Елена Котова - Акционерное общество женщин
– Ну, а теперь что?
– Теперь раздвоенность вроде твоей.
– Не могу поверить.
– Полина, вспомни, как тебе трудно было объяснить нам свое состояние шесть лет назад. Вот и мне трудно. Представь, я сижу на встрече с аlpha-male, вполне привлекательным мужиком, поражаю его умом и женственностью одновременно, я просто на работе, а он в мечтах. Позволить ему что-то или на хер послать – это я решаю. Раньше не боялась посылать, а теперь – страх. А вдруг это не я, а он играет со мной в кошки-мышки? Проверяет? Если оттолкну, то ясно, что вовсе не прекрасная и недоступная, а просто старая грымза, которой уже ничего не хочется. Раньше-то, когда отталкивала, alpha-male понимал, что не хотят его. А теперь-то он, может, думает, что не хотят вообще, потому что не могут. Вот и раздвоенность: смотрю на себя со стороны, вижу оболочку женщины, успеху и уверенности которой все завидуют. Но там, где раньше было желание – либо грохнуться с ним в постель, либо играть в кошки-мышки, пока тот с ума не сойдет, – именно там пусто́та. Играешь в кошки-мышки по накатанной. Просто чтобы не предстать грымзой. Кроме пусто́ты, еще и страх: а вдруг он считывает эту раздвоенность? Как твой рабочий.
– Да наплевать, что он думает…
– Можно даже насрать. А теперь представь, я не с alphamale, а с Мэтью. Нежность, желание прижаться к нему, целовать его в эти длинные ресницы, сделать для него все. Понимаешь? Слова, любовь – все нешуточно, подлинно, счастье. А желания, в смысле искры, от которого тело заходится, нет. Я ласкаю его, я все могу сделать, только сама при этом редко что испытываю. Но его же не обманешь, да и не хочется обманывать. Он чувствует, что не тридцатилетняя кобылка с ним в постели, которая заходится по три раза за ночь.
– Ну, он и сам не мальчик…
– Короче, он в Лондон намылился, потому что я ему плохая пара.
– Ален, не мели ерунды. Подвела какую-то псевдофилософскую базу под житейскую ситуацию, что он просто устал от России. Засиделся, ему хочется другого дела. Он же не приносил присягу на верность служению освобождению российских женщин от ярма несвободы.
– Если я не смогу удержать Мэтью, то все, построенное нами, никому не нужно. Понятно, что он не может бросить меня и найти себе молодую бабу. Поэтому свинчивает в Лондон.
– Алена, он любит тебя…
– Полина, оставь. Не от тебя это слышать: любит – не любит… В том-то и дело, что любит. А у меня внутри пусто́та. Если бы это был не Мэтью, можно было бы лукавить, что-то изображать. Но я же не буду изображать оргазмы, когда их нет? А он тяготится этим, но никогда не скажет.
– Тяготится, чушь какая. Мы для того и сотворили все вот это самое… Наше все… Чтобы была поддержка именно в такие моменты. Чтобы было с кем все проговорить, самой осмыслить и найти выход.
– Ладно, давай закончим этот разговор.
– Бес в вас обоих вселился, что в тебя, что в Мэтью. Вам бы радоваться, а вы себя изводите. Уверена, что он о Лондоне заговаривать стал, потому что его тяготит не твое отсутствие оргазмов три раза за ночь, а вот эти настроения. У него возникает ощущение, что он чего-то недодает. Стряхнуть это наваждение обязана именно ты, а не он, понимаешь? Сама всегда повторяла, что все у нас в голове сидит.
Они подошли тем временем к дому. У ворот стояла машина Ирины Степановой, доехала-таки. Стеша уже накрывала на стол, и обед-то приготовился сам собой, без Полининого участия. Мэтью подошел к Алене, поцеловал ее:
– Я тебя с утра не видел. Как грибы? Никогда не думал, что две дамы могут в лесу два часа собирать грибы. Как вы отличаете съедобные от вредных? Удивительно. Алена, если ты не против, я бы поехал в город. У меня много работы, я хотел вечер спокойно посидеть. Ничего, если мы уедем без обеда?
– Ты что, мы и так вчера всем вечер испортили, а теперь… Ирина специально приехала ради того, чтобы все вместе… have a proper dinner and fun… нормально посидели. А мы вдруг уезжаем. Что с тобой?
– Ничего, просто поработать хочу. Я тогда один поеду, if it’s okey with you?
– Это окей with me, если ты так ставишь вопрос. Ты свободный человек в свободной стране. Я остаюсь. Не забудь сказать водителю, чтобы он вернулся меня забрать.
– Альйона, if you feel uncomfortable… Нет, я не понимаю, почему я…
– Все в порядке, – уже сквозь зубы произнесла Алена. – Поезжай и работай, увидимся завтра.
– А ты не…
Алена повернулась и пошла к дому. Полина взглянула на Мэтью, потом посмотрела Алене вслед, снова перевела глаза на Мэтью и произнесла по-русски:
– Точно сатанинские происки. Бес в обоих вселился, – и сама пошла к дому. Ей было все равно, понял ее Мэтью или нет.
