Мария Метлицкая - Женский день
– Девочки, – решительно сказала Ольшанская, – а ведь праздник еще не кончился! Давайте расслабимся. И по чуть-чуть! И, кстати, телефон никто не включил?
– И опять есть охота! – подхватила Женя. – У меня так всегда – в смысле, на стрессе. Просто метать начинаю как… как свин, ну, ей-богу!
Аля распахнула холодильник.
– Пусто, девчонки. В смысле, что ничего быстрого и ничего готового. Курицу мы смолотили. Мяса полно, но все заморожено. А может, пиццу закажем? Ну, как тины?
Пиццу привезли через сорок минут. Дружно уселись прямо на ковер, затопили камин, и начался пир. Ели руками, запивая пивом, перемазались как малые дети. Что-то рассказывали смешное, и все дружно подхватывали и покатывались. Потом разлеглись на ковре – Ника свернулась калачиком и уснула, Аля раскинула руки и стала читать монолог Джульетты. Да так прикольно и смешно, что все снова развеселились. Марина травила свежие анекдоты, запас их казался неисчерпаем. Женя сказала, что от смеха уже болит живот и что они все дуры набитые. И опять всем стало смешно. Почему-то смешно…
– Смех истеричек, – заключила Аля, громко зевнула, послала всех к черту и тут же уснула.
Женя стянула с дивана плед, укуталась, пробормотала: «Спокойной всем ночи» и тоже уснула.
Марина оглядела честную компанию, подвинулась ближе к камину, протянула руки к огню и подумала, что так спокойна и счастлива давно не была. Очень давно. Целую вечность.
И вскоре тоже уснула.
«Праздник закончился, – подумала она перед тем, как заснуть, – а что будет завтра?»
* * *Проснулись от разрывающегося мобильного.
– Чей? – недовольно спросила Аля, поднимаясь с ковра.
Все переглянулись, и Женя смущенно сказала:
– Это мой, девочки!
Она схватила трубку и закричала:
– Да, Дашенька! Да не кричи, все нормально. Я… тут… в гостях. Да, потом объясню. Недалеко, нет. Рядом. Почти… За городом. Да близко, не кричи! Я знаю, что волновались. Ну, простите меня, пожалуйста. На такси? Вместе с Маруськой? Диктую адрес…
Она быстро назвала адрес, нажала на отбой и растерянно оглядела подруг.
– Ну… простите меня! Вы же все понимаете, девочки. Это же дети!
Девочки шумно вздохнули.
Аля встала, одернула майку, пригладила волосы, посмотрела на Женю, снова вздохнула и, наконец, сказала:
– Подъем, Братья Гримм. Собирайся. Беги, умывайся.
Женя нервно прошлась по комнате и тихо и растерянно спросила:
– Что же теперь будет? А, девочки?
«Девочки» хлопали глазами и так же дружно молчали.
Женя наспех умылась, расчесала волосы, мельком посмотрела на себя в зеркало, недовольно и разочаровано скривилась и бросилась на крыльцо.
Калитка была открыта, и во двор, уже минут через сорок, входили непрошеные гости.
Дашка, дочь. И Маруська. Тоже дочь. Старшая.
Они остановились и уставились на Женю.
Первая к ней шагнула Маруська.
– Мам! Ну ты, мам, даешь! Мы же все… чуть не рехнулись!
– И правда, мам! – обиженно подхватила Дашка. – Ну ты, мама… совсем!
Женя кивнула. На крыльцо вышла Аля и протянула ей куртку и сумку.
Женя заглянула в комнату.
– Ну, я… пошла, девочки?
Все закивали. Женя махнула рукой и вышла в прихожую.
– До встречи! – крикнула она. – Надеюсь, до скорой!
– Так, одну сбыли, – сказала Аля, – пристроили, значит. Кто следующий?
Она посмотрела на Нику.
– Мужу звони. Рехнулся, наверное.
Ника закивала, схватила выключенный телефон и набрала номер.
– Вадик! Я? Здесь. Да у подруги. Нет, ты не знаешь. Потом объясню. А ты? Где?
Она растерянно посмотрела на подруг.
– Он тоже… хочет приехать. Аль, подскажи, пожалуйста, адрес. А то я забыла.
– Разумеется, – кивнула Аля, – и двигай вперед. Жди на въезде. А то… я не любитель кровавых разборок.
Ника послушно вскочила и побежала в прихожую.
Оттуда крикнула:
– Ну, я пошла?
– С богом! – отозвались хором Марина и Аля.
Хлопнула дверь.
– Ну, – сказала Марина, – я тоже… Поеду.
– Валяй! – откликнулась Аля, выгребая золу из камина.
Марина кивнула и вышла из комнаты.
Аля села в кресло, вытянув ноги, и прикрыла глаза. «Устала, – подумала она, – я очень устала. Праздник был прекрасен, и все же… Я очень устала. Хочется в душ и в кровать. Укрыться одеялом, с головой укрыться и ни о чем не думать. Совсем ни о чем? Такое возможно?»
