Эдуард Тополь - Московский полет
Я подался всем телом вперед и заглянул Сэму в глаза:
– Ты прилетел сюда с Гавайских островов, чтобы сфотографировать коллекцию крестов Мальтийского ордена???
– Ты не понимаешь, Вадим! – ответил он, явно волнуясь. – Фотографий этих крестов нет ни в одном каталоге! Наш бригадный генерал – самый крупный в мире коллекционер орденов и медалей, но и у него в коллекции только один мальтийский крест! Если бы в Эрмитаже они позволили мне сфотографировать их коллекцию!..
– О’кей, полковник, – сказал я. – Как ты думаешь, ГРУ – серьезная организация?
– Держу пари, что да, – ответил он.
– So, comrade colonel, от имени Главного разведывательного управления Советской Армии вот какое есть предложение. За каждый секретный документ Шестого американского флота мы будем платить вам настоящими мальтийскими крестами. Прямо из Эрмитажа. Как вам такая сделка?
– Go to hell [Иди к черту]! – сказал полковник и ушел вперед по автобусу флиртовать с Мичико Катояма.
26
В гостинице «Прибалтийская» – огромном стеклянно-бетонном монстре, построенном на каком-то пустыре, вдали от центра города, – администратор отметила каждого из нас в своем списке, забрала наши паспорта и в обмен выдала картонки – пропуска в гостиницу. Ощущение очередной утраты американского паспорта было не из приятных. Но теперь я был свободен. Однако сразу ехать на Московский вокзал не имело смысла: было только пять вечера, а поезда из Ленинграда в Москву уходят в полночь. Кроме того, нужно было что-то придумать насчет билета – меня беспокоило предупреждение Толстяка, что на вокзале я не достану билет. И тут я вспомнил о человеке, для которого достать билет на самолет, поезд или пароход – сущий пустяк. О Косте Зайко – гениальном директоре моей последней картины, который, если нужно было для съемок, мог достать эскадрилью военных «МиГов» последней модели.
Конечно, в номере, который я опять делил с Робертом Макгроу, телефонной книги не было. Я спустился вниз, к администратору, но оказалось, что меня уже опередил Джон О’Хаген. Правда, Джон пришел сюда по другому поводу: по дороге из аэропорта в гостиницу из его чемодана пропали джинсы и блок сигарет.
– Я тут ничего не могу поделать! – нервно сказала Джону администраторша. – И почему вы думаете, что они пропали в Ленинграде? С таким же успехом они могли пропасть в Москве или в самолете!
Я вспомнил, что в Москве, в «Космосе», при посадке в автобус мы так тщательно сопровождали свои чемоданы, что грузчики бросили наш багаж и ушли. Теперь я понял причину их раздражения. А вот ленинградский сервис оказался значительно деликатней: нас везли в одном автобусе, пассажирском, а наш багаж – в другом, грузовом. Это позволило ленинградским грузчикам за сорок минут пути от аэропорта до гостиницы спокойно и без свидетелей проверить все наши чемоданы и дорожные сумки. И те из них, которые были без замков, как у Джона О’Хагена, понесли некоторые потери. Но не такие значительные, чтобы эти иностранцы поднимали серьезный шум. Например, Джон О’Хаген, услышав ответ администраторши, не стал вступать с ней в спор из-за пары джинсов, а пожал плечами и ушел.
– Будьте любезны, дайте мне, пожалуйста, телефонную книгу, – сказал я этой администраторше по-русски.
– У нас телефонная книга только для служебного пользования! – был ее русский ответ.
– А мне как раз для служебного пользования. Я корреспондент японского журнала «Токио ридерз дайджест».
Администраторша посмотрела мне в глаза, потом на бирку INTERNATIONAL PRESS ASSOCIATION, которая висела на лацкане моего пиджака, потом снова мне в глаза.
– Вы что – из той же делегации?
– Так точно.
Она сунула руку куда-то вниз, под крышку своего письменного стола, достала оттуда потрепанную телефонную книгу и, не сказав больше ни слова, швырнула ее передо мной на стойку. В ее жесте было столько ненависти, что хватило бы на то, чтобы разнести и Токио, и Вашингтон, но, по счастью, телефонная книга оказалась привязанной к стойке толстым шнурком.
Я открыл книгу на букву «З», обнаружил там шестнадцать фамилий «Зайко», но, слава Богу, Константин Зайко был только один. Порывшись в карманах, я нашел «никель» – десять американских центов, и подумал, что еще никто, наверное, не совершал такого дикого обмена – десять американских центов на две советские копейки!
Оказалось, что в отличие от всей советской экономики советские телефоны-автоматы уже готовы к переходу на западные рельсы – автомат охотно проглотил мой «никель», и после первого же гудка я услышал в трубке женский голос:
– Алло!
