Борис Акунин - Счастливая Россия
– А поэтому, дорогой товарищ Бляхин, светлая голова, хочу я поручить Кролля тебе. Ты Рогачова одной фотографией сломал, Клобукова на голой психологии расколол. Расщелкай мне и этот орешек. Получишь тогда настоящую награду: не цапку на грудь, а огромное самостоятельное дело. На каких большую карьеру делают.
– Какое?
Ох, нехорошо глядел начальничек. Вроде ласково, по-дружески, а со злой искоркой. Она еще вчера зажглась, когда Филипп на блюдечке местонахождение Илария доставил, и сегодня стала только ярче.
– Дело козырное, тебе в общих чертах уже известное. Займешься самим народным комиссаром юстиции, пока еще товарищем Крыленкой. Во-первых, ты уже в курсе. Во-вторых, есть тебе от руководства, то бишь от меня, доверие. А в-третьих, твой кадр Клобуков как один из врачей Крыленки, вхожий к нему в дом, может нам и здесь пригодиться. Получаешь и.о. старшего оперуполномоченного прямо сразу, а потом и вторую шпалу тебе прицепим, обещаю. Самое ценное – окажешься на прямом контакте с наркомом. Ну, а меня будешь подробно информировать о ходе. Ты ведь теперь мой человек, верно?
– На сто процентов, – понуро согласился Филипп.
Как там Кролль шепнул, тогда-то? «Знаете, что он с вами сделает? Побережет до случая, когда надо будет чужими руками жар загрести, а потом скомкает, как бумажку».
– Что так уныло отвечаешь? Я тебя в большие люди выведу.
В расход ты меня выведешь, а не в большие люди. С Крыленкой этим ого-го какие силы столкнутся. Кто-то у нас или в том же наркомате юстиции сейчас разрабатывает прокурора СССР товарища Вышинского. И неизвестно еще, который кого слопает: прокурор наркома или наоборот. Поэтому ты, гад, хочешь остаться в сторонке и заслониться мной. Одолеет Вышинский – заберешь дело себе. Проиграет – сдашь меня с потрохами.
Господи, помоги унести ноги из секретно-политического отдела, мысленно взмолился Бляхин. Спаси!
Но бога нету, а Шванц есть. Закогтил – не выпустит. Еле-еле Филипп вчера из одной смертельной засады выбрался, чтобы немедля угодить в другую, еще худшую.
– Что думаешь, гений допроса? Как будем Кролля обрабатывать?
– Ума не приложу, – замямлил Филипп. – Переоцениваете вы меня, товарищ капитан госбезопасности. Рогачова с Клобуковым я сто лет знал, потому и получилось. А Кролль этот для меня вроде темного леса. Не пойму, как к нему и подступиться.
Начальник вздохнул.
– Тогда у стеночки посидишь, послушаешь. Может, по ходу допроса что в голову придет. Сейчас распоряжусь доставить его ко мне в кабинет. В одиннадцать будь у меня, как штык. Ясно?
– Так точно.
* * *Кролль скучливо дернул плечом.
– …Мне-то это зачем? Зачем вам – понятно. А мне? Это вы верно подметили, великий инквизитор, что брат Иларий – Христосик. А какую роль вы наметили для меня? Петра, трижды отрекшегося? Иуды Искариота? Нет, гражданин Мефистофель, Иудой умирать я не намерен. Ведите меня лучше в «Кафельную». Помордуете меня там маленько, я что надо подпишу, а на процессе скажу, что показания против брата Илария даны под пыткой и что настоящим руководителем «Счастливой России» был Квашнин, но вы его прошляпили, а партию вводите в заблуждение. Хотите так?
Давно они по кругу ходили, третий час. Шванц и по кабинету бегал, и за столом сидел, и снова бегал. Мартышек своих штук десять нарисовал. И всё вхолостую. Ни тпру, ни ну.
Товарищ Ежов дважды звонил. Последний раз минут пять назад.
– Объясняю же, – сдерживаясь, повторил капитан. – Имею полномочия сделать вам предложение. Если на процессе поведете себя правильно, высшую меру вам заменят лагерем. Я ведь только что при вас разговаривал с наркомом, вы слышали. Он гарантирует.
– Честным чекистским словом, что ли?
– Если хотите, гарантия будет письменная.
Подследственный отмахнулся:
– Во-первых, чего стоят гарантии вашего Малютки Скуратова – хоть устные, хоть письменные? А во-вторых, на кой она мне нужна, лагерная жизнь? Скажу откровенно, о Дзиль-аль шайтан, я совершенно не прочь удалиться из этой вселенной, глаза б мои ее больше не видели. И удерживает меня здесь только одна маленькая мечта, про которую вам знать не обязательно.
Возьми такого ферта за рупь за двадцать, думал Бляхин, тихо сидя в уголке. Ничего не боится, и ухватить не за что. Интересно, что за «маленькая мечта»? Вот до чего докапываться надо. Если у человека остается мечта, значит, ему от жизни еще чего-то нужно. За это его и подцепляй.
