Надежда Беленькая - Рыбы молчат по-испански
Над полями взошла большая, в полнеба луна, похожая на воздушный шар. Потом луна поднялась выше и сжалась в детский кулачок. И все события этого дня, особенно его благостной послеполуденной половины – поля, похожие на застывшие озера, бешеное солнце, мигом растопившее тротуары; добродушное, с хитринкой, круглое лицо директрисы Елены Ильиничны, на котором ясно читалось, что конверт давно уже лежит в ее дамской сумочке самого отборного рогожинского фасона; смутная тревога за мальчишку со шрамами, пылающие капли, летящие с крыш, косенькие мордочки девочек – все это соединилось в нежный полнозвучный аккорд, который словно пытался разбудить Нину от непонятного сна.
День уже сделался ночью, сумасшедшее сияние погасло, луна стала обыкновенной и поднялась высоко над лесом, поле осталось позади, и кругом чернели стволы деревьев, а Нина все размышляла, что это был за аккорд с таким глубоким нежным звучанием и от какого наваждения он пытался ее разбудить…
Витя включил радио, заиграла музыка.
И вдруг Нина различила странный шум, идущий вразрез с ее задумчивым настроением – тихие, приглушенные звуки борьбы и протестующий шепот: сначала сдержанный, с увещевательными интонациями, затем все более громкий и испуганный.
А потом раздался визг. Так не умеют визжать испуганные или охваченные восторгом дети: звуки, доносившиеся из темноты салона, были животные, обезьяньи. Нина обернулась и потеряла дар речи: косенькие девочки, скинув с себя шапки и куртки, яростно молотили кулаками Луиса и Марию.
– Вы чего? – строго спросила Нина. – А ну сели на место!
Но сестры не уловили гневных интонаций в ее голосе – они не обратили на Нину внимания. Луис пожал плечами и виновато улыбнулся, отталкивая от себя цепкие ручонки и надеясь обратить все в шутку, но Мария совсем перестала следить за лицом, ее круглый добродушный рот приоткрылся от ужаса.
– Нина, – простонала она, – что это такое? Скажи им, чтобы они перестали.
Витя подъехал к обочине, машина остановилась. Нина спрыгнула на подсохший асфальт, открыла заднюю дверь, забралась в салон.
– Быстро успокоились! – рявкнула она, подражая нянечкам из детдома.
Но сестры не перестали визжать и даже не повернулись к Нине. Тогда она схватила старшую, встряхнула и усадила возле окна, потом то же самое проделала с младшей. От неожиданности дети затихли.
Не зная, что еще предпринять, чтобы помочь испанцам, Нина вернулась на свое место рядом с Витей.
– Девицы-то наши как разошлись, – пробормотала она.
– Слышу, – усмехнулся Витек. – Ну ничего, приедут в Москву – успокоятся.
Однако успокаиваться сестры не собирались: через несколько минут визг раздался с прежней силой. В машине было темно, салон освещали только фары встречных автомобилей. Нина повернула голову и пристально всмотрелась в зловещие сумерки позади: Даша мертвой хваткой вцепилась в запястье Луиса, а Аня самозабвенно драла когтями грудь и шею Марии. Луис отдувался, словно тащил на себе что-то очень тяжелое, на его бледном лбу выступили капли пота, а Мария, зажмурившись и втянув голову в плечи, старалась уберечь от острых коготков глаза.
Нине хотелось зажать уши, чтобы не слышать звериное сопение и возню на заднем сиденье. Она уже не пыталась вмешаться.
Звуки борьбы, глухие стоны и плотоядные повизгивания детей не стихали до самой Москвы. Возле отеля Луис и Мария вылезли из микроавтобуса истерзанные, с посеревшими лицами. Оказавшись на улице, Мария запахнула пальто, и к своему ужасу Нина заметила, что на нем не хватает пуговиц.
– Нина, – дрожащим голосом проговорила Мария, – в чем дело? Нас никто не предупреждал. Неужели в детском доме про это не знали?! А что если мы с ними не справимся? Понимаешь, если и дальше все будет так продолжаться, то я… Ниночка… я… – она больше не держала себя, и прозрачные ручейки хлынули по щекам.
– Справимся, – энергично закивал Луис, словно подбадривая сам себя. – Обязательно справимся!
Он хлопнул супругу по плечу. На его полном, гладко выбритом подбородке темнела глубока царапина с каплей подсохшей крови.
«Надо бы чем-нибудь смазать Луису раны. Купить календулы», – лихорадочно соображала Нина, поднимаясь вслед за ними по широким ступеням гостиницы «Украина». К сожалению, аптечный киоск на первом этаже в это позднее время был уже закрыт.
– Вот, держи, – обратилась Нина к Марии.
