Дмитрий Вересов - Дальний берег Нила
– Ну так зовут-то тебя как?
Нил терял терпение, в любую минуту ее могли увести.
– Да обыкновенно зовут. Света я, Сапунова. Кличка СС. В Питере меня хорошо знают центровые. Но ты обещал, смотри, не закладывай, может, еще выкручусь. А на зону на нашу все равно не пойду, лучше уж здесь остаться, у них и кладбища комфортные, пусть хоть так, но получу постоянное место жительства.
– Значит, слушай, Света, и внимательно. Французскому мама тебя выучила, а вот правду говорить – нет. Я сейчас тебя сдаю с головой следователю, а предыдущий наш договор аннулируется по причине дезы. У тебя две минуты на исправление. А о кладбище будешь на нарах мечтать, если тебя на лесоповале не потеряют. За то же вранье – это нигде не приветствуется.
– А почему ей все, а мне ничего? – хищно прошипела Света. – Мать с двумя языками каждую копейку экономила, а уж про тряпки и говорить нечего, на все только и копили. Они машины меняют, когда хотят, и жрут от пуза то, что мы и в Новый год не видывали. Она, добренькая такая, и покормит, и джинсики отдаст поношенные. Витаминчики дедуля подбрасывал и валютку, которую я сроду в руках-то не держала. К ней все липнут, как мухи на навоз. А чего ради? Да все за жвачку да за пакетик из «Тати». Готовы ей были зад лизать все подряд. Есть она не могла наши продукты, так ей прямо с поезда раз в неделю из Европы дедуля пересылал. А за что? Я тоже человек и имею право жить не как скот. А паспорт ей и не нужен, если что, и новый выпишет, им все можно.
Сжатые кулаки побелели, но Нил сдержал себя.
– Так, говори телефон и адрес, слово лишнее прибавишь, и конец тебе.
Нил медленно встал.
– Адрес не знаю, на взгляд только помню, где-то на Петроградке, а телефон скажу…
Нил вышел на улицу, заметив на углу кабачок, зашел, заказал кофе с коньяком. Народу почти не было. «Недоговаривает, сука, что-то важное недоговаривает…» Тревога прочно засела в нем, и только в России, только там он сможет во всем разобраться и найти Лиз. Надо ехать.
Прямо в лапы к Асурову и его начальничкам? То-то они его по головке погладят – и за проваленное задание, и за трехлетнее молчание. С другой стороны, если бы нужен был – нашли бы, он же ни от кого не скрывался; у той же мамочки, Ольги свет Владимировны, записан его американский адресок, стало быть, и Конторе он известен. За себя Нилу не было страшно, но вот отдавать гэбэшникам Лиз… Надо что-то придумать. И срочно…
* * *– В корзину! – отчеканила Таня.
Дерек Уайт обиженно приподнял бровь. Соня Миллер прищурилась. Стив Дорки испуганно прикрыл рот рукой. В малом подземном конференц-зале Бьюфорт-Хаус воцарилась напряженная тишина.
– Мистер Уайт, боюсь, что мы впустую потратили время и деньги. Я расторгаю контракт. Деньги по неустойке будут вам перечислены в течение недели.
Уайт поджал губы, пробурчал: «Это несмыханно!» – и устремился из зала вон. Видно, очень хотел хлопнуть дверью, но та была снабжена пневматическим амортизатором, и хлопнуть не получилось. В отместку великий режиссер пнул ее уже из коридора и, судя по донесшимся оттуда ругательствам, ушиб ногу.
– Таня, но как же так? – взмолился, обретя дар речи, Стив Дорки. – Теперь нам его не вернуть.
– И не надо.
– Но это же Маэстро, крупнейший мастер изысканного эротизма…
– Стив, мне остое… я устала объяснять, что мне не нужен изысканный эротизм. Не нужна Золотая ветвь Каннского фестиваля, не нужны аплодисменты эстетов и восторженные вопли критиков.
– Тогда надо было соглашаться на Стирпайка.
– Порнуха класса Х не нужна тем более. Мне нужен такой фильм, который крутили бы по всем программам, причем не в три часа ночи по субботам, а по будням в самый «прайм-тайм». Такой, чтобы рядовая английская мамаша, выросшая на «Коронейшн-стрит» и воскресных проповедях, смотрела бы его, затаив дыхание, без отвращения, стыда и скуки, а досмотрев, полезла бы в семейную кубышку и выдала своему прыщавому отпрыску десяток-другой квидов и отправила в наше заведение набираться уму-разуму. Хорошо бы и муженька послала следом, чтоб учился, засранец, как это делается. Такой, чтобы Комитет по образованию рекомендовал для просмотра на уроках по сексуальному воспитанию, а учителя водили бы школяров к нам на практические занятия. Такой, чтобы каждая девка мечтала хоть с недельку поработать на «Зарину»…
Ее речь прервал писк мобильного телефона. Таня вынула из жакетного кармана плоскую трубку, послушала, сказала «так» и отключилась.
