Борис Горзев - Два романа о любви (сборник)
Петр улыбнулся и с ума не сошел, а предложил ей взять его под руку. Она, упрямая, ответила: «Если устану, возьму, а вообще я так, сама».
Они отошли от озера и углубились в городок.
– Варезе принадлежал Австрии, конечно, – начала Биче, – но в тысяча семьсот не помню каком году императрица Мария Терезия передала город в пожизненное владение Франческо де Эсте. Он был из знатного рода и номинально имел право на эти земли. Вот там парк, видите? Как раз в нем дворец этого самого синьора. Не бедный дворец, хотя и не выдающийся… А вот там, левее, еще одна достопримечательность – базилика Сан-Витторе, это шестнадцатый век… Что еще? Вот завтра мы пойдем по тропинке в горы, и я вам покажу знаменитые горные часовни, которые еще со времен средневековья. Они до сих пор привлекают всяких католиков-пилигримов. Представляете – пилигримы!
– Вы прямо гид, экскурсовод! – не преминул отметить Петр. – Откуда всё знаете?
Биче хитро улыбнулась:
– Подготовилась!.. А если по правде, то, во-первых, я здесь уже не в первый раз, а во-вторых, итальянцы знают свою историю. Ну, кто-то хорошо, кто-то не очень. Я – кое-как все-таки.
– Не прибедняйтесь. Я помню, еще в Милане вы очень интересно рассказывали.
– Ну, Милан, он теперь мой город…
Так ходили часа три, в основном по паркам. Кругом хвоя, высокие кустарники, среди которых виллы, беседки, неработающие фонтаны, часовни. Стало темнеть, похолодало. Это со снежных склонов тянет, понял Петр. А тут и Биче предложила вернуться в отель.
Там она сказала:
– Отдохну некоторое время, поваляюсь, а потом стукну к вам и пойдем вниз ужинать в ресторан. Ужин при свечах – романтично! И можно вина выпить, мы уже не за рулем сегодня. Так что сегодня напьюсь, пожалуй.
– Шутить изволите! – усмехнулся Петр.
Ужин при свечах – действительно романтично, да еще и такая дама напротив! Она сидела в открытом вечернем платье, очень открытом, на темной коже мерцали, переливаясь, камушки колье, голые руки, длинные пальцы с накрашенными белым лаком ногтями, как-то по-новому уложенные волосы – в общем, похоже, пока Петр отдыхал, Биче отнюдь не валялась, как она сказала, а занималась собой, готовясь к этому выходу в ресторан.
Там тоже не без шика:
– Так, теперь вино, – продолжила она заказ официанту, – вино такое. «Виньето Лорето» от Альбино Рокка есть? И именно из «неббиоло»? Чудесно, принесите! – И уже затем Петру: – Это красное сухое, элитный сорт из Пьемонта, и только из винограда неббиоло. Его полтора года выдерживают в бочках из австрийского дуба, только австрийского. И ежегодный тираж небольшой, всего пара тысяч бутылок. Их нет в магазинах – только в известных ресторанах и у виноторговцев. Дедушка любил этот сорт. Советую вам попробовать… Ах, вы будете виски! Ну, дело хозяйское… Как вам здешний интерьер? И вообще антураж? Свечи, публика. И музыка – не попса, а живой джаз.
– У меня такого никогда не было, – честно признался Петр. – Я имею в виду не вечерний ресторан, а ресторанный вечер с такой красивой женщиной.
– О, грациа, синьор! – И с ироничным смешком: – Что же, Петя, в вашей биографии по части красивых женщин туго?
– Я же сказал: такой красивой. Да, такой не было.
– А, понимаю-понимаю: с мулатками в холодной России большие проблемы. Никакого разнообразия среди женщин по части цвета кожи.
– Зато полное разнообразие по части ай-кью.
– Это что такое?
– Показатель степени интеллекта. Психологический тест.
– Терпеть не могу тесты – цыганкино гаданье!
Тут им принесли заказанную еду и напитки. Проголодавшийся Петр быстро разделался со своей свининой, уложенной между картофельными дольками с сыром «моцарелла», вытер губы и поднял руку, подзывая официанта.
– Кофе, пожалуйста, только с сахаром, а еще лед для виски. Биче, вам кофе заказать?
Оторвавшись от салата с креветками в окружении каких-то диковинных фруктов, она сказала, что кофе ей без сахара, и опять принялась за еду и вино.
Через пару минут перед ними появились чашечки и фарфоровый кофейник, а еще бокал с кусочками льда. Сделав глоток кофе, Петр начал задуманное:
– Если запас иронии у вас иссяк хотя бы на время, то тогда серьезно. Вот мы вернемся в Милан… Ваш рояль – вы на нем играете?
Биче подняла голову:
– Дома? Конечно. А что?
– Хочу, чтобы вы поиграли. Хочу послушать.
– Что?
– Что вы пожелаете.
– Что я пожелаю?.. Если вам, то тогда… – Она задумалась. – Тогда Шопена.
– Почему именно Шопена?
Теперь усмешка:
– Почему? У него есть такая композиция, называется «Мелодия любви». Знаете? Эх, Петя! Так вот, сыграю вам это. Почему именно это? Ну, догадайтесь! – И снова усмехнулась, но теперь как-то игриво, ласково.
Нет, что-то с ней все-таки произошло, подумал Петр. Она явно изменилась. А может быть, суть осталась той же, а это он в ее глазах стал каким-то другим? Поди разбери, что на уме у красавиц!