Она вырвала из блокнота листок и быстро чиркнула шариковой ручкой несколько слов. – Это название лекарства – русскими печатными буквами. Утром спустишься к киоску, покажешь продавщице, и тебе дадут пузырек и вату. Намочишь вату раствором из пузырька и смажешь Луису царапины. Поняла?
– Поняла, – всхлипнула Мария, но Нине показалось, что ничего она не поняла.
«Завтра, – решила Нина, – завтра непременно позвоню и напомню».
Из гостиницы «Украина» Нина выбиралась целую вечность.
Она брела по темным заскорузлым снегам, удивляясь, почему популярный отель расположен так далеко от метро и откуда взялся запах гари, щиплющий ноздри.
«Наверное, где-то пожар», – думает она, выходя к Киевскому вокзалу.
На другой стороне улицы полыхает помойный контейнер. Сияющий белый дым восходит к высокому небу, усыпанному звездами.
Подморозило. Возле метро Нина поскользнулась и больно шлепнулась на тротуар.
– Проклятая зима, – шепчет она. – Почему ты так долго тянешься? Ведь скоро апрель!
– Боже, что я наделала? – крикнула Нина во весь голос, вставая с черного скользкого асфальта.
Тормозивший возле Киевского вокзала троллейбус протяжно взвыл, заглушив ее крик.
* * *Дома Нина выгребла из рюкзака стопку зеленых соток и сунула в тайник. Наотрез отказавшись от макарон, заперлась в комнате и легла спать. Уснула мгновенно – черным пустым сном.
Среди ночи проснулась – словно кто-то потряс ее за плечо.
«Что меня разбудило? – соображала она, тревожно всматриваясь в сумрак комнаты. – Что-то ужасное, непоправимое…»
«Эти дети!.. – застучало в мозгу. – Сестры замучили испанцев!» Как только настанет утро, она немедленно всем позвонит – Елене Ильиничне, Тане-медсестре. Почему она не сделала этого раньше? Почему не расспросила Елену Ильиничну, когда та сама подошла к ней в суде?
«Боже, что я натворила», – шепотом повторяла Нина, вставляя босые ноги в тапки и в кромешной тьме пробираясь в прихожую. Она ощупью отыскала на вешалке свое пальто, запустила руку по очереди в оба кармана. Бумажка с телефоном не обнаружилась. Не было ее и в других местах – ни в рюкзаке, ни в кошельке, ни в кармане джинсов. Тогда Нина залезла в тайник, вынула и разложила на столе спрятанные накануне евро: бумажка с телефоном исчезла бесследно.
«Ну где же ты, – окликнула ее Нина. – Где-где-где…»
В машине! В машине у Вити! Бумажка так и осталась на панели возле ветрового стекла, где лежали карта Рогожинской области, календарик, визитки испанцев и еще какие-то бросовые никчемные бумажки.
До самого утра Нина даже не пыталась уснуть. В девять позвонила Вите. Витя спустился к машине, достал бумажку – к счастью, она действительно лежала на панели – и отправил ей эсэмэской оба телефона.
Директрисы на месте не оказалось, зато медсестра Таня взяла трубку сразу.
– Да-да, – ответила она. – Я вас помню. Вас Ниной зовут. Мы с Еленой Ильиничной так и думали, что вы позвоните.
– Даже не знаю, что вам сказать, – произнесла она нерешительно, выслушав сбивчивый Нинин рассказ. – Девочки трудные. Диагноза у них нет, но это ничего не меняет. Не ставят у нас фетальный алкоголизм, понимаете? Но дело не в нем. Фетальный алкоголизм есть у многих детей. И многие развиваются нормально. А Даша с Аней, они такие от природы. Тут ничего не поделаешь. Мы тоже с трудом справлялись.
– Как же быть? – спрашивает Нина упавшим голосом.
– Не знаю, как быть.
– А если их хорошенько отругать?
– Бесполезно.
– А если ударить? – Нина говорит очень тихо. – Наказать физически?
– Ни в коем случае, – отвечает Таня. – Побои таких детей еще больше распаляют. Удары они воспринимают как особое проявление внимания.
Она вздыхает.
– Я уже десять лет в детдоме работаю, всякого навидалась. И дети такие у нас бывали. Ничего хорошего из них, как правило, не вырастает. После детдома они далеко не уходят, живут у нас в Конькове или в соседних деревнях. Пройдет несколько лет, и к нам поступают уже их дети, которых они очень рано начинают рожать. Это наследственность, гены. Боюсь, что в будущем Аня и Даша станут такими же, как их родители. В смысле не испанцы ваши, а их родные папы и мамы, – добавила она. – Они тут у нас неподалеку живут.
– Может, есть какое-то лекарство? Успокоительное? – с надеждой спрашивает Нина.
– Попробуйте валерьянку. Но вряд ли она поможет. Слишком слабое средство.
– А что-нибудь посильнее? Феназепам?
