Юрий Быков - Московское Время (сборник)
Но как было понять, отчего он всегда появляется на людях в белой исподней рубахе – той самой, что заодно с кальсонами на завязках (единственный вариант выпускавшегося тогда мужского белья)? Ко всему прочему, он утверждал, что служил на флоте и время от времени объявлял себя Героем Советского Союза.
Звали его Алексей Николаевич Лялин. Был он голубоглаз, лыс, с широким, гладким лицом – даже, казалось, брови не растут. Между собой дачники называли его Алексей – человек божий или Матрос Железняк. Мало кто с ним общался, поскольку каждый, вздумавший сделать это, наталкивался на отсутствующий взгляд Лялина, что в сочетаниии с его благообразным, смиренным видом производило обескураживающее действие.
В числе тех немногих оказался и Александр Павлович. Виной всему стал гусь Лялина, отчего-то яро невзлюбивший восьмилетнего Сашу. Конечно, птицу зверем не назовешь, но этот грязно-белый, огромный и кусачий гусь все-таки был ничем иным, как заматерелым зверем. Каждый раз подходя к ажурному ржавому забору, Александр Павлович внимательно изучал обстановку и продвигался дальше, лишь если поблизости не видно было и не слышно этого буйного существа. Но существо часто оказывалось еще и коварным, и тогда, напоровшись на засаду, Александр Павлович улепетывал, теряя сандалии, под шум взмахивающих крыльев, шип, а, случалось, и пощипывание лодыжек.
Терпение Александра Павловича кончилось, когда ему пришлось удирать подобным образом на глазах своей подружки Ольки – девочки, жившей на даче по соседству. Оля смеялась от души, прекрасно зная – гусь нападает исключительно на Сашку и ей бояться нечего. Что тут скажешь? Дети жестоки…
Но если в первой Олькиной реакции не было и тени сочувствия, то потом, когда Александр Павлович заявил о своем намерении отомстить птице-зверю, она твердо пообещала ему помочь.
Возмездие должно было свершиться во время гусиной прогулки по полю, которое примыкало к дачному массиву и на которое выходило тыльной стороной хозяйство Лялиных. Это поле целиком было отдано на откуп дачникам и поселковым жителям – на нем они сажали картошку. При таком его использовании почва во многих местах бугрилась комьями, так что набрать их – потверже, да поувесистей – не составляло труда. Ими-то Александр Павлович и решил обстрелять обидчика с безопасной дистанции.
Увы, в назначенное время Олька не пришла.
Александр Павлович лежал в картофельной ботве с запасом отборных комьев земли – поначалу раздосадованный тем, что Олька не выполнила своего обещания, а теперь – на подъеме проснувшегося охотничьего азарта. По его расчетам калитка в заборчике вот-вот откроется, и гусь в сопровождении гарема и Лялина выйдет пастись. Лялин постоит немного, понаблюдает, убедится, что стадо вполне вписалось в мирный пейзаж, и уйдет беречь свое железо. И тогда, чтобы свершить возмездие, будет достаточно и времени, и боеприпасов!
Александр Павлович не ошибся: именно так и произошло. Выждав немного после того, как Лялин скрылся за забором, Александр Павлович поднялся из своего укрытия и бросил первый комок земли. Случился недолет, на который гусь, беззаботно щипавший травку, поднял голову. От обнаруженного на горизонте того самого мальца в соломенном картузе его нервно всколыхнуло, и он кинулся на ненавистный объект. Мерзавец летел со всех лап, безмолвно, напористо, и Александр Павлович на секунду растерялся. Но сколько же, черт возьми, можно отступать! Да еще с таким арсеналом боеприпасов!
И гусь напоролся на шквал огня. Клюнув носом и распластав по земле крылья, гусь затормозил, затем жалобно крякнул и, загалдев, бросился наутек. Было совсем нетрудно попадать по крупному, мясистому телу отступающего противника. Каждый земляной ком разрывался, испуская дымок, и пыльное облачко висело еще потом какое-то время в воздухе, отчего Александру Павловичу казалось, что он стреляет настоящими снарядами.
К сожалению, в своем упоении возмездием Александр Павлович потерял бдительность и позволил голосившему гусю слишком приблизиться к дому. Впрочем, Лялин и без того мог встревожиться: гвалт, поднятый негодяем, переполошил всю живность во дворе, которая отозвалась ему и лаем, и кудахтаньем, и блеяньем. Лишь коты молчали.
В общем, застиг Лялин Александра Павловича врасплох на месте преступления.
– Что же это вы, поганец, вытворяете?! – прокричал Лялин.