– Здравствуйте. Будьте добры, Костю.
– Наконец! – воскликнул голос. – С приездом! Это вы, Вадим?
– Я… – оторопел я. – А как вы узнали, что…
– Ну как же! – сказал голос. – Я же звонила вам в «Космос»! Вы получили мою записку?
– Так вы… Так вы и есть Карина? – сообразил я.
– Ну да! В какой вы гостинице? Костя приказал мне немедленно привезти вас к нему живым или мертвым. Вы как предпочитаете?
– А где он? На съемках?
– Что вы?! На каких съемках? Он в больнице, у него инфаркт.
– У Кости инфаркт? – не поверил я.
– А что вы удивляетесь, ему же сорок два года!
Господи, а ведь Косте и правда уже сорок два года. А я-то все представлял его юным киноадминистратором. Но инфаркт! У Кости???
– В какой он больнице? – Я посмотрел на часы. Было полшестого, я вполне успевал его навестить.
– Если вы скажете мне, в какой вы гостинице, – ответила женщина, – я заеду за вами через пятнадцать минут. Вы в «Европейской»?
– Нет, в «Прибалтийской», – сказал я и усмехнулся, вспомнив свои прежние визиты в Ленинград. – В «Европейскую» меня мог устроить только Костя.
– О’кей. В «Прибалтийской» я буду через семь минут, это мне еще ближе. Ждите меня у входа, бай! – И в трубке раздались гудки отбоя.
Я с удивлением повертел трубку в руках. Судя по голосу, этой Карине не больше двадцати, а разговаривает она с той же веселой стремительностью, что и Костя. Но откуда Костя узнал, что я в СССР?
– Да очень просто! – сказала Карина. Она оказалась стройной и высокой тридцатилетней шатенкой в форме стюардессы международных линий «Аэрофлота». Ее голубой «жигуленок» был украшен импортными финтифлюшками с эмблемами-зайчиками «Плейбоя». – Им же там нечего делать в больнице! Вот они и смотрят телевизор с утра до ночи. А вчера днем показывали заседание нашей парламентской оппозиции в Доме кино. И вы там в вестибюле разговаривали с Ельциным. Костя, когда увидел… у него чуть второй инфаркт не случился! Ну, а дальше вы понимаете. Костя посадил меня на телефон, и я обзвонила пол-Москвы. Дело в том, что у Кости есть ваш фильм.
– Какой фильм? – спросил я рассеянно, отвлеченный воистину золотым ленинградским закатом. Закат словно извлек из грязной советской мишуры былую, петербургскую красоту прямых и широких проспектов, царственное спокойствие Невы и зеленые просторы императорских парков. Действительно, этот город был похож на Амстердам, Париж, Рим. Или они – на него…
– Что значит «какой фильм»? – сказала Карина, лихо пролетая прямо под носом трамвая. – Ваш фильм, который вы делали с Костей. «Зима бесконечна».
– Что-о-о???
– Ага, дошло! – улыбнулась она. – А вы думаете, почему он велел привезти вас к нему живым или мертвым?
– Но ведь фильм смыли! Я видел акт рязанской фабрики!
Тут Карина повернулась ко мне и спросила:
– Ну и что? Я тоже была замужем, когда встретила Костю. И между прочим, за советским атташе в Бонне. Но разве вы не знаете Костю!
Оказалось, не знаю.
Вместо спортивно-худощавого теннисиста, всегда элегантно одетого и по-юношески стремительного в движениях, передо мной стоял седовласый толстяк в блекло-полосатой больничной пижаме. Правда, на его одутловатом лице были серые Костины глаза и у него был прокуренный Костин голос.
– Старичок, – сказал он, как только Карина ушла (оказалось, что она через час улетает в Осло и до последней минуты ждала моего звонка, весь день не выходя из квартиры). – Старичок, дай сигарету, быстро!
– Еще чего! – возмутился я, помня, что всего неделю назад у него был инфаркт. Мы стояли на зашарканной больничной лестнице, куда Карина провела меня с помощью небольшой взятки в виде плитки шоколада, которую она сунула в карман дежурной медсестре. В обмен на это медсестра выдала нам два халата, застиранных до асфальтовой серости и без единой пуговицы, но зато тоже с черными штемпелями, какие были на простынях в гостинице «Армения» десять лет назад, в самую волшебную ночь моей жизни. «Б-ца № 6 Ленгорздравупр. Минздрав СССР» – извещали штемпеля на этих халатах.
– Странно, что они их еще не нумеруют, – сказала Карина, брезгливо набросив один из халатов на свой чистенький аэрофлотовский пиджачок, а второй я набросил себе на плечи. Потом я взял у Карины одну из авосек, в которой были яблоки и кастрюлька с овощным супом, а вторую авоську с винегретом и котлетами Карина понесла сама.
