Татьяна Трубникова - Знаки перемен (сборник)
Нож неудобно уперся ему в бок. Он его передвинул.
И вот этот огромный базалай, которым можно делать все, что угодно – резать дерево, защищаться, убить овцу… В нем – тоже Аллах?!
Солнце пекло голову уже совсем нестерпимо. И ловить ресницами луч расхотелось. Асланбек перебрался в тень.
И уснул.
Проснулся он только тогда, когда солнце стало клониться к закату.
Первой его мыслью было: «Как хорошо, что вечер. Пора домой.» Но потом он огляделся и вспомнил, где он. И зачем. Он вспомнил утро и приказ отца. Вокруг не было ни души. Кроме овец. Как и утром все так же щипавших траву. Ему стало страшно.
Есть совсем не хотелось. Зато очень хотелось пить. Не смотря на вечер, воздух казался сухим. От страха пить стало хотеться еще больше. Асланбек смотрел на заходящее солнце и думал, что успеет до темноты, только если погонит стадо прямо сейчас. Потом будет поздно. Сорвется бестолковая овца. Ему влетит. Он еще раз вспомнил жесткое лицо Шамиля утром. Во рту было сухо. Неужели он хочет его смерти? Мальчик вытряхнул пару оставшихся капель из фляжки. Даже рот не намочило. Но он не погнал стадо домой. Он остался.
«Выдержу до завтра», – решил он. «Утром поищу воду.»
Он пересчитал овец. Не отбилась ли какая-нибудь? Все были на месте.
Когда стемнело, стадо устроилось на ночлег. Асланбек выспался, да и желудке слегка жгло, поэтому он не мог уснуть. Он смотрел на копья звезд. И все они были направлены на него. Их было так много, как бывает только ночью в горах. Он смотрел очень долго и в конце концов ему стало казаться, что он летит… Или это голова кружилась? Вряд ли ребенок мог понять. И вдруг он еще раз отчетливо понял, что ОН ЗДЕСЬ ОДИН. Первобытный страх так сковал его руки и ноги, что он понял, что не может двинуться. Да и не хотелось шевелиться. Он прислушался. Против обыкновения, даже горы молчали. Словно сочувствовали ему. Или хоронили его. Тишина, как в могиле. Он боялся пошевелиться – вдруг услышит какой-нибудь зверь. Он знал, что в горах водятся и волки, и медведи, и кабаны… Спички у него были. Он всегда носил их с собой. Но он боялся развести огонь. Он боялся даже двинуть рукой или ногой. Ночь и он. Полное одиночество. Это был тяжкий груз для мальчишки.
Окоченев, замерев, так и сидел он до рассвета. И лишь когда горы стали сереть, понял, что спасен. И только тут заметил, КАК хочет пить. В носу и в горле пересохло. Изо рта шел неприятный запах. «Как от вок стага Рашида», – подумал он. И именно от этой мысли стало вдруг так жалко себя, что он готов был заплакать. Может, он уже состарился? И вот-вот умрет? Слезы навернулись на глаза. Но вдруг он вспомнил, что даже мать его не пожалела. И, вместо того, чтобы от этой мысли расстроиться еще больше, он вдруг успокоился. Слезы высохли, еще не успев упасть. И еще он подумал, что потеряет воду.
Овцы просыпались. Роса. Асланбек бросился на траву. Стал слизывать капли. Язык намочился, но напиться этим было нельзя. Тем не менее он ползал по траве, которую жевали овцы, пока солнце не поднялось высоко и не высушило влагу трав. Лицо намокло. От этого стало немного легче.
Оставив стадо, он еще раз обошел окрестности, надеясь найти ручей. Но воды не было. Шамиль знал, что делал, когда посылал его сюда. Мальчик взобрался по крутому склону, под которой медленно, годами таял ледник.
Оглянулся назад. Далеко внизу паслись его овцы. И тут же он понял, что спуститься не сможет. Разве только кубарем, чтобы сломать себе шею. Голова кружилась отчаянно. Теперь-то он точно понимал, что это такое. Во рту – тухлая горечь. Живот схватил спазм. Но он не болел. Болела спина. Сильно тошнило. Он присел. Ему было так плохо, что он почти не чувствовал страха высоты. И забыл, что надо молиться Аллаху, тогда он поможет.
«Я умру», – понял он. «Я не спущусь. Придется подыхать здесь».
Священный месяц рамадан – это пост, во время которого нельзя пить и есть от восхода до заката солнца. Но Асланбек и подумать не мог, что двенадцать часов поста так отличаются от двадцати четырех, а двадцать четыре – от двух суток. А ему надо продержаться трое суток!
Он старался дышать как можно глубже. Так меньше мучила тошнота. Спустя какое-то время боль отпустила. Даже тошнота притихла. Дыхание помогало. Хотя в полную силу он вдохнуть не мог – живот как будто прилип к спине.
«Зачем я сюда залез, зачем?!!!»
