дивизионе молодых солдат спустить трусы и обнаружил на ягодицах целой группы бойцов последнего призыва следы «отпуска баночного довольствия», то есть синяки от ударов бляхами ремней, которыми «старики» обычно так вот «прописывали» молодых.
Один раз пришлось подняться и Ратникову с Пырковым. В вину им поставили слабую воспитательную работу с молодыми офицерами, имея в виду конфликт, произошедший между старшим лейтенантом Малышевым и ефрейтором Гасымовым. Если бы наружу выплыла вся правда о той стычке, возможно, стоять бы им с замполитом на парткомиссии, а Малышев вполне и недавно полученной третьей звездочки мог бы лишиться. Тот конфликт, благодаря стараниям Пыркова, удалось притушить, замять, так что до полка дошли лишь слабые отзвуки, дескать, старлей отматерил и попутно дал ефрейтору небольшую затрещину. А на самом деле имело место настоящее рукоприкладство, да еще с оскорблениями на национальной почве. Ратников хоть и не был свидетелем, но легко представлял случившееся. Коренастый старший лейтенант с огромными кулаками, и вот один из этих кулаков-кувалд резко набрав скорость вступает в прямой контакт с неприятно лоснящейся наглой физиономией дивизионного каптера Гасымова. Неординарный случай застиг Ратникова врасплох, хотя он, в общем-то мог бы и предвидеть нечто подобное заранее. Ведь он знал, что Гасымов хам и наглец, а его родственники, которых он частенько упоминал как людей «умевших жить», по всей видимости крупные мошенники и спекулянты. Знал, что Гасымов любит похвастать необычным для советской действительности богатством своей семьи, и о том какая прекрасная, обеспеченная жизнь ожидает его после «дембеля». Знал Ратников и то, что Малышев, большую часть жизни проживший в Батайске под Ростовым, с трудом переваривает этнических кавказцев. Все это подполковник знал, но не предупредил этой стычки. Попытки поговорить со старшим лейтенантом после случившегося ни к чему не привели. Малышев угрюмо замкнулся и однообразно твердил: «Не выдержал, готов понести наказание». Но при этом никаких угрызений он явно не испытывал и виноватым себя не считал…
