Татьяна Осипцова - Сметенные ураганом
Лора заерзала:
– А Олежек где? Я хочу к нему.
Света нехотя отпустила дочь, и та побежала к комнате брата.
Как поздороваться с Юрой? Сказать сразу, что беременна? Нет, сейчас она не решится. Но о ребенке прежде всего должен узнать муж. А вдруг его не обрадует такое известие?..
Прислонившись к перилам на середине лестницы, она наблюдала, как он поднимается, невозмутимый и спокойный, и гадала: поцелует или нет? Он не поцеловал, лишь заметил довольно равнодушно:
– Что-то вы с лица сбледнули, графиня. Воспользуйтесь косметикой – помогает.
И ни слова о том, почему так долго отсутствовал, ни слова о том, что скучал! Вместо этого, остановившись вровень, он небрежно окинул ее взглядом:
– Не с тоски ли по мне ты так подурнела, дорогая? – На непроницаемом лице мелькнула знакомая саркастическая усмешка.
Вот, значит, как? Она ждала, с тоски умирала, мучилась от токсикоза, а он… Внезапно Светлана возненавидела ребенка, которого носит, потому что его отец, стоящий напротив, – самый гнусный человек на свете. Глаза полыхнули яростью, которую Юрий не мог не заметить.
– Думаешь, я скучала по тебе? – выдавила она со злобой. – Как бы не так, ты мне сто лет не нужен! А бледная я по твоей вине, Шереметьев… – совсем не так она собиралась сообщить ему, ну да что уж, раз начала, то и продолжит: – Я беременна!
Он замер на секунду, подался к ней, будто собираясь обнять, но она увернулась. И столько ненависти было в глазах Светланы, что лицо его мгновенно стало жестким, а голос просто ледяным:
– Вот как? И кто же счастливый отец? Михаил Улицкий?
Подлец! Она знала, какой он сукин сын – но такого не ожидала… Или это он так шутит? Чудовище!
– Чтоб ты сдох! – выкрикнула она, дрожа от ярости. – Ты же, сволочь, знаешь, что это твой ребенок! Он тебе не нужен? Но и мне тоже! Ни одна женщина не захочет рожать от такого гада, как ты! Да лучше б это был ребенок от кого угодно, только не от тебя!
Она увидела, как исказилось загорелое лицо, как задергался его правый глаз, и в мозгу промелькнуло злорадное: «Что, проняло?.. Пусть и тебе будет больно, не мне одной страдать!»
Юрий погладил усы, будто стирая гримасу, лицо вновь стало непроницаемым.
– А что, аборт делать уже поздно? – равнодушно спросил он и, отвернувшись, двинулся дальше.
Сукин сын! Как у него хватило наглости сказать ей такое}.. Да лучше бы она действительно аборт сделала, чем рожать от этого гада! А теперь придется все вынести до конца: тошноту по утрам, набухающий тяжелый живот, долгие часы раздирающей боли. Ни один мужчина на свете не имеет представления о том, что значит выносить и родить! Или это он опять пошутил? Да за такие шутки…
Ей захотелось ударить его, исцарапать наглую загорелую физиономию, и она рванулась за ним. От неожиданности Шереметьев отступил и поднял руку, пытаясь удержать ее. Остановившись на краю верхней, гладкой как лед гранитной ступеньки, она размахнулась, но, наткнувшись на его руку, потеряла равновесие и полетела вниз по лестнице, чувствуя, как разрывается все внутри от боли.
«Она проснулась», – прозвучал женский голос откуда-то издалека. Мужской ответил: «Вот и хорошо. Давайте теперь прямо в хирургию. Наверняка перелом ключицы, несколько ребер, нога, а что там еще с головой…».
«Зачем я проснулась? – недоумевала Света. – Как хорошо было летать под высокими светлыми сводами… Было так легко, а теперь так больно…»
На следующий день, вся перебинтованная, с ногой на растяжке, она лежала, прислушиваясь к тянущей пустоте внутри, и в отупении глядела на Маню. С того момента, как Свету перевели в палату, подруга постоянно находилась рядом.
– Светочка, конечно, это ужасно – потерять ребенка. Но врачи сказали, что не безнадежно, у тебя еще будут дети… Нет никакой патологии, а выкидыш – это результат падения. Просто тебе надо было быть осторожней и не ходить на каблуках по этим вашим мраморным полам. Там так скользко, я всегда боюсь упасть…
Маня говорила и говорила. О падении, об операциях, о том, как все перепугались, и что мама слегла от волнения, а сама она все оставила на тетю Полю и примчалась сюда.
Несколько раз Света порывалась спросить, где Юра, но тут же вспоминала, что произошло. Он не поверил. Ребенок ему не нужен, и она не нужна…
В покалеченном теле Светы не осталось ни одной клеточки, которая не болела бы, но даже сквозь боль она ощущала пустоту внутри, там, где совсем недавно был ее неродившийся ребенок. Сын, которого она мечтала кормить, купать, учить ходить и говорить, читать ему сказки, восторгаться им и любить. Впервые она мечтала о ребенке, и он не родился. Как это, оказывается, больно… Но еще больнее то, что Юра не поверил ей.