– Таня, ты хочешь невозможного, – заметила доселе молчавшая Соня.
– Может быть. Но, как ты знаешь, я умею добиваться и невозможного.
Соня притихла, а Таня вновь обратилась к Стиву Дорки. Голос ее звучал ласково:
– Постарайся, милый, я тебя очень прошу…
Стив кивнул, отвернулся и неожиданно громко, в голос, разрыдался.
– Нервы, – констатировала Таня. – Что, Соня, отправим его в твой Хландино на недельку до второго? За счет заведения.
– Можно, – согласилась Соня.
Стив всхлипнул и опрометью выскочил из зала.
– Ты, кстати, тоже могла бы этим вопросом озадачиться. Бобу Максуэллу позвони, скажешь, за консультацию хорошо заплатим… Материалы, что тантристы с Гавайев прислали, отсмотрела?
– Да. Барахло. Один, правда, ничего, с гуру филиппинским. Забавный, и подходы нестандартные. Поглядишь?
– Не сейчас, я занята.
Приватный лифт вознес Таню в пентхаус, где располагался головной офис «Зарины» – сердце и средоточие маленькой империи, опутавшей город разветвленной, пока еще тонкой и реденькой паутиной «домов досуга», кабаре, косметических салонов и магазинчиков, бистро и художественных салонов. Номинально все эти учреждения принадлежали десятку небольших фирм и фирмочек. Сюда Таня заезжала едва ли чаще раза в неделю. Вполне овладев хитрым искусством делегирования обязанностей, она могла себе позволить не заниматься каждодневными, тактическими вопросами, коих так или иначе было неподъемное множество. Это за нее делал отменно вышколенный штат, дорожащий не только завидным жалованьем, но и ощущением собственной значимости, порожденным таким доверием руководства. Доверие они оправдывали в том числе и тем, что беззаветно стучали друг на друга, пресекая тем самым малейшую возможность сколько-нибудь организованной, серьезной подлянки. Сюда, на крышу элитарной высотки, расположенной напротив Кенсингтонского дворца, обители «народной» принцессы Ди, стекались дела только самые важные, самые срочные – и самые конфиденциальные.
Сейчас три кабинета, в которых обычно располагались сотрудники, пустовали по причине окончания рабочего дня. Только в просторной, залитой вечерним солнцем приемной – царстве Эмили, секретаря по жизни, способной без малейшего напряжения одновременно разговаривать по телефону, барабанить по клавишам компьютера и сражать посетителя улыбкой мегатонн на сорок, – находился, помимо самой Эмили, еще один человек, вольготно развалившийся в кожаном кресле. Впрочем, при виде Тани он моментально вскочил и замер, втянув живот. Таня ограничилась вежливым, исполненным достоинства кивком, стараясь не рассмеяться Джулиану в лицо. Институциональные законы в действии. Хоть ты и четвертое лицо в компании, технический директор и член правления, а все же знай, кто здесь босс. И характерно, как легко врос экс-вышибала в этот дебильный официоз, для самой Тани бывший своего рода затянувшейся игрой, иногда забавной, а иногда скучной и утомительной. Будто так и родился в белой отутюженной рубашке с идиотским галстуком на резиночке, с твердой пластмассовой папочкой в руках. Словно с ростом их бизнеса от веселого домика на улице Благодати до этого вот черно-белого обтекаемо-функционального суперофиса суперкорпорации в суперпентхаусе (тьфу, слова-то какие, будто картона наелась!) слетала с главпомощничка многослойная обертка, пока не обнаружился натуральный корпоративный гамбургер, разве что пережаренный малость. Захотелось поддеть, тем более что разговор предстоял весьма фертикультяпистый.
– Джулиан, лапушка, спасибо, что зашел, – пропела Таня нежнейшим голоском, прикрыв за ним дверь в офис, и, к его несказанному удивлению, клюнула алыми губами в благоухающую «Уилкинсоном» черную щеку. – Садись, садись. Коньячку, сигару?
– Я же не курю.
– Тогда, значит, коньячку.
Она нажала кнопочку дистанционного управления, черная полочка с толстыми папками ушла в стену, а на ее место неспешно выплыл застекленный бар с разнокалиберными бутылками. Таня выбрала большой коньячный бокал, в который полагается плескать несколько капель на донышко, до половины заполнила «Реми-Мартеном» и пододвинула к нему через полированный стол. После секундного замешательства он взял бокал, сделал символический глоток и решительно поставил на стол. Вспомнил, должно быть, что он не только подчиненный, обязанный исполнять любую прихоть босса, но и нехилый акционер, с которым здесь обязаны считаться.