Он пожал плечами, оглядел зал, потом отхлебнул виски. Биче прислушивалась к маленькому оркестру (рояль, саксофон, контрабас), играющему на небольшой сцене в углу. Вдруг сказала:
– Петя, просьба, вернее предложение. Предложите мне, чтобы мы перешли на «ты». Ведь согласитесь, женщине неудобно первой.
Это прозвучало вполне серьезно, уже не игриво. Он спросил:
– А если я предложу, вы согласитесь?
– Браво, Петя! Тогда так: вы предлагайте, а я… я подумаю.
– Все-таки вы… – Он хотел было сказать «стерва», но не знал, как это по-итальянски, поэтому затянул паузу. Кажется, она почувствовала, что предстоит нечто интересное:
– Как кто я, кто?
– Не знаю, как это на вашем языке. Ну, женщина, которая делает гадости или говорит гадости и при том получает удовольствие. Такое мягкое ругательство, жаргон.
Теперь она рассмеялась:
– А поняла! Si cagna, хотели вы сказать. Классно! Вот, значит, я кто? Я – cagna, о! Ну, Петя! А говорили, что знаете итальянский в совершенстве! И вот такой конфуз! Обманщик! В совершенстве! А что такое cagna не знаете! А это одно из любимых слов у наших мужчин! Ах, Петя!
Биче выговаривала эти фразы, смеясь уже так, что поставила бокал на стол, чтобы не расплескать вино. Ей было хорошо почему-то. И она не обиделась на его «стерва», это ясно. Он улыбнулся тоже и протянул к ней руку в знак то ли прощенья, то ли примиренья. Биче ухватилась на нее и позвала, еще сверкая зубками:
– Пошли танцевать, там джаз все-таки, во мне заиграла кровь черного папы, афроамериканца, как теперь положено говорить. Джаз, ура! Пошли, синьор Петя, я приглашаю, я, твоя cagna! Так мы на «ты» или нет?
Когда они оторвались друг от друга, Петр присел в постели и увидел, как во тьме светятся рододендроны. Крупные белые цветы в вазочке на столике. Выходит, горничная не обманула – действительно светятся.
Еще светилась кожа Биче. Он вспомнил свой образ: будто серебряная фольга на шоколадке. Впервые он увидел это в Милане, когда в вечерних сумерках они шли к Ла Скала мимо горевших на площади фонарей. Тогда Биче была в открытом вечернем платье, а теперь совсем голая.
– О-ля-ля, ты куда пропал? – услышал ее смешок.
– Любуюсь цветами, они светятся.
– А я?
– И ты.
– Ты понял, что этот свет – изнутри? Так бывает от любви… Э, я не слишком кричала?
– Не тихо.
– Это от любви, да. А как молча, не знаю. И тогда было так, и сейчас.
– Тогда – это когда?
– Когда был тот человек, от которого потом возник Джино. Теперь – ты.
– И это всё?
– Да, всё. Ты у меня второй мужчина. А как без любви, не знаю. Я такая. Ненормальная? Нет, нормальная. Я знала, что будет еще. И вот – ты. Через шесть лет. Любовь… А ты?
– И я.
– Да ну? Любовь с cagna?
– Вот именно.
– Ты большой обманщик, Петя!
– С другими – да, с тобой – нет. И еще с синьором Антонио. Вот как мы познакомились, так я ему не врал. Поначалу иногда уходил от прямых вопросов, но не врал, нет. А почему так? Какое-то наваждения случилось, когда я попал к вам в Италию и увидел его, потом тебя. Ты cagna, да, но ты моя cagna, и я тебя люблю. Люблю с той поры, когда стал умирать Антонио. Когда ты позвонила мне и рассказала об этом. Я еще не знал, что люблю, и еще долго не знал, вот до вчерашнего дня, а сегодня хорошо понял, что, оказывается, люблю уже давно, все эти последние месяцы.
– И я так же. Как стал умирать дедушка. Когда мы с тобой стали постоянно перезваниваться. Вдруг поняла – родной человек. А почему, не знаю. Ты прав – наваждение. Или озарение. Хотя мне говорили, говорили, что такое возможно, но то – ум, а тут душа.
– Что говорили, кто?
– Дедушка, кто же еще! Когда он впервые привез тебя в Милан, то шепнул мне, подмигнув: дескать, обрати серьезное внимание на этого русского, он мне понравился. Я только отмахнулась. И в те дни, что ты был тогда у меня в Милане, ты мне особо не понравился, даже раздражал чем-то. Какой-то самоуверенный русский, думала я, себе на уме, духовно чужой, хотя воспитанный, здорово говорит по-итальянски и вроде бы умеет музыку слушать… Потом, когда дедушка уже лежал в онкологии, то он два или три раза возвращался к этой теме. Пьетро, повторял, Пьетро, какой интересный мужчина, наш человек, с итальянскими генами! Всё спрашивал о тебе. И опять: «Биче, внучка, это твой мужчина, я чувствую, интуиция!» Представляешь? И вот, когда мы перезванивались, однажды я тоже почувствовала. Причем вдруг: в очередной раз услышала твой голос, и у меня сердце забилось. Да, вдруг. А как это, почему? Наваждение, да. Умер дедушка, но родился ты – для меня. Ты – мне – его двойник. Повторение любви.