А Шванц, дурень, не скумекал, просвистел мимо.
– Еще и так можно, – заярился начальник. – Выколочу из тебя, тварь, нужные показания в «Кафельной», всё напишешь по полной форме, собственной рукой, а перед процессом накачаем тебя делириантом. Чтобы сидел молча, ни шиша не соображал, только бараньи глаза таращил. Наколотого что ни спроси – кивает и говорит «да». Это мы тоже умеем, делали. Гособвинителя предупредим, чтоб правильно вопросы формулировал. «Признаете себя виновным?» «Да». «Был Бах руководителем организации?» «Да». «Призывал в годовщину революции заложить мину под мавзолей товарища Ленина?» «Да». Для протокола сойдет.
На Кролля угроза никак не подействовала.
– Валяйте. – Равнодушно качнул головой. – Это буду уже не я, а продукт химической реакции. Какой с меня спрос? Баха вы, конечно, все равно расстреляете, но без моего содействия. Нет, Иудой я не стану.
Шванц шумно засопел. Про делириант известно, на спецсеминаре рассказывали, что препарат этот ненадежный и действует на всех по-разному. Некоторые начинают заговариваться, или бредить, или хихикать. То-то на суде конфузно выйдет.
Шепнуть, что ли, про мечту? Филипп заколебался, прикидывая, что для него лучше – если Кролль расколется или если нет?
Вдруг капитан, странно поведя носом и полуобернувшись к двери, начал подниматься из-за стола, а в следующее мгновение створка растворилась и стремительно вошел маленький человек в сверкающих сапогах – товарищ нарком. Филипп не слыхал, как он подходит, а у Шванца то ли ухо чутче, то ли нюх. Он уже стоял навытяжку, пока Бляхин еще глазами дохлопывал. Тоже подскочил, руки по швам, подбородок кверху – как положено.
– Ну что? – спросил товарищ Ежов у сократившегося ростом Шванца.
– Допрос пока ведет Бляхин. Я наблюдаю.
Вот сволочь! Врет и не краснеет!
Но нарком на Филиппа не взглянул. Он смотрел на Кролля. Тот тоже пялился на большого человека, с любопытством.
– Наблюдает он, – процедил нарком. – Психологи, вашу мать… Ладно, черти безрукие. Покажу вам, как допросы вести. Значит так, Шванц. Марш в «Кафельную». Приготовь там всё. Я с ним, сукой, сам поработаю.
– Слушаюсь!
За спиной у товарища Ежова, на полубегу, капитан сделал Филиппу гримасу – закатил глаз под лоб. Это значило: поработай, поработай, а мы поглядим.
Нарком стоял перед арестованным, слегка покачиваясь на каблуках, руки держал за спиной. Филипп увидел, как товарищ генеральный комиссар незаметно для Кролля натягивает на пальцы накулачник: такая стальная штука, вроде кастета, только без шипов, чтобы без лишнего членовредительства.
Понятно. Хочет ошеломить ударом с разворота.
Не сказать ли, пока Шванца нет, что подобным манером от Кролля ничего не добьешься? Нет, лучше не встревать. Не замечает нарком Бляхина – и хорошо.
– А что означает большая звезда у вас в петлице? – спросил Кролль. – Я не разбираюсь в нынешних знаках различия. Вы, должно быть, генерал?
– Щас познакомимся, – протянул товарищ Ежов. – Узнаешь, кто я такой.
Филипп сморщился, готовясь к тому, что сейчас последует. Куда влепит? В лоб? Или нос сломает? По зубам или в подбородок навряд ли – какие разговоры со сломанной челюстью?
– Погодите, погодите, а вы часом не Ежов? – воскликнул Кролль. – Ну точно! Я только ваши фотографии в газетах видел, но на них лицо толком не разглядишь. – И на том же дыхании, без остановки. – Вы и есть нарком Ежов, на кого из меня выбивает показания гражданин Шванц? Что я вас по эсэровской линии знаю с восемнадцатого года и поддерживал с вами секретные вредительские контакты?
С ума он сошел? Бляхин помертвел. Господи, зачем я здесь?!
– Не такой уж вы и карлик, – раздумчиво продолжил свихнувшийся арестант. – Зря он вас Малюткой обзывает. И на мартышку нисколько не похожи. Скажите ему, гражданин нарком, раз уж вы пришли: мы с вами никогда раньше не встречались. Ну какое мы с вами могли иметь отношение к выстрелу Каплан? Не знаю, где в августе 1918 года находились вы, а я еще даже не переехал из Петрограда в Москву.
– Ты что брешешь, вражина? – изумленно сказал генеральный комиссар. – Не мог Шванц такого говорить.
– Да как же… Вы вот его спросите, при нем тоже было. – Кролль показал на Бляхина. – Буквально только что. Говорил мне следователь или нет: «Дашь показания на Карлика – поживешь еще. Пойдешь свидетелем по новому делу, это, считай, липших полгода жизни». Гражданин Бляхин, говорил он это или нет?
