Наталия Терентьева - Ласточка
– Тебе неинтересно? Может быть, тебе пойти спать? – спросил Игорь.
– Нет, простите… Просто я подумала об отце. Что бы он сказал, если бы узнал, что я ночью не сплю, сижу совершенно голодная, разговариваю с малознакомым человеком…
– Послушал бы наши разговоры и успокоился, – улыбнулся Игорь. – Мой вот отец давно умер. Я его помню, но у меня только детские воспоминания. Я не успел понять, каким он был. Когда он умер, мы с мамой так и осели в Волоколамске, где было последнее место службы отца, и это мне, считай, родной город.
– А насчет съемок – это вы серьезно?
– Решила поставить барьер, выкать мне?
– Да нет, не получается, чувствую разницу в возрасте… Почти в два раза. Вот вы бы с шестидесятилетней женщиной на «вы» или на «ты» разговаривали?
Игорь засмеялся.
– Если бы она просила меня сняться у нее в фильме и всячески за мной приударяла, то на «вы».
– Вы за мной приударяете? – осторожно спросила Ника.
– Нет. Но сняться прошу.
– Да я не актриса. Я играть не умею.
– А ты будь вот такая, какая ты есть. Мне этого достаточно.
– Мне кажется, столько красавиц учится в театральных институтах… – пожала плечами Ника. – Почему я?
– Ты фильмы мои пока не смотрела, поэтому не понимаешь…
– Что, у вас одни уродки там? Антиэстетика?
– Да, и ты будешь в числе уродок, – улыбнулся Игорь. – Ника! Ну что ты говоришь! Просто… Ну… это трудно объяснить. Ищешь лицо, никогда его не видел, но знаешь, какое оно должно быть. Иногда не находишь. Я в первом фильме так и не нашел правильного героя. Фильм получился, но… Я все равно недоволен. Лицо актера – это мощный инструмент воздействия на зрителя.
– А что у меня такого в лице? – Ника потрогала свои щеки.
– Я не хочу этого объяснять.
– Почему?
Игорь покачал головой.
– Никогда не проси художника или музыканта раскрывать все его тайные дверцы. Он наивно может рассказать, а потом спохватится – а там уже пусто. Есть такие места у художника в душе, куда пускать никого нельзя.
– Чудно как… – Ника протянула руки к огню. – А что мне там надо будет делать, в фильме?
– Я дам тебе почитать сценарий в лагере.
– Вы с собой сценарий привезли? – удивилась девушка.
– Он у меня в планшете. Это же моя жизнь, Ника. Я сейчас думаю только о фильме.
– Понятно… Интересно очень.
Ника старалась не поддаваться новому, непривычному ощущению. А как этому не поддашься, когда оно сильнее тебя? Если Игорь говорит правду и он представлял себе Нику, еще не зная ее, то она-то на самом деле всегда представляла себе именно такого человека. Может быть, лица его точно не видела. Но как он говорит, как общается, как реагирует, его фигура, весь облик… Она его не ждала, нет. У нее в жизни было чем заняться. Но тот самый человек, чем-то неуловимо похожий на ее отца, и при этом более решительный, внешне другой, но как будто той же породы, вот он – сидит сейчас перед ней.
Ника очень хотела спросить про его семью – не про мать, а про жену, детей. Рассказал бы он о них, если б те у него были? Зачем ей это? Как зачем… Ведь она не может остановить в себе то чувство симпатии, которое становится все сильнее, с каждым его словом, с каждым взглядом. Симпатия – так лучше назвать, чтобы не признаваться себе, что она влюбилась в Игоря с первого взгляда, там еще, у родника. А как же Кирилл? Ей тоже казалось, что… Казалось! Теперь разница очевидна.
– Еще что-то расскажите о себе, – попросила Ника.
Игорь молча улыбнулся, посмотрел на небо, усыпанное ярчайшими звездами, потом сказал:
– Смотри долго, ты увидишь, как они дрожат и вспыхивают.
Не хочет говорить, ясно. Ладно. Ника стала смотреть на небо, неожиданно подумав: а вдруг сейчас ее мать тоже не спит, смотрит на небо и думает о ней. Или она вообще ни о ком и ни о чем в монастыре не думает? Как она там живет, почему? Неужели она не скучает об Антоне, о ней? Или ей не нужны люди, она – близко к Богу? Это так странно. С тех пор, как Анна ушла в монастырь, Ника чувствовала неизменное отторжение при любой мысли о Боге и церкви. Она понимала, что это неправильно. Пару раз они с Антоном все же сходили в церковь – поставили свечки на поминальный столик Артему, бабушке, написали записки за здравие и за упокой, но в душе у нее было сильное противодействие. Ника понимала, что церковь тут ни при чем – Анна же сама ушла из дома, и не от хорошего, но все равно ловила себя на невольной неприязни ко всему, что связано с религией. Она все хотела поговорить об этом с отцом, но не знала, как начать разговор. Тем более Антон не очень любил «душеспасительных», как он выражался, бесед, чаще всего легко отшучивался.
