Евгений Чепкасов - Триада
«Наверное, это им за Сербию, – думал Гена в полном согласии с Мишиным предположением, – Божья кара. А если так, то, может, не совсем потеряна Америка в очах Господа? Раз Он ее вразумляет, значит, надеется на покаяние. И теперь всё будет зависеть от того, как американцы поведут себя». Гена был рад за Америку: наконец-то у нее появился шанс оторваться от пожирания гамбургеров и задуматься о вечном.
– Хрен ли ты ржешь, придурок? – услышали Гена и Миша возмущенную реплику, обращенную к кому-то четвертому. – Прикинь, если бы в твой дом самолет врезался!
«Правда, нельзя так, – урезонил себя Миша и с осуждением глянул на Гену. – Люди всё-таки, хоть и америкашки!..» И вдруг ему стало страшно.
«Ты прав, парень… – смущенно подумал Гена, – Америка не грешнее России. И вообще, если по Федору Михайловичу, то все за всех виноваты. Ведь не вступилась же Россия за Сербию – погрозилась, да и отошла в сторонку, предала. Так что могли бы и в наши дома самолеты врезаться за ту же Сербию…»
– Послушайте! – произнес Солев вздыбленным от ужаса голосом. – А вдруг они уже к нам летят?!
– Хрен ли ты всех на измену сажаешь?! – воскликнул Сереня, а Валерьев припомнил, что идиома «сесть на измену» означает «испугаться» и что обкуренного человека очень легко испугать.
«Что уж это за сказка? – подумал вдруг Гена. – В ней кто-то кого-то пугал и смешил: «Вот, ты меня насмешил – а теперь напугай!» Что же за сказка? И вообще зачем я про самолеты начал, мне же интервью брать…»
– Нет, не полетят они к нам, у нас небоскребов нет.
– И топлива им не хватит, если из Америки лететь.
– Хватит, летают же самолеты в Америку, значит, топлива хватает.
– Они в Москву полетят, если полетят.
– А вдруг полетят в Москву, а топлива не хватит, и придется на нас падать?
– Всё равно не на нас: у нас пятиэтажка, в пятиэтажку им западло будет врезаться – надо в девятиэтажку хотя бы.
– А я в девятиэтажке живу, – сказал Миша, и все посмотрели на него с сочувствием.
– Ничего, – утешил кто-то. – Может, и не в твою попадут. У нас же много девятиэтажек!
«А интервью идет! – с удовольствием отметил про себя Гена, в этот момент начисто забыв о нью-йоркских событиях. – Типичный обкурочный гон. В рассказе главное – сам тон бредовый воспроизвести, а содержание можно вставить любое».
– Ген, а что ты про доллар говорил? – полюбопытствовал Курин. – Падает?
– Еще как! В некоторых обменниках чуть ли не в два раза упал.
– Ни хрена себе! Это же можно кучу бабок сделать!
– Делай, – сказал Валерьев с легкой брезгливостью, но вспомнил, что и у него первой мыслью при известии о грандиозном падении доллара была мысль о валютной спекуляции. «Та же фигня, что с Россией и Америкой, только в микромасштабе, – пристыженно подумал он. – Мы можем в других видеть только те грехи, которые в нас самих есть. Россия грешна американскими грехами, а я – куринским сребролюбием и лихоимством. Так что работает святоотеческая формула, еще как работает…»
– Денег нет, – сокрушенно признался Дрюня, – а то бы всё в доллар вложил. Он ведь через пару недель выправится – прикиньте, навар какой…
– А может, на них через две недели опять самолеты посыплются.
– Исключено, – авторитетно заявил Курин. – Такая жопа раз в сто лет бывает. Чаще просто не выгодно.
– А при чем тут выгода?
– Ну, прикиньте, – принялся фантазировать Дрюня. – Америке нужна нефть, а эти взрывы – замечательный предлог, чтобы завладеть нефтью. Списать всё на каких-нибудь арабов, которые в нефти купаются, разбомбить их в качестве ответных действий и взять нефть. Проще пареной репы.
– Вот это, блин, голова! – восхищенно воскликнул кто-то. – Сроду бы не додумался!
– Похоже на правду, – пробормотал Миша.
«Неужели всё так просто?! – ошарашенно подумал Гена. – Нечего сказать, блестящий геополитический ход… А вообще, он-то что здесь делает?» Последняя мысль относилась к Мише, которого Гена приметил только в этот момент. Обкуренный Миша задумчиво смотрит на обкуренного Дрюню – вот он что здесь делает. А что делает в обкуренной компании сам Гена Валерьев – определить гораздо сложнее. По идее, он должен брать интервью – но где оно, это интервью? Только про Америку и спросил и сам же на вопрос ответил. Ничего себе интервью…
Похоже, что те же мысли посетили и Курина, поскольку он, словно опомнившись, вдруг обратился к Валерьеву:
– Ты спрашивай, Ген, спрашивай, писатель, спрашивай. Просто так мы, что ли, к тебе пришли? А то ко мне уже «свин» подбирается – не до тебя скоро будет. Спрашивай – ну?