Она слышала, как хлопнула сначала входная дверь, а потом и калитка. Все! Все ушли, все уехали. Она одна. Снова одна. Совсем…
Кончился праздник.
* * *В машине ехали молча. Женя сзади, с девчонками. Обе положили ей головы на плечи, взяли ее за руки и счастливо вздохнули.
Женя закрыла глаза и подумала, что давно – очень давно! – ей не было так хорошо и так восхитительно, просто сказочно спокойно. Отступила давнишняя, давящая, свербящая, словно зубная, нудная душевная боль, когда она чувствовала себя совсем одинокой. Совсем никому не нужной. Дети выросли, у Никиты свой мир. Мир, куда ей ходу нет. А у мамы своя жизнь, где ей тоже нет места. Она всегда удивлялась – как человек может себя ощущать совсем, просто тотально одиноким, имея такую большую семью? Оказалось, что может. И еще как может! Вот тогда-то все и обесценивается, девальвируется – вся твоя жизнь, все жалкие потуги и невообразимые усилия. Что-нибудь изменить. Что-нибудь переделать – решительно, кардинально, резко.
Она почти задремала, чувствуя горячее дыхание дочек и тепло их ладоней.
– Мам! – сказала вдруг Дашка. – А давайте зарулим в «Макдоналдс»? Так есть охота! Просто кошмар. Я два дня не ела, – обиженно добавила она. – Ты же нам ничего не оставила!
Маруська ехидно хмыкнула:
– Ясное дело, ты же у нас безрукая. Вместе с папашей!
Остановились у «Макдоналдса» – совсем рядом с домом. Дашка влетела первая. Женя взяла Марусю за руку и задержалась у входа.
– Доченька, – тихо сказала она, – нам… надо поговорить. Когда ты… готова?
Маруська подняла на нее глаза.
– О чем говорить, мам? Да и смысл?
Женя нервно повела плечом.
– Все нормально, мам. Все хорошо. И я тебя… очень люблю!
В окне показалась «зверская» физиономия Дашки. Дашка махала руками и корчила рожи – типа, где вы там, клуши? Ждете моей голодной смерти?
Маруська взяла Женю за руку, и они вместе вошли в кафе.
* * *Ника дремала на пассажирском сиденье. Вадим выключил радио. На очередном светофоре она открыла глаза и посмотрела в окно.
– Далеко еще? Совсем не пойму, где мы есть…
– Ильинское, – ответил Вадим и посмотрел на навигатор, – пишет, что тридцать минут. До дома. Устала?
Он посмотрел на жену.
Ника кивнула.
– Домой очень хочется! – жалобно сказала она и виновато посмотрела на мужа.
– Ну, скоро будем, – почему-то обрадовался он. – Мама что-то колдует на кухне, а Данька рисует подарок. Знаешь, совсем ему не дается это чертово рисование! Даже солнышко получается какое-то кривое, словно подбитое, раненое, – засмеялся он.
– Весь в меня, – кивнула Вероника, – для меня рисование… в детском доме… всегда было пыткой. Просто ужас какой-то. Боялась его как огня!
Вадим улыбнулся.
– Да бог с ним, с рисованием. Не у всех же к нему способности. Ты и без рисования… умница, каких мало!
Он смущенно кашлянул. А Ника погладила его по руке.
В ту ночь… ну, после веселого «праздника», впервые все было не так. Она так растерялась от этих «открытий», что не смогла заснуть до рассвета. А наутро ей – вот ведь дурочка! – было неловко смотреть мужу в глаза.
Смотреть неловко, а вот дотронуться до него очень хотелось. Просто прижаться к плечу и вдохнуть его запах. Чудно! «Значит, не истукан», – смущенно подумала Ника.
И совсем даже не каменная баба. Снова все вспомнила и снова застеснялась – самой себя. Такая чудачка…
Да, кстати. После всего этого у нее – совсем непроизвольно, честное слово, – впервые выскочило слово, которого не было в ее лексиконе тысячу лет.
Обращаясь к свекрови, она назвала ее «мама».
* * *Марина Тобольчина написала заявление об уходе. Зашла в кабинет к Лукьянову и молча положила его на стол.
Он также молча прочел его и поднял глаза на Марину.
– Обиделась, значит, – ухмыльнулся он, – не терпишь критики, душа моя! Совсем не терпишь. Бросаешь друзей в тяжелый момент? Или я тебе уже совсем никто? Даже – не старый друг?
– Я тебе не душа и тем более не твоя! – внятно произнесла Марина. – Я тебе никто. Так же, как, впрочем, и ты мне. И, конечно, не старый друг! Я понятно излагаю?
– Чего ж не понять, – кивнул Лукьянов, и она увидела, какие злые и холодные у него глаза.
– Хорошо подумала? – Он занес ручку над заявлением и с усмешкой посмотрел на нее.
Она кивнула.