Александр Павлович находился от него довольно далеко – тому не догнать! – а потому мог себе позволить удивиться: «вы» и «поганец»… А голос у Лялина высокий, какой-то не мужской – мальчишеский.
– Разве вас учат в школе издеваться над животными?! – продолжал кричать он.
Александр Павлович постоял в раздумье, и, решив ничего не объяснять, пошел прочь.
– Учтите, юноша, я этого так не оставлю!
«Да откуда ему знать, кто я такой! – попытался себя успокоить Александр Павлович. – Молоко я всегда беру у тети Насти, в сарае, и никогда там его не встречал. Как и гуся этого. И вообще: «Человек божий» даже взрослых не всегда признает…».
После ужина Александр Павлович забрался в шалаш, который он соорудил на участке в начале лета. Шалаш был не только местом уединения, но еще и наблюдательным пунктом, так как одна из его сторон являлась частью забора между улицей и дачей, что давало возможность видеть происходящее на дороге, а наоборот – нет. Если, конечно, специально не задаться такой целью. Александр Павлович закурил. Все-таки очень может быть, что этот чертов Матрос Железняк знает, кто он такой: здесь детей-то – он, Олька, да братья Свиридовы.
Только близнецы никуда не ходят, их родители после того, как Толик и Борик посетили его шалаш (курили, конечно!), держат взаперти. Александр Павлович вспомнил, какой скандал устроили Свиридовы-старшие его родителям, требуя «оградить мальчиков от дурного влияния». Да… Тогда отец поговорил с ним жестко… Он вообще человек жесткий – военный, фронтовик. А в конце сказал: «Кури, если дурак. Так и говори себе с каждой затяжкой: я – дурак, я – дурак…».
Александр Павлович погасил сигарету. А теперь еще этот гусь!
Послышались легкие детские шаги, и вскоре Олькино личико прижалось к забору:
– Сашка, ты там?
Александр Павлович обиженно молчал.
– Да там ты! Я тебя вижу! Ну, извини, пожалуйста! Я не могла придти: меня тетя Маруся не пустила, мы с ней усы у клубники обрезали.
– Чего обрезали? – удивленно отозвался Александр Павлович, не сведущий в возделывании садовых культур.
– Так я зайду? Все и расскажу…
– Ладно уж, заходи.
Перед сном обычно дачники выходили на дорогу – прогуляться, посудачить. Так было и в этот вечер – мягкий и темный, как бархат: фонари вдоль улицы тогда еще не висели, а луну затянули облака. Однако белую рубаху Лялина не могла скрыть никакая темень.
– Кажется, Алексей – человек божий идет, – сказал Виктор Иванович.
Он, родители Александра Павловича, Олина тетка и еще пара дачников остановились как раз напротив шалаша, обсуждая приятную для всех тему – смену руководителя страны. Александр Павлович без труда понял это по произносимым через слово: Хрущ, Кукурузник, Никита.
Александру Павловичу было покойно и уютно в своем шалаше: Олька рассказала ему все про клубничные усы, он ей про возмездие над гусем, и оба они решили, что Лялин все-таки не знает, кто Сашка такой.
Вот уж почти год под разговоры о бывшем Первом секретаре ЦК партии дети всей страны делали уроки, играли, засыпали, могли даже попытаться вытворить то заветное, чего всегда хотелось, но было нельзя, ибо взрослые трудно отвлекались на что-либо, когда обсуждали это. Но Лялин отвлечь сумел, причем одним только своим появлением. Конечно, оставалась еще надежда, будто бы он просто идет по улице, но в нее Александру Павловичу совсем не верилось.
– Здравствуйте, товарищи, – услышал он звонкий его голос.
– Здравствуйте! – дружно ответили дачники. Судя по возникшей сразу тишине, все задумались: а как его имя-отчество?
Лялин поддержал паузу укоризненным молчанием, а затем сказал, обращаясь к отцу Александра Павловича:
– Павел Константинович, ваш сын убил моего гуся…
Сердце упало у Александра Павловича, ему немедленно стало жалко птицу. «Что же я натворил?!» – раскаянно подумал он.
– Убил? – с сомнением переспросил отец.
– Вполне можно так выразиться: после нападения вашего сына Барсик не ест, не пьет, в результате чего, очевидно, скончается…
– Так на кота или на гуся напал Саша?
– Барсиком зовут моего гуся.
Александру Павловичу стало немного легче: гусь все-таки был жив. Тем не менее, как следовало из дальнейшего разговора, Александра Павловича ожидало суровое наказание. Так пообещал Лялину отец.
Слышавшая все Оля до слезинок на щеках испугалась за Сашку, отчего у него появилась возможность похрабриться:
