Дан Борисов - Троглобионт
– Что за саламандры? – поинтересовалась Анна, – Они бывают у нас?
– Они встречаются очень редко, но известны некоторые разновидности и описаны учеными. Никогда не слышали об «огненных саламандрах»?
– Я читала где-то, но мне казалось это мифом. Саламандры, не горящие в огне… этого же не может быть.
– Может, Аня, и они реально существуют, их иногда выбрасывает лавой из вулканов.
– Почему же они не сгорают?
– Кремнийорганическая жизнь, Егор, там, где в ваших молекулах углерод, у них кремний. Здесь всё кремнийорганическое и вот эти деревья и люди. С физико-химической точки зрения жизни двух миров совершенно несовместимы. Для вас эти ящеры совершенно безопасны, вы им абсолютно не интересны – они не могут вас съесть, это всё равно, что вам съесть камень.
Больше вопросов не последовало, и Корвер продолжил:
– Эти монстры начали тут откровенный разбой, некоторые каким-то образом даже умудряются проникнуть через силовое поле. Вон там в улочке, возле главной площади лежит один. Отсюда виден только хвост. Совершенно безмозглое существо, он откусил от жилого дома силовой щиток и погиб, но по пути сюда от берега моря он успел убить и сильно поранить около сотни человек.
Из города доносился шум возбужденной толпы и отдельные выкрики. Эти звуки резко контрастировали с беззаботным пением птиц в окружающих поляну кустах и кронах деревьев.
– Почему же нельзя применить оружие? как исключительную меру, хотя бы, – удивленно спросил Егор.
– А оружия нет… физически нет. Вот эти заостренные палки, которыми размахивают люди – самое грозное оружие из имеющегося в их распоряжении. Есть еще, правда, кухонные ножи и вилки.
– Тогда его нужно сделать.
– Вот в этом-то вся загвоздка. Есть описания, чертежи, они хранятся в храме – вот эта самая большая пирамида и есть главный храм знаний и искусства. Видите ли, ребятки, у любой демократии, даже самой справедливой, есть свои издержки. Когда уничтожалось оружие, был принят закон, по которому возобновить производство оружия можно будет только в случае самой крайней необходимости по решению квалифицированного большинства, здесь оно, так же как и вас, составляет семьдесят пять процентов, то есть три четверти голосов. После трех голосований достигнуть такого большинства так и не удалось. Есть достаточно много людей, которые считают, что новое появление в свет оружия гораздо опасней самых страшных монстров. Может и справедливо считают.
Шум толпы всё усиливался. Кольцо митингующих смыкалось вокруг храма.
– Эти люди пришли сюда с мирными намерениями, палки они взяли только для демонстрации слабости такого средства против врага, но добром это не кончится.
Егор с Анной сосредоточились на происходящем в городе. Лица митингующих были возбуждены и озлоблены. Что именно они кричали, было не понять, но крики явно не походили на призывы к спокойствию. Защитники храма в белых одеждах и с пустыми руками тоже кричали что-то, но их было очень мало и их аргументы не производили никакого впечатления. На нейтральную полосу, еще остававшуюся между спорящими сторонами, вдруг вырвался тот самый человек, что возглавлял малую группу здесь, наверху. Он поднял руку, обернувшись к толпе своих единомышленников, прокричал что-то, повернулся и бросился вперед на защитников храма, выставив перед собой острие палки. Защитники отпрянули, но остался один. Растопырив руки, он пытался преградить путь наступавшему главарю.
Острие палки воткнулось в этого человека в районе солнечного сплетения, неожиданно легко вошло в тело, и белые одежды человека моментально окрасились ярко красным пятном. Движение перед храмом на миг остановилось. И наступающие и их оппоненты замерли от неожиданности и ужаса. Но кровь уже пролилась, и остановить развитие событий стало невозможно. Первые ряды наступавших, видевшие и осознавшие всю дикость и преступность произошедшего, не хотели больше идти вперед, но их подпирали задние ряды и наступление продолжилось само собой.
Вот толпа уже растоптала тело человека, испачканное кровью, вот уже защитники попытались скрыться в храме, но их догнали. Толпа ворвалась в храм.
– Всё кончено. Джин вышел из бутылки. Не надо осуждать бунтаря, его жена и дочь погибли в зубах чудовища, он почти лишился разума. Никто не хотел проливать кровь и никто не виноват. Но дело сделано и теперь вся их жизнь пойдет несколько в другую сторону.
– Не без внешнего участия, я так понимаю…
– Ничто в жизни не обходится без нашего участия, Егор, – совершенно серьёзно сказал Корвер и задумался.
