Юлия Лешко - Ангел в темноте
– Знаешь, у него, по-моему, вообще нет недостатков, так, смешные мелочи… Вот он зонты теряет все время. Мы женаты всего пять лет, а он уже потерял их штук десять. Я заставлю утром взять – вечером он приходит без зонта.
Она засмеялась, взглянув на Бориса, будто приглашая посмеяться вместе, потом добавила:
– Но когда мы в дождь идем куда-то вместе, он его нигде не оставит, не забудет, потому что на улице надо прикрывать меня.
Борис решился, наконец, спросить:
– Лена, и он от тебя ушел?
Лена посмотрела на него оценивающе:
– А ты бы не ушел? Я ведь ему рассказала, что познакомилась с тобой.
У Бориса сделались большие глаза, а заметившая это Лена спросила:
– Тебе это странно? А мне не странно. У меня нет и никогда не было от него никаких секретов… Не было. Я просто рассказала, что встретила…
Она встала, подошла к подавшемуся к ней Борису и подняла руку со сверкающим под электрическим светом камнем над его красивой головой. Потом, не сразу, нежно погладила. И только после этого продолжила:
– Встретила всю… юность мира в одном, таком милом, таком прекрасном лице и, как видишь, поддалась очарованию.
Конечно, Борис понял, что это прощание. Взял ее руку, потом другую, положил их себе на плечи и обнял Елену за талию. Лена не отстранилась, потому что всему, даже самому нежному поцелую, приходит конец.
Уже у входной двери Борис нашел в себе силу проститься с прекрасной Еленой. Вот только слово «до свидания» ему никак не давалось.
– Ну, хорошо. Я пойду, Лена. У меня, я же совсем забыл, завтра семинар…
Лена кивнула. Он вышел.
Еще держась за ручку двери, произнес:
– Знаешь, а я тоже умею делать бутерброды… А больше ничего.
Пошел к лестнице. Обернулся.
– А зонта у меня нет. И никогда не было. Я люблю дождь… В дождь не нужно никому объяснять, почему плохое настроение.
И, еще раз посмотрев на Лену, побежал вниз.
Она стояла неподвижно, пока не услышала, как знакомо пискнули дверцы, как зафыркал мотор его «запорожца», – и просто закрыла лицо руками.
* * *Свои семинары по античной литературе Алексей Александрович всегда проводил в форме зачетов. Не из вредности – оценки ведь все равно останутся только в его личном журнале. А просто потому, что к зачету или экзамену у него уже складывалось определенное впечатление о студенте, он знал, чего от него ожидать, к кому проявить снисхождение, к кому – большую требовательность. Были случаи, когда только по результатам семинаров он ставил пятерки абсолютно не знающему ответа на конкретный билет студенту…
Хорошенькая девушка, которая так любит японские кроссворды, оказалась начитанной умницей. Выслушав ее ответ на основной вопрос билета, Найденов, улыбаясь, предложил:
– Если вы мне ответите, как звали собаку Одиссея и где находится древняя Колхида, я поставлю вам пятерку. Это будет первый шаг к автоматически сданному экзамену.
Девушка задумалась. Потом, кивнув сама себе, уверенно произнесла:
– Ну, Колхида – это в Грузии. Вернее, Колхида – это Грузия… А собаку?
По лицу девушки было явно заметно, что наличие собаки у царя-путешественника для нее вообще новость.
Найденов склонился над своим журналом, что-то в нем записал, с улыбкой вновь обратился к девушке:
– Когда я учился у профессора Лапидуса, это был коронный вопрос. А коронный ответ на него был вот как раз… «Лапидус». Один студент выдал: «Лапидус, говорит, эту собаку звали, ясное дело…» Семен Наумович очень был интеллигентный человек, ничего ему не сказал, двойку даже не поставил, а вот легенда пошла гулять с курса на курс…
Девушка робко улыбнулась и пошла на свое место. А Алексей Александрович сказал, обращаясь уже ко всем присутствующим, уткнувшимся в свои листки:
– А пса Одиссея звали Аргус.
Только Борис сидел прямо, не глядя в свой разрисованный гладиаторскими боями, без единой буковки листок. Услышав свою фамилию, встал и решительно направился к столу преподавателя.
Тот взглянул на него мельком:
– Садитесь. Ну, покажите ваш билет…
Все еще стоящий Борис протянул бумажный прямоугольник с совершенно безразличным видом.
– Так, «Труды и дни», Гесиод… Очень интересно! – Алексей Александрович заглянул в свой кондуит и тут как будто в первый раз увидел там фамилию Шумский – и осекся. Он понял, кто перед ним. «Ну, конечно, этот красавчик Шумский… Господи, мог бы и раньше догадаться. Мало ему, что девчонки бегают строем…»
Борис стоял еще секунду, потом сел и с непонятным большинству присутствующих вызовом произнес:
– Извините, я не готов.