Он нащупал нож. «Спасибо, дада! Ты все знаешь, отец!» Асланбек понял, как спуститься. Ножом он вырезал ступени. Это длилось долго. Почва была не мягкая, как на равнине. Она была – лед, камни и корни растений. Мальчик совсем выбился из сил. Когда оставалось метра четыре, он уронил нож. Да и сил все равно не было. Асланбек заскользил вниз, но приземлился неудачно, подвернув ногу. Долго и счастливо лежал внизу. Губы его были совсем сухие и белые. Нога болела. Проклятые овцы с удовольствием щипали траву. Впервые он понял, что ненавидит их. «Правильно им режут горло», – почему-то мстительно подумал он.
Он лежал и не шевелился. Так меньше уходили силы. Слабость была отчаянная. Горы вокруг затеяли веселый хоровод. Они кружились, качались, уплывали куда-то… Асланбек уснул. А может, потерял сознание. А когда очнулся, такая злость поднялась в душе, какой десятилетний мальчишка никогда еще не знал. Он представил, как Шамиль сейчас лежит на своем ковре, а мать печет лепешки. У них очень много воды – в кувшине, в чашках, в тазу, где моют руки…
Шамиль действительно лежал на ковре. Но Патимат не пекла лепешки. Она молилась. И плакала. Шамиль с неодобрением смотрел на нее. Наконец, не выдержав, женщина поднялась… У выхода схватила кувшин с водой и бросилась из дома. Шамиль все понял. Быстро вскочил, догнал ее, швырнул на ковер. Железный кувшин покатился по полу. Из него выплеснулась вода.
– Глупая женщина, – прошипел Шамиль жене в лицо. – Я использую «джихад руки», чтобы мальчишка понял, что такое «джихад сердца»!!!
– Он умрет! – Патимат пыталась вырваться из крепких рук мужа.
– Не умрет. У него есть нож.
Асланбек лежал и смотрел в кружащееся небо. Дышать – вот все, на что хватало его сил. Рука нащупала упавший нож и самопроизвольно сжимала его. День клонился к вечеру. Сильно болела спина, рот как будто слипся, мучило головокружение и тошнота, но, как ни странно, пить почти не хотелось. В нем как-будто отрафировались все чувства, все желания… А еще на скале над ним уселся черноголовый гриф… Но даже на него Асланбек смотрел равнодушно, как будто не понимая, чего тот ждет… Злость – и та ушла. Как последнее прибежище жизни. Сытых овец он уже не ненавидел. Они были просто светлыми фигурами на фоне синеющего луга. Асланбек подумал, что скоро выпадет роса. И это шевельнуло надежду в душе. Темнело.
Вдруг несколько светящихся точек привлекли его внимание. Сначала он думал, что это шайтаны пришли взять его душу, но вкоре по тихим, едва различимым звукам понял – это волки. Слух и обоняние у него за эти два дня голода и жажды так обострились, что Асланбек знал – если бы где-нибудь поблизости была бы вода, он ее нашел бы просто по запаху. Волков было всего несколько штук. Если бы дело было вчера – он умер бы от одного страха. Сегодня – ничего подобного. Волки голодными глазами смотрели на него – он на них. Вот и все.
Кое-как собравшись с силами, преодолевая слабость, Асланбек, не обращая внимания на светящиеся точки волчьих глаз, на карачках стал собирать сухие ветки. Только вот вопрос – сколько их надо на всю ночь? Наверное, много. Овцы в страхе метались и блеяли. Сбились в кучу.
Закончил сбор Асланбек, когда совсем уже ничего не было видно. Глаза волков стали ближе. Луны, как нарочно, не было. Наощупь развел огонь. Волки отошли. Взяв несколько горящих веток, он обошел стадо, опасаясь, как бы волки не отбили какую-нибудь овцу. Но те отошли еще дальше.
Странное дело – всего пару часов назад Асланбек лежал ничком, в силах только дышать, а сейчас чувствовал такой подъем, что казалось – он может взбежать на соседнюю гору и спуститься без всякого труда, одной силой и ловкостью ног и рук. На ту самую гору, с которой едва спустился сегодня. Дышать стало легче. Спина лишь едва заметно ныла. Ему так хотелось взбежать на гору, чтобы испытать открывшуюся силу, что он едва сдержал этот порыв, боясь оставить своих овец. Да и ночь. Ничего не видно. Неразумно это. Завтра попробует. Еще раз обошел с горящими ветками стадо. Находясь на подъеме духовных и физических сил, Асланбек чувствовал – он может просидеть всю ночь. Десять ночей не смыкая глаз, если будет надо. И еще он ощутил блаженство. Он не мог сказать, откуда оно шло и почему возникло. Но он здесь СОВСЕМ ОДИН. Он, овцы и волки. Он был счастлив.
Под утро волки ушли. Догорал костер. Асланбек уснул.
Во сне шептал спекшимися губами:
– Пить…
Ему снился сон. С горы, с которой он вчера упал, льется вода. Но он не может дотянуться, достать до нее. Его нож. Рывок, резкое движение – и на лицо ему хлынула волшебная, теплая влага.