7. Живой труп
Очередное изменение Егор почувствовал по свежему ветерку, обдувавшему лицо и руки. Он огляделся. По глазам сразу резанули голубые краски неба и белых облаков. Они опять сидели за столом на Медвежьем острове. Вид на озеро загораживало огромное чудовище, совсем не страшное здесь, неподвижное и мертвое, как восковая фигура со стеклянными глазами. Костер догорал. Егор встал, чтобы размяться и подкинуть веток в костер.
– Поставь чайничек, Егор, – Корвер с Анной тоже встали из-за стола.
– А не проще тебе еще раз щелкнуть пальцами? и…
– Проще, конечно, но в этом чае будет легкий привкус искусственности. С костра, с дымком он гораздо вкуснее.
Анна попыталась взяться за ручку чайника, но тут же отдернула руку.
– Он горячий, – Анна веточкой зацепила и приподняла крышку, – Пар идет, только что не кипит.
– Кипел уже.
– Тогда давайте попьем чайку, – Корвер спокойно голой рукой взял чайник за раскаленную ручку и направился к столу, – Вы будете?
На столе опять проявились помятые закопченные кружки и черные сухари. Корвер бросил в кружки по щепотке заварки и залил кипятком. Егор, тоже вернувшись за стол, сразу отметил несоответствие. Испачканные сажей кружки на белой скатерти смотрелись явным диссонансом. Он рассмеялся даже – всё остальное, значит, можно было воспринимать спокойно и нормально. Он еще раз осмотрелся вокруг. И действительно, ничто, даже статуя ящера, не вызвало в душе протеста. Корвер отламывал кусочки сухаря и с видимым удовольствием хрустел ими, запивая чаем. Анна, облокотившись на руку, задумчиво смотрела куда-то в пространство.
– А мне?
Все тут же обернулись на голос. На своем месте вдруг откуда-то появился Тихон. Корвер молча отлил чаю из своей кружки в блюдце и протянул его Тихону.
– Подуй только – горячий.
– Он думает, что уел меня? – Тихон важно прошелся по столу, взял в клюв кусок сухаря и бросил его в блюдце, – На все твои хитрости, Корвер, у нас найдутся свои.
– Ну, что? Оттянулся, получил удовольствие?
– Ты о чем? О чае или о драке на площади? – перья на Тихоне были немного взъерошены, клюв слегка приоткрыт и проглядывал язык, как у загнанной собаки.
– На площади, конечно. Я не сомневался, что с чаем ты вывернешься, ты же не какой-нибудь глупый журавль из басни.
– Омерзительно, но прекрасно. Захватывает. Троих ваших уложил голыми руками… потом меня чем-то по голове сзади, – Тихон пригладил перья на голове правой лапой, потом клюнул сухарь в блюдце и перевернул его, – Твердоват еще.
– Какими такими руками? – заинтересовалась Анна.
– Клюй свой чай и отдыхай, Тихон, я им объясню, – Корвер с сожалением отставил пустую кружку в сторону, – Тихон совместился с телом одного из защитников храма и принял участие в сражении.
– В двух, Корвер, но с первым промашка вышла, а вот второй, просто молодец.
– Разве это возможно? – опять вмешалась Анна.
– Возможно, – продолжил Корвер, – но только за некоторое, очень малое время до смерти, когда человек сильно возбужден и потерял уже контроль над собой. Порядка событий это уже не меняет, но удовольствие получить можно. А вообще, прочувствовать человеческую жизнь по-настоящему можно только одним способом – нужно родиться человеком и прожить его жизнь, вот как вы с Егором это сейчас делаете. Громоздко, конечно, но другого способа нет.
– Есть, я вот, например двести с лишним лет живу вороном, уже счет годам потерял, – фальшиво трагическим голосом произнес Тихон.
– Мы тебе памятник поставим, при входе… куда-нибудь. Ты герой труда, Тихон, но я бы очень не хотел очутиться на твоем месте. Жить триста лет нудно и не продуктивно, – это он обращался уже к людям, – Я например, обычно больше тридцати не живу, и помирать люблю в сражении, сам, а вот Тихону приходится пробавляться чужими страстями.
– Значит, и тебе человеческое не чуждо? – спросил Егор, внимательно следивший за разговором.
– Плох тот генерал, который перестает быть солдатом. По мне, мертвый лев гораздо лучше живой собаки.
– Софист, – фыркнул Тихон.
– Отнюдь, Тихон, отнюдь, я практик, поэтому и люблю сам залезать в гущу событий. Можно ведь наблюдать за жизнью со стороны, так как мы сегодня это делали там, – он ткнул пальцем в землю, – Но это всё равно, что жевать бумагу, вместо пирожного или, хотя бы, вот такого сухаря. А вкусные же сухари… не поставить ли нам еще чайку?