Валерьев слегка опешил от такого напора, но всё-таки спросил о каких-нибудь прикольных ситуациях, приключавшихся по обкурке; на самом деле у него уже была записана довольно богатая коллекция таких ситуаций, собранных в предыдущих интервью, но вопроса поумнее он придумать не успел.
– Ну, к примеру, однажды зимой мы в троллейбусе по обкурке катались – помнишь, Леш? – произнес Дрюня. – Там еще кондукторша потная была, и Сереня сказал, что она из бани, – помнишь, Серень?
– Да! – всхохотнул Сереня. – Года три назад дело было. Эх, мы и ржали! А еще, помните, у меня на хате телевизор смотрели по обкурке и там в рекламе какие-то уроды бошками с разноцветными хайрами мотали?
– Помним, – оживились многие, – помним! Кто уж там сказал: «Такими же будем!»?
– По ходу, Кура сказал: «Такими же будем!»
– «Такими же будем» – это ж надо такое сказать! Эх, и ржачка была!
– А помните, мы к Генке на день рождения ходили? Не по обкурке, а так просто, когда маленькими были? Он тогда еще фокусы показывал – шарики спицей прокалывал… Помнишь, Ген?
Гена растерялся. Да, что-то такое было… Точно, было! Но как же давно это было, Господи! Лет десять, наверное, назад! Бабушка была еще жива, и морская свинка была жива – нет, свинку тогда еще не купили… И папка что-то паял, и раскаленное жало паяльника несказанно мягко входило в янтарную канифоль, и пахла канифоль непередаваемо – счастьем она пахла. А на том дне рождения, действительно, был фокус: на воздушный шарик по двум сторонам наклеивались кусочки скотча, и через эти кусочки можно было с легкостью пронзить шарик острой вязальной спицей, и он не лопался. Но после извлечения спицы из шарика необходимо было всё-таки с ним разделаться, иначе он сдулся бы и обман бы раскрылся. Поэтому Гена подбрасывал мнимоцелый шарик вверх и насмерть поражал его всё той же спицей.
– Ты что, Ген?
– Ничего, – ответил Гена нетвердым голосом, стараясь не моргнуть, ни в коем случае не моргнуть. – Вспомнил. А еще что-нибудь из детства вы помните?
– Ну, как Ираида Семеновна писать нас учила. С наклоном надо, типа того. И пока не получится, тетрадки как своих ушей не видать – будешь писать в прописях. Помнишь?
Гена не помнил. Он глотал и глотал горловой спазм и никак не мог проглотить. А обкуренные одноклассники с волшебной легкостью вспоминали их далекое общее детство, основательно подзабытое Валерьевым. «Вот она, черточка для рассказа! – думал он, стараясь дышать глубоко и размеренно, но упражнение мало помогало. – Дети! Дети! Для того и обкуриваются, чтобы из детства не уходить! Смешинка в рот попала – это ведь из детства ситуация! Нет, хватит, не выдержу больше!..»
Гена торопливо пожал всем руки, пробормотав, что ему пора, и шмыгнул в подъезд. Лишь на площадке второго этажа он прекратил сдерживаться и тихо расплакался.
Глава четырнадцатая
Мгновенно опознанный русоволосый дылда стоял чуть сзади, по левую сторону дороги. Стоял он за частично разгороженным деревянным заборчиком, покровительственно возложив на него руку. Дылда этот, по имени Костя, одноклассничек, позапрошлым летом на выпускном вечере пьяно просил прощения за то, что частенько доставал меня прежде… Тогда я выпил с ним и пожал липкую винно-водочную ладонь. После мы раза три-четыре случайно встречались, мило беседовали и расходились довольные.
Подходя к Косте, я бессознательно считал шаги и, поздоровкавшись через штакетник, постарался припомнить, стрелялись ли с десяти шагов. «Конечно, стрелялись: Печорин с Грушницким аж с шести стрелялись… Но к чему это вдруг?..» – спохватился я.
– Ты, Ген, вмазался, что ли? В смысле укололся. Зову – не откликаешься, и мотает тебя…
– Задумался, – ответил я, хотя вопроса, по сути, и не было. – А ты, вроде того, яблочки тыришь… Да еще и прохожих обкидываешь.
Сдержанно усмехнувшись, дылда молвил:
– Вроде того. Откуда здесь?
– Дела.
– Откровенный ты наш… А вообще как?
– Да неплохо.
– И у меня всё путем. Денег вот только нет: позавчера последние баксы на героин потратил…
«Про героин врет», – подумал я, но тем не менее расположил на лице любопытствующе-уважительное выражение. Я собирался написать что-нибудь про наркоманов, а тут как раз…