Выйдя вечером из больницы, Маня наткнулась на Шереметьева. Уставившись в землю, он сидел на скамейке, бессмысленно вертя в руках пустую фляжку из-под виски и будто не замечая ничего вокруг. Только сейчас Маня сообразила, что не видела его в палате у Светы и подруга ни слова не сказала о муже.
– Юра! – окликнула она.
Он поднял голову, и Маня замерла от удивления. Всегда безупречно ухоженный и элегантный, Шереметьев выглядел ужасно – светлая рубашка помята, на щеках двухдневная щетина, под безумными глазами набрякли темные мешки.
– Ей лучше? – не здороваясь, спросил он.
– Ну… насколько это может быть при многочисленных переломах. Да еще сотрясение мозга…
– Это все я. Я чуть не убил ее, – выдохнул Шереметьев, вновь опуская голову.
– Бог с вами, Юра! – горячо заверила Маня. – Не надо себя винить. Это несчастный случай.
Она присела рядом и почувствовала резкий запах спиртного. Горе заливал, поняла она и осторожно погладила его по плечу, желая поддержать, успокоить. Юрий вздрогнул от ее прикосновения и вдруг разразился потоком бессвязных слов:
– Это все я… Это из-за меня она упала… Она сказала, что не хочет ребенка от меня…
– Бросьте, Юра, она не могла такое сказать! – быстро возразила Маня.
– Могла. Она не хотела детей от меня… Мы спали врозь три года, а в тот вечер… Я был пьян, взбешен, и я… А она-то не хотела меня!..
Маня смотрела на него, широко раскрыв от удивления глаза. О чем он говорит? Мужчина не должен делиться подробностями своей интимной жизни.
– Юра, перестаньте, вы не в себе…
– Она не хотела меня… Никогда не хотела… И я стал жить с другими женщинами… Если она не хочет, надо же с кем-то?.. Я же не евнух?
– Юра!!! – возмущенно воскликнула Маня.
Но он продолжал, как в горячке:
– Если б я знал, что она беременна, я бы сразу приехал, но я не знал… Я даже специально номер телефона поменял, чтобы она не могла меня найти. Да и не стала бы она искать, я ведь ей не нужен… Но я бы все равно приехал, нужен или нет… А когда вернулся, она встретила меня на лестнице и сказала… А я… Я сказал, что еще не поздно сделать аборт… И тогда она бросилась на меня…
Маня в ужасе отшатнулась. Как он мог сказать такое, почему? Неужели до него дошли те нелепые сплетни? А ведь на самом деле – он уехал через несколько дней после… Нет, не мог Юра поверить… Он ведь здравомыслящий человек. Это он сейчас не в себе, к тому же явно пьян, потому и наговаривает на себя. Не мог он такое сказать женщине, которую любит, ведь видно же, как сильно он любит Свету.
– Вы наговариваете на себя, – снова погладила она его по плечу.
– Ничего ты, Машенька, не поняла! Ты не можешь поверить, что люди бывают жестокими… Слишком ты добрая. А все, что я сказал, правда… А знаешь, почему я так поступил? Потому что с ума сходил, просто обезумел от ревности за эти годы… Я знал, что такая женщина фригидной быть не может, это она со мной такая, потому что я ей безразличен… В ту ночь я напился, и почему-то мне взбрело в голову, что я сумею переломить ее холодность, и мне даже показалось… Но все не так. Она не любит меня. И никогда не любила. Она любит…
Тут Юрий поднял голову, поглядел несчастными пьяными глазами на Маню и умолк, будто только сейчас до него дошло, с кем он говорит. Лицо у Мани было напряженное, но она смотрела с таким состраданием, неверием и добротой, что он отвел взгляд, с минуту молчал, словно приходя в себя после дикой исповеди, и, наконец, проговорил своим обычным голосом:
– Надеюсь, Манечка, ты не поверила моему пьяному бреду? Ты слишком чистая, чтобы поверить. Ей-богу, ты единственный чистый человек из всех, кого я знаю. Не верь мне.
– Не верю, – облегченно сказала Маня. – Я верю в другое: Светочка поправится, и все у вас будет хорошо.
Глава 24
В конце октября Юрий отправил в Карловы Вары заметно хромающую на правую ногу худую женщину с безжизненными глазами.
А в середине декабря Света вернулась. Щеки округлились, ямочки опять появлялись на них, когда она улыбалась. Она уже могла улыбаться и не сдержала слез радости, когда, пройдя паспортный контроль в аэропорту, увидела бегущую к ней Лору. Подхватив дочку на руки, она подставила мужу щеку для поцелуя, и он поцеловал ее.
