Виктор Ерофеев - Акимуды
– Меня зовут Вадим Кочубей, хотя это так, для видимости, и я исполняю роль счетной палаты. Многожитие располагает к халатным обобщениям. Что правит миром?
Воля к власти или амуры?
– Первым делом – самолеты, – предположил я.
– Первым делом – ошибки! Миром правят ошибки.
И дальше – исправление ошибок…
– …которое приводит к новым ошибкам, да?
– Конечно, вы все – кентавры, – сказал Кочубей с усмешкой. – Если за вами долго следить, видна двойственная природа. Человек есть противоречие в себе.
– Основное качество? – поинтересовался я у «бухгалтера».
– Малодушие, – без запинки ответил он.
– Не уверен, – возразил я. – Когда ругают человека последними словами, вылезают примеры его больших дел. Но если его хвалить – все распадается на части.
Кочубей надменно взглянул на меня:
– Я был свидетелем множества жизней и смертей. Всем нравятся художники, поэты, князья! Но у них, как печень страсбургского гуся, гипертрофия тщеславия.
– Я видел скромных великих людей.
– Иллюзия!
– Вовсе нет!
– Извините, но ваш опыт ограничен!
– Но есть книги!
– Что книги! Еще одна свалка авторского тщеславия.
– Не все!
– Ну, вот вы… – Он с легким презрением посмотрел на меня. – Зачем вы пишете? Вы хотите быть востребованы! Вы внутренне обижаетесь, если вас не приглашают на праздники жизни. А сегодня вы сияете: попали на раритет.
Будете потом распускать хвост.
– Я пишу…
– Мне не важно, что вы пишете, – отмахнулся Кочубей. – Люди для меня прозрачны, как леденцы. Я еду в метро и всех вижу насквозь. Мне приходится давиться в метро, такая работа, я – наблюдатель.
– Застрелитесь, – предложил я Кочубею.
– Клара Карловна, как ее сегодня зовут, не позволяет.
– Вы – крепостной Клары Карловны?
Кочубей присмотрелся ко мне:
– Видал я и не таких полемистов, как вы! Достоевский кричал: смирись, гордый человек! – потому что всего уже достиг. Ему было, – хохотнул бухгалтер, – что смирять! Я люблю только мелкого, копошащегося, как мышка, человека…
Мы перешли к большому праздничному столу.
– У нас тематический вечер, – сказал Посол, когда все расселись. – Интересно понять эволюцию человека. В какую сторону он развивается?
– Очень легко быть пессимистом, – сказал обворожительный мужчина, сидящий напротив Посла.
Он показался мне знакомым. И верно! Это был довольно известный московский политолог, Стас Пестров. Мы раскланивались с ним на приемах. Так вот оно что!
– Он мастер пропадать без вести, – подмигнул мне Акимуд.
– Мизантропия – наша общая болезнь, – развел Пестров маленькими руками. – Если брать человечество в целом, оно нелепо. Раздражает безвкусица. Деградация налицо. Но если взять отдельных людей, они всегда забавны и чувствительны. За каждым стоит своя правда. Кроме того, впечатляет много открытий.
– Если брать сотворчество, то оно и является тем самым добром, о котором мечтает мораль, – вступила ученая женщина по фамилии Фок. – Но где оно? Куда делось? Человек теряет свою сущность. Когда едешь в дорогой машине, чувствуешь, что не она тебя везет, а ты ее обслуживаешь в роли мозгового компьютера.
Мнения гостей разделились примерно пополам. Первая половина считала, что человек уже прошел точку невозврата – он обречен катиться дальше вниз. Вторые, напротив, считали, что есть улучшение.
– Прогресс – не бранное слово, – утверждали они.
– Каждое поколение пугают концом света, – сказал коротко стриженный японский режиссер.
– Всего только сто лет назад, – заявила женщина с добрыми польскими глазами, – лучшие представители человека скакали на конях, чтобы… – она поднялась во весь рост и рубанула невидимой саблей, – отрезать противнику голову, перерубить его – и гордились этим! Теперь такое немыслимо представить среди просвещенных кругов.
– Все равно режут! – воскликнул полнолицый марокканский бизнесмен.
– Так это варвары! – раздались голоса.
– Зато налицо полная деградация женщины! – заявил Кочубей.
– Скорее обнажение ее натуры, – прищурилась полька.
– Вот-вот, именно обнажение! – раздался голос хрупкого человечка поэтического склада. – Женщина становится активным, жадным продавцом своего товара.
– А вот и неправда! – сказал профессор из Амстердама. – Основной мотивацией женского поведения в молодости остается романтический поиск любви. Только сталкиваясь с реальным мужчиной, она испытывает серьезное разочарование…
– Взаимное разочарование! – вставил Пестров.
