Марина Евдаева - Обратная сторона радуги
Хана вдруг развеселилась, это маленькое происшествие показалось ей забавным.
Удивительно, но мастерская, несмотря на
поздний час, не было пуста. Застигнутый врасплох Даниэль быстро накрыл что-то старой газетой.
– Дани, – удивился Рубен, – чего это ты тут изобретаешь?
Не говоря ни слова, Даниэль выбежал под проливной дождь и скрылся из виду.
– Да подожди ты, простудишься ведь, – крикнул Рубен. – Вот дурень!
Хана молча любовалась им.
– Да, – сказала она, наконец, – я выйду за тебя замуж. И сестру твою мы обязательно найдем.
Маленький Рубен окреп и повеселел.
– Скоро мы с мамой замуж выходим, – рассказывал он своим друзьям.
Маму он не ревновал, поскольку отца не помнил, а мамин избранник был ему по душе, это все давно заметили.
С тех пор, как его старший друг медленно пошел на поправку, Даниэль, многому за это время научившийся, оставался помощником пани Шломцион. Однако теперь у него случались и свободные минуты. Декабрь подходил к концу, близилась Ханука. Собрав вокруг себя малышей, Даниэль рассказывал о восстании Маккавеев и о великом чуде спасения, давшем начало празднику. Слушали его с интересом, Даниэль неожиданно проявил и талант рассказчика, и умение находить индивидуальный подход к каждому из детей. Вечерами он по-прежнему уходил в мастерскую, но так никому и не рассказывал, что там делает. А однажды, поднявшись чуть раньше обычного, объявил, что ему надо отправиться в Тель-Авив по делам.
– Ну, ты у нас загадочная натура, – ответила на это пани Шломцион. – Ладно, поезжай.
Тель-Авив завораживал Дани, он бродил по ярким улицам и думал о том, что этот большой город с высотными домами, банками и ресторанами там, где еще недавно была пустыня, при этом город абсолютно еврейский, вот оно и есть, настоящее ханукальное чудо.
Последнюю свечу ханукального светильника зажигали с небольшим сожалением. Уходящего праздника детям было особенно жаль, и только маленький Рубен рассудил по-философски – «Пусть, чем скорее кончится Ханука, тем скорее настанет Пурим!»
Когда Рубен одел на палец Хане изящное колечко, он почувствовал себя человеком, все мечты которого сбылись в одночасье, поэтому всю торжественную атмосферу, царящую вокруг, воспринимал, как в тумане. Хана, казалось, находилась в такой же эйфории.
Подошел Даниэль с большим свертком, который неуклюже спрятал подмышку, протянул Рубену руку и выпалил:
– Я желаю вам счастья, а это мой свадебный подарок, – вручил сверток Хане и, волнуясь, отошел в сторону.
– Это же скрипка, – Хана не верила глазам. – Дани, ты сделал скрипку? Сам?
– Сам. Не хотел, чтобы ваш талант пропал даром. Мой отец был лютье, кое-чему я у него успел научиться, – и с важным видом добавил: – вот только жаль тирольской ели нет.
Хана взяла скрипку и заиграла «ойфн припечек». От её беззащитности не осталось и следа, уверенными и даже властными движениями она сразу подчинила себе самодельный инструмент и заставила его издавать потрясающие звуки. В этом новом образе она оказалась еще привлекательнее.
– Так ты за струнами ездил в Тель-Авив? – шепотом спросил Рубен.
– Ну да, за струнами.
– Надо же, Дани, да ты просто молодец.
Юноша покраснел и растянул пухлые губы в улыбке.
Пришла весна, принеся ожидаемый за Ханукой Пурим, а вслед за Пуримом вернулась беда. Наверное, она и не планировала свой окончательный уход, именно поэтому не попрощалась, покидая вместе с британцами гамбургский порт.
14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион в тель-авивском музее провозгласил создание независимого еврейского государства. Во всех уголках страны, включая маленький кибуц, прогремел его, усиленный динамиками, голос. Англичане покинули Израиль, и он незамедлительно оказался втянут в свою первую войну за существование, за Независимость.
В первые дни войны маленький кибуц оказался костью в горле продвигавшихся на север египтян. Убрать его с пути стало задачей номер один. В спешке эвакуировав стариков и детей, два взвода батальона крестьянской молодежи Палмах на свой страх и риск встали на защиту с большим трудом поднятой земли, располагая помимо легкого оружия одним пулеметом – против египетской авиации. Отдать врагу своё ханукальное чудо, свой Тель-Авив?! Никогда этому не бывать!