– Вы верите в Бога? – спросила она Игоря, неожиданно для самой себя.
– Сложный вопрос, Ника. Больше да, чем нет, наверно.
– А в церковь ходите?
– Иногда. Когда что-то не так, в основном.
– Не поститесь, не стоите всенощные?
– Не причащаюсь, не исповедуюсь. Нет.
– Принципиально или не получается?
– Ни то, ни то. Просто не ощущаю потребности.
Нике казалось, он спросит «А что?» – но Игорь не спросил.
– Я вообще теперь не могу в церковь ходить, – сказала тогда Ника. – Мне кажется, что… Не знаю, как правильно сказать… что мама предпочла церковь нашей семье.
Игорь молчал, и Ника не понимала, почему он молчит.
– Знаешь, моя мама – очень счастливый человек, – наконец заговорил он.
Ника слушала внимательно, стараясь понять, к чему он клонит.
– Она тяжело пережила раннюю смерть отца, я учился в третьем классе, я хорошо помню, как она сидела, закрыв рот, молча плакала, склонившись к коленям. Сцена эта как-то отпечаталась в памяти. Она все время так плакала – сядет в комнате, голову наклонит, обеими руками рот зажмет, чуть раскачивается и плачет. Мне было очень страшно. Если бы я это не видел и не помнил, я бы вообще не знал, что она переживала. Потому что в общем мама очень светлый и позитивный человек. Она тут же пошла работать, через два месяца, и быстро стала завучем, а потом директором школы. Она всегда бодра, энергична, и знаешь, рядом с ней как-то становится все… позитивнее, что ли. Она любую проблему может перевернуть так, что ты понимаешь – и все понимают – а и ничего, и справимся, и бывает хуже. И она видит людей, подбирает, с неуживчивыми уживается, со скандалистами находит общий язык, безобразников не терпит – ни учителей, ни учеников. Ну, в общем, как-то все у нее получается. Мне что-то передалось, но не все. Это некое внутреннее свойство. Мама счастлива просто от того, что живет, что есть я, что у нее ежедневно куча проблем, которые надо решать. Другие за голову хватаются от таких проблем – часть из них принципиально нерешаемая, а она этим живет, это составляет суть и радость ее жизни.
Ника молча слушала Игоря.
– Так что, Ника, счастье – внутри каждого. При любых обстоятельствах можно быть несчастным, а можно – счастливым.
Ника покачала головой.
– Нет. Не при любых. Ты не знаешь. Ты ничего не терял. Не осознавал этого, не тащил вину, не начинал жить заново, когда жить незачем…
– Возможно.
Нике больше всего хотелось спросить – любил ли он, любит ли кого-то сейчас, есть ли у него близкая женщина, что вообще у него с девушками, любовями… Но как об этом спросишь?
– Мне кажется, ты нравишься обоим этим пацанам, – переменил тему Игорь.
– Ну да… – кивнула Ника.
– Особенно Кирюхе.
Ника взглянула на палатку, из которой не доносилось ни шороха.
– Знаешь, мне они оба другими казались еще вчера… За этот день как будто месяц прошел…
– Подожди… – Игорь остановил девушку. – Слышишь?
Они прислушались.
– Голоса… – неуверенно сказала Ника.
– Ну да… Как-то это не очень… Ночь, вроде все приличные люди спят, кроме нас с тобой…
Ника встревоженно улыбнулась:
– Кто это может быть?
– Не знаю… Костер затушить, что ли…
– Все равно нас видно будет, луна полная.
– Так… Давай-ка на всякий случай разбудим пацанов. Пусть будут начеку. Что-то мне это не нравится.
Голоса, громкие, взбудораженные, приближались. Несколько раз слышался грубый хохот.
– Ника, лучше бы ты отошла куда-нибудь в тень, подальше, – сказал Игорь, начиная затаптывать догорающий костер.
– Нет.
– Что – нет?
– Я прятаться не буду. Я могу за себя постоять.
– Ты что, издеваешься? Ты занимаешься борьбой?
– Нет, но…
– Сядь вон за тот большой куст и сиди.
– Нет. Я не хочу прятаться неизвестно из-за чего. В кустах сидеть!
– Какая ты глупая еще, оказывается! Да мы с пацанами сто лет никому не нужны, а ты… – Игорь не стал договаривать.
Ника поняла его тревогу, пожала плечами.
– Хорошо. Я отойду в сторону, в темноте меня не будет видно.
– Да, давай. А я костром управлюсь, вдруг мимо пройдут, не заметят, тропинка все-таки в стороне…
Игорь быстро затоптал огонь, залил его остатками воды из бутылки, раскидал угли.
Ника присела на небольшой валун с краю поляны. В темноте ее действительно не было видно.