– Агрессивность не исчезает, а преображается, – заговорил американский врач Крег Решке. – Технический гиперпрогресс сбивает человека с толку. Он насыщается своей самодостаточностью. Зачем ему позволили изобрести компьютер? – обратился он к Акимуду. – Этот интернет вышел из-под контроля.
– Интернет – это бесстыжее средство самовыражения, – настаивал Кочубей. – Наш друг, – указал он на меня пальцем, – утверждает, что интернет изобрел Достоевский. – «Какая информированность!» – подумал я. – Но он же изначально выступил его могильщиком! Отсутствие всякого стеснения. Это уравнивание того, что невозможно уравнять. Победа количества над качеством.
Стали разносить еду. Подали на закуску отличный крабовый салат. Даша разливала белое вино.
– Господи! Если бы вы только знали, как надоело есть и пить. Одно и то же, одно и то же. Такая потеря времени! – шепнула мне полька.
– А куда вам спешить? – не понял я.
– Вы правы. Польша стала невыносимо скучной. Представьте себе, поляки полюбили немцев! Но я люблю деревья…
– Это было всегда, – продолжал спорить об интернете канадский лесоруб Стив в дорогом голубом пиджаке и сорочке в черный горошек. – Слава богу, это вышло наружу и может подвергнуться анализу…
Слово взял Посол. Бессмертное собрание замолчало.
– Запрет – главная форма организации человека. От инцеста до табу на убийство. Эволюция идет в сторону профанации запретов. После холокоста, резни в Руанде (кто ее, кстати, помнит?) стало отчетливо ясно, что человек не является мерой всех вещей. Человеческая жизнь стала дороже и дешевле одновременно… – Посол замолк, ожидая, пока Даша нальет ему вина. – Даша! – неожиданно спросил ее Посол, – а вы знаете, что такое холокост?
Даша страшно смутилась, пошла пятнами.
– Ну, не стесняйтесь!
– Холокост? Так называется средство для борьбы с тараканами! – выпалила она, обнимая бутылку.
Все ахнули.
– Вы – отвратительная антисемитка! – на весь зал выкрикнул канадский лесоруб.
– Или дура! – вставила моя соседка-полька.
Даша расплакалась. Крупные слезы текли у нее по щекам. Зяблик выскочила из-за стола и увела ее на кухню.
– Зачем вы так? – укоризненно посмотрела Зяблик на Акимуда.
– А мне она понравилась, – заявил Кочубей. – Я люблю таких маленьких, копошащихся, как мышки, людей… – Протестное сознание характерно для малой части… – признал Акимуд.
– Конформисты, – сказал политолог Пестров.
– А революции? А мятежи? – раздалось с разных мест.
– Слишком много стало эстетики, – пробормотал культурный советник Верный Иван.
– Мы любим революции, – миролюбиво сказал Посол. – Это все равно что менструация, обновление организма. Но кто вам сказал, что человек – мера всех вещей? Человек сам заявил об этом. Мало ли что еще он захочет! Среди вас есть немало тех, кто считает человека полным провалом. Это нетерпение мысли.
– Зачем он был создан? – спросила женщина в красном. – Я живу здесь уже без малого две тысячи лет и не понимаю, зачем все это. На этот вопрос хотелось бы получить ясный ответ.
– А зачем коровы и овцы, зачем обезьяны? – крикнул кто-то.
– Мне коровы понятнее человека, – хмыкнул Кочубей.
– Человек – это наша прихоть, – сказал Посол. – Наше высшее удовольствие.
– Я хочу обратиться к вам с просьбой, – сказал важный господин (по-моему, он был адвокатом из Иерусалима), обращаясь к Акимуду. – Мы просим вас завершить нашу миссию. Она перестала быть содержательной. Кончилось время наблюдателей. Мы бы хотели уехать на Акимуды.
– Что стало причиной вашей просьбы? – Акимуд не ожидал столь радикальной постановки вопроса.
– Мы видели яркие личности на этой земле. Нам было интересно… – сказал человек из Иерусалима.
– Ну! – подхватил Акимуд. – Вы не хотите увидеть будущие войны цивилизаций? Обещаю!
– Все измельчало. Все живет по инерции.
– Богатыри – не вы, – грустно рассмеялся Посол.
– Идет однообразное размывание образа человека, – подытожил политолог Пестров. – Основные чувства раскрыты – теперь начался фарс.
– Хорошо, я подумаю, – сказал Посол. Он поискал глазами Клару Карловну: – Клара Карловна! Это – бунт…
– Да, ну? – иронически вскинула руками Клара Карловна.