Найденов посидел некоторое время молча, потом сказал немного охрипшим от волнения, мгновенно ставшим усталым голосом:
– Да я и сам не готов…
Те из студентов, что были не очень увлечены своими ответами и шпорами, невольно подняли голову, услышав непонятный диалог.
Преподаватель и студент молчали, насколько позволили обстоятельства. Потом Борис встал, чтобы уйти. Куда глаза глядят. Но Алексей остановил его:
– Подождите.
Борис сел на место, не глядя на Алексея Александровича. «Он не производит впечатления труса. Отчего же все сбежать-то норовит?» – подумал доцент.
Пауза явно затянулась. И все-таки, через еще какое-то невыносимое время Найденов, наконец, спросил у Бориса негромко:
– Теперь вы можете мне ответить, почему в «Илиаде» ничего не написано о красоте Елены?
Борис невежливо молчал – так казалось со стороны. А потом начал говорить с все большим запалом, даже агрессивно:
– Он ничего и не мог написать о ее красоте. Не мог! Он ведь и правда был поэтом, этот бродяга. И понимал, наверное, что слова, даже если это стихи… обычны, они стираются. Они повторяются, повторяются и просто стираются от употребления! Все, что ни скажешь, может оказаться банальным, недостойным этой женщины… А из-за Елены началась война.
Уже очень многие, забыв про свои потенциальные автоматы, откровенно слушали необычно эмоциональную для рядового семинара по античке тираду Бориса…
Он сделал паузу только чтобы привести в норму дыхание. Вдохнул и продолжил, прямо глядя внимающему преподавателю в глаза:
– И при чем тут вообще красота? Сказать, что у нее красивая походка? Ну и что? Или что глаза красивые, огромные, бездонные, да? Но разве в этом дело? Она – чудо! Искренняя, веселая, юная! Она… Само ее имя обозначает Свет! Вот она есть – и светло. А нет ее – и это просто день, четверг, – парень резко взглянул на свои часы, – тринадцать часов пятьдесят шесть минут по местному времени.
Оказалось, страстный монолог все же отнял у него какие-то внутренние силы: он откинулся на спинку стула и опустил свой уже не такой дерзкий, как прежде, взор.
Но уже теперь Найденов, скрестив руки на груди, во все глаза смотрел на парня. И опять повисла тягостная пауза, в которой напряженно участвовала вся аудитория. Наконец Алексей Александрович тихо сказал:
– Отлично.
Борис спросил без всякого напора, без недавней мальчишеской агрессии, скорее из вежливости:
– Что?
И Алексей Александрович повторил:
– Отлично. Садитесь.
Борис вернулся на свое место, но не сел. Взял свою спортивную сумку, кинул в нее ненужный листок с гладиаторами и, не оглядываясь и не прощаясь, пошел к двери.
Преподаватель сидел за столом, опустив глаза, крутя в руках ручку. Тем временем в аудиторию постепенно вернулась строгая атмосфера экзамена. И только на последней парте парень, на сей раз не целующийся со своей сидящей рядом и что-то строчащей на листике подружкой, никак не мог отвести глаз от лица доцента Найденова. По его глазам было видно, что что-то он, кажется, понял…
* * *…Елена потопталась немножко у знакомой двери, потом условным тройным звонком дала о себе знать.
Дверь открыла свекровь. Крошечная, в неизменном кружевном воротничке на неизменном темном платьице…
Без всякого предисловия, еще не впустив Елену в прихожую, она начала свой «плач Ярославны»:
– Лена! Ну что случилось? Вы поссорились? Я ничего понять не могу, Леша молчит. В чем дело, а? У меня давление скачет, бессовестные вы поросята!
Лена зашла, обняла пожилую женщину, которая так и не опустила раскинутых рук в жесте, похожем на позу из индийского танца «катхак», прижалась к ее к худенькому плечу головой, потом освободила свекровь из своих объятий и пошла на кухню.
Было слышно, как шумит вода в ванной. «Леша дома!» – радостно подумала Елена.
Лена села за стол, вытянула ноги, а пожилая женщина села на стульчик рядом, смотрела на невестку с надеждой и тревогой.
А та вдруг сказала, глядя на нее не то насмешливо, не то печально:
– Галина Алексеевна, а вам не кажется, что вы засиделись в мамах?
Свекровь с недоумением взглянула на невестку. Лена, довольная произведенным смятением, продолжила, уже осторожнее:
– Вам не пора стать бабушкой?
Лешина мама прижала тоненькую ручку к груди, вот-вот заплачет. Но глаза засияли – как елка в Новый год!