Все расселись за столом, всё было как обычно. Разве что Мэтью уехал, причем в несвойственной ему манере. Разве что Алена сидела, насупившись. Разве что Катька уже второй день была не в себе, в ее глазах застряли тоска и тревога. Разве что Полина расстроилась из-за Алены и Мэтью. А так все как всегда. К концу обеда Степанова обвела всех взглядом:
– Слушайте, а что не так? Всех как пыльным мешком из-за угла… В чем дело-то?
– Ни в чем, – ответила Кыса. – У Катьки работа, у Алены вчера была хандра, а теперь Мэтью нахамил.
– Опять мужики моим девчонкам испортили настроение. Предлагаю петь песни. Если сами не сможем, позовешь, Полина, соседку эту, как ее зовут, Тамара?
– Да, Томка как заголосит: «Чайка, белокрылая чайка, черноморская чайка, любовь моя-я», – затянула Полина.
– Вот именно, а мы сейчас что-то повеселее. Негромко, но с оттягом, чтобы мужикам неповадно стало нас обижать, ясно, Шурик? А то, понимаешь, все разъехались, тебя одного с нами бросили, нам всем практически в лицо плюнули… Где Мэтью? Ах да, это я уже знаю… А эти, Влад с Денисовым куда свинтили?
Не прошло и трех минут – все-таки Ирина была великолепным инженером человеческих душ, – как основательницы, хлопнув еще по одной, уже старательно выводили хором, причем на два голоса:
Провожал ты меня из тенистого сада,
Вдруг взяла тебя нервенная дро-о-ожь.
Ты скажи, ты скажи, чё те надо, чё те надо?
Может, дам, может, дам, чё ты хошь.
Они пропели все до конца, настроение стало подниматься.
– Надо эту песню сделать нашим гимном, – сказала Кыса.
– Надо – сделаем, – ответила Алена.
– А теперь давайте не такую идеологически выдержанную, – предложила Катька, тоже повеселев. – «А он уехал прочь на ночной электричке…»
После электрички хорошо пошла «А я иду такая вся в дольче габбана, я иду…», потом еще какой-то полный китч. «Чем попсовей, тем веселее!» – кричала Кыса, когда у Катьки в кармане зазвонил мобильный.
– Алле, кто?! – прокричала Катька в трубку. – Не разобрала, кто вы и зачем мне звоните в воскресенье вечером? Что-что? – Тут она замахала рукой, чтобы подруги замолчали.
– Повторите еще раз, у нас тут шум был, – сказала в наступившей тишине Катя телефону, побелев лицом. – Подождите, запишу. Дайте мне кто-то бумагу и ручку. Можно побыстрее? Нет, это я не вам… Ладно, так запомню. Трудно такое имя не запомнить. Да… В двенадцать завтра. До свидания…
Катька нажала отбой и безумным взглядом обвела притихший стол:
– Звонил следователь по особо важным делам Вильгельм Вильгельмович Путилло. Сказал, что у него постановление о возбуждении уголовного дела против меня, и велел прийти завтра в двенадцать часов. Вы что-нибудь понимаете?
– Так я и знала, что нельзя было Мэтью уезжать, звоните ему, пусть срочно возвращается, – сказала Кыса, и все посмотрели на нее как на полоумную.
* * *На следующий день Катька появилась в офисе к обеду и потребовала двойной эспрессо, Алену и Мэтью. Те появились вместе с Полиной, которую никто в тот день не ждал, но которая не могла сидеть на даче. Пришлось позвать и Кысу.
– Он меня не допрашивал, только ознакомил с постановлением, потому что у меня не было адвоката. Сказал – послезавтра. А где я завтра адвоката возьму?
– А Мэтью кто, виолончелист, что ли? – Кыса была верна себе.
– А в чем обвиняют? И вообще, откуда все это надуло? – перебивая друг друга, загалдели Полина с Аленой.
– Дайте в себя прийти. Все по порядку. Значит так. Следователь такой, ну… такой невысокий, блондин… почти бесцветный, с серо-голубыми глазами. Росточка маленького. Лет сорок, не больше.
– Он что, немец?
– Почему немец?
– Имя такое – Вильгельм Вильгельмович.
– Ага, и фамилия Путилло в придачу. Ариец просто. Не перебивайте. Значит, он мне дает постановление. Там написано, что следаки получили информацию о возможном преступлении. От кого – непонятно. Обвинение в том, что я дала взятку…
– Обвинение или подозрение? – перебил Мэтью.
– Да, подозрение, ты прав. Что я дала взятку в размере ста тысяч долларов США начальнику департамента Антимонопольного комитета, Петрову Сидору Пименовичу, чтобы тот обеспечил разрешение ФАСа на проведение дополнительной эмиссии в объеме миллиарда рублей. Ну, которую Алена с Колей и Мэтью готовили. Вот… Открыто уголовное дело с номером, причем не по факту, а в отношении конкретно Екатерины Трофимовой.