Первый налет им удалось отбить. Но за ним последовали второй и третий. Держать удар было все сложнее, и через неделю отчаянной борьбы защитники кибуца отступили. Путь к Тель-Авиву для египтян был свободен. Уже несколько десятков километров отделяло их от цели, и израильтянам не оставалось ничего иного, как нанести контрудар с воздуха по египетским колоннам. Этого никто не ожидал, египтяне в растерянности отступили.
Хана с сыном дожидались в Хайфе, они занимали маленькую комнату на первом этаже старого дома. Положение было тяжелое, с севера наступали ливанские танки, арабы в спешке покидали город.
Рубен оглядывал их скромное жилище.
– Бен-Гурион призвал на военную службу всех мужчин от семнадцати до тридцати восьми лет. Нарушить приказ я не могу и не хочу, но как же я оставлю вас здесь одних?
Черные мысли о недавнем поражении Палмаха и о необходимости оставить свою новую
семью в незнакомой и опасной Хайфе снова накрыли его с головой.
– Не тревожься об этом, – просила Хана, – я видела более тяжелую жизнь. Здесь у нас все будет хорошо.
– Я больше не боюсь! – уверял маленький Рубен. – Теперь я знаю, что я хороший и Боженька меня слышит. Ведь это я попросил его вас поженить. Просто возвращайся скорее, мы тебя любим!
И он спустя год вернулся. Вместе с вестью о безоговорочной победе Израиля.
Хайфа постепенно возвращалась к мирной жизни.
– С этого города началось наше знакомство со страной, – сказала Хана. – Знаешь, я бы очень хотела остаться здесь навсегда. Мы оба – городские жители, нам уже не измениться.
– А я почти привык было к крестьянской жизни.
В свое время его действительно восхищал энтузиазм молодежи, осушающей болота и строящей водонапорные башни, создавшей сильную армию и возводящей прекрасную страну в пустыне.
– Зачем нам оставаться в Хайфе?
– Затем, чтоб ты, наконец, продолжил образование, ты должен поступить в Технион.
Рубен мотнул головой.
– Дохлый номер. Я напрочь лишен прилежания. Скорее всего, упустил тот момент, когда оно формируется в зачатке. Вместо того, чтобы привить мне тягу к знаниям, учителя воевали
с моей дьявольской шуйцей, на костре, правда, не сожгли, но желание учиться зверски растерзали.
Рубен не лукавил. Разгуливай леворукий мальчишка по парижской улице Сен Дени веке в восемнадцатом, он бы не преминул пустить пыль в глаза друзьям-париям, но Рубену Боннеру повезло меньше. Он появился на свет по другую сторону жизни, где выделяться из толпы было равносильно вызову. Тогда он потерпел первое в своей жизни серьезное поражение, а за ним последовало непонятное, но естественное для ребенка, которым недовольны окружающие, чувство вины. Не понимая в чем именно он виноват, но отчаянно пытаясь исправиться, он однажды не понял, а просто почувствовал, что все эти попытки бесполезны, что человек, возомнивший себя хозяином природы является просто её самым заносчивым рабом. Однако природа великодушна, она ответит на все вопросы тому, кто не перечит ей. И, еще в детстве, обладая сильным характером, в одиночку зажил по её правилам.
Голос Ханы вернул его к действительности.
– Не верю. У тебя редкая эрудиция.
– Поняв, что выровнять успеваемость мне уже не светит, я стал много читать. Скажем так, наверстывал недоработки образования. В конце концов, я обнаглел до такой степени, что читал прямо на уроках, пристроив книгу под партой. А потом отец отправил меня в от греха подальше в Берн, но я и там плохо учился.
– Бог наградил тебя незаурядными аналитическими способностями, а ты хочешь пустить их по ветру.
– Бог… Чем дальше, тем меньше я его понимаю. Или тех, кто утверждает, что хорошо его знают. Богу приписывают человеческий характер, причем каждый наделяет его своим собственным. Даже несчастья, выпавшие на долю человека, позиционируются с двух сторон – вредного соседа Бог наказывает за грехи, а мне, безгрешному по определению, посылает испытания, как Иову. Если и есть где-нибудь высший разум, ох, и потешается же он над нами.
Мудрая и по-женски изворотливая Хана одарила мужа лукавой улыбкой и произнесла:
– Согласна. И вместе с тем считаю, что лишать мир такого естествоиспытателя крайне неблагоразумно. Он предложил пари, мы его принимаем.
Это «мы» понравилось ему больше прочих убеждений. К тому же надежду однажды продолжить образование Рубен лелеял давно, но не решался признаться даже любимой женщине.
– Сдаюсь, – вздохнул он.
В том же году он поступил на биологический факультет хайфского Техниона.
1962 г.Хана, которую Рубен всю ночь прижимал к себе, как ребенок любимую игрушку, бесшумно выскользнула из его объятий и сидя перед зеркалом, расчесывала свои каштановые кудри, когда он открыл глаза.
