Александр Ансуз - Мародёры
Собрать что-нибудь в дорогу у него не оказалось времени. Асов сложил все свои документы и документы отца в черную кожаную борсетку, которую нашел в его вещах. Саша помнил эту борсетку. Наверное, она была ему ровесница. Отец рассказывал, что купил ее, когда служил на Дальнем Востоке. Она не была похожа на современные борсетки, хотя и вешалась при помощи ремешка на запястье руки. Свое свидетельство о рождении и паспорт Асов положил отдельно от документов отца. Не зная, что с собой брать, он взял отцовские свидетельство о рождении, удостоверение ветерана, пенсионное удостоверение, удостоверение о праве на льготы. Саша взял даже пухлую и тяжелую отцовскую «Летную книжку» и «Медицинскую книжку», которые остались после увольнения. В этих книжках была записана вся служебная жизнь отца. Его вылеты, типы самолетов, на которых он летал, анализы вылетов и оценки, очередные военно-врачебные комиссии, в общем, все. Эти книжки не поместились в борсетку, и Асов положил их в свою черную наплечную сумку. Свое удостоверение, карточку-заместитель на оружие и вкладыш Асов положил в нагрудный карман черного блестящего пиджака на трех пуговицах. Ему необходимо было выглядеть солидно, и поэтому он решил надеть этот не классический пиджак. Другого подходящего пиджака у него просто не было. Под пиджак он надел черный вязаный свитер с высоким воротником. На синие форменные нательные штаны он надел черные зимние слаксы с покроем, как у джинсов. Надев вторые шерстяные носки, он подготовился, таким образом, провести несколько часов на улице и не замерзнуть. Осталось взять деньги. Асов открыл ящичек своего белого шифоньера и пересчитал деньги. Вместе с зарплатой, новогодней материальной помощью и квартальной премией у него было немногим более десяти тысяч. Он взял все, положил их во внутренний нагрудный карман своего пиджака и прошел на кухню, где его ждали мать с мужем.
Асов выпил, как обычно, очень крепкий и очень сладкий кофе.
– Что будешь есть? – спросила его мама.
– Не знаю, ничего ни хочу.
– Ну поешь хотя бы салата.
– Хорошо. – Асов поел немного и выкурил сигарету. Все это время он старался не думать об отце, сознательно сосредотачивался только на том, что ему предстояло сделать. Нельзя было терять контроль над собой. Если бы он позволил себе думать об отце, то это могло бы подрезать его волю, и он просто бы ушел в депрессию. Однако не думать об отце у него не получалось. Асов чувствовал, как бы это и не звучало глупо, что сейчас его отцу нужна помощь, что сейчас рядом с ним нет ни одного родного лица.
– Давай я тебе бутербродов положу, – сказала мама.
– Нет, не надо. Если что, заедем домой на машине. – Асов прошел в прихожую и стал надевать верхнюю одежду. Он посмотрел на свою коричневую зимнюю дубленку и вспомнил, что эту дубленку подарил ему отец. Это было несколько месяцев назад. Отец позвонил ему на мобильный. На фоне уличного шума Асов услышал радостный голос отца, который сказал, что на рынке ОМОН «чистит» монголов или китайцев и они вынуждены срочно «сбрасывать» товар. Отец случайно проходил около рынка и, как любой любознательный человек, заинтересовался царившим там оживлением. Он предложил Саше купить дубленку всего за тысячу и спрашивал, какой у него размер. Но Саша отказался. У него не было тогда свободных денег. Однако вечером отец приехал к нему домой. Он купил две одинаковые зимние дубленки и подарил одну Саше. Оставалось только выбрать подходящую по размеру. Отец был крупнее Саши и ниже ростом. У него не было вредных привычек, и в молодости успел стать чемпионом города и кандидатом в мастера спорта по греко-римской борьбе. Он корил Сашу за то, что тот бывал слабее одноклассников, хотя те были старше его, и поэтому Саша стал заниматься в спортивных секциях. Саша выбрал темно-коричневую дубленку, у нее были длиннее рукава, а черная была более объемной, ее и оставил себе отец.
Взяв рыжий пушистый шарф из ангорской шерсти, Асов опять вспомнил, что этот шарф был отцовским. Он купил его в одной из командировок и носил, когда служил в ЗГВ[2]. Когда сын вырос, шарф перешел к нему. Саша натянул черную вязаную шапочку и черные зимние туфли, перекинув через плечо потяжелевшую наплечную сумку. Он был готов. В прихожую вышла мама и тоже оделась. Вместе они вышли на безлюдную улицу. На ходу он нащупал в карманах свои тряпичные черные перчатки, но надевать их не стал.
Асов приспособился к тому, что жизнь глупая и жестокая вещь, что она бьет при каждом удобном случае, и никто не может помочь и защитить, кроме него самого. Асов привык рассчитывать только на себя, ему просто не на кого было рассчитывать. Но он никогда бы не признал, что жизнь может его сломать. Слаб он был или силен, он никогда бы не позволил ей себя сломать, он просто не зацикливался на проблемах и шел к цели. Далекую или сиюминутную, Саша просто всегда выбирал какую-нибудь цель. Сейчас эта цель отвлекала его от эмоций. На непривычно пустом, с заледеневшими стеклами троллейбусе они доехали до центра города. Мать взяла его под руку, и они пошли под мост, под которым располагалась дорога, ведущая за город. Перейдя перекресток, они оказались около двухэтажного коричневого дома старой планировки. На первом этаже была широкая металлическая дверь, окрашенная в черный цвет. Сбоку от двери висела табличка, на которой большими позолоченными буквами было написано: «Военная похоронная компания». Дверь была заперта.
Около здания находилась стоянка такси, и было круглосуточное кафе, куда после ночной смены и перед началом дежурства заезжали гаишники и таксисты, чтобы выпить горячего кофе и перекусить пирожками или беляшами. Поэтому хотя в городе и было безлюдно, как бывает утром после праздника, около кафе вперемешку с таксистами сновали люди в форме.
Асов вгляделся в лица, но знакомых не увидел. Он посмотрел на часы: было восемь сорок пять. Они зашли в кафе, и Саша купил себе карточку для пополнения средств на телефон. Они стали ждать, когда откроется похоронная компания. В девять часов Саша позвонил агенту. Долго шли гудки, а затем прозвучало приветствие автоответчика. Прервав звонок, Асов стал ждать. От мысли, что агент его обманула и ничего не выйдет, становилось еще хуже. Выхода не было, приходилось ждать около этих черных траурных ворот.
Несмотря на уговоры, мама оставалась с ним рядом, пока он вглядывался в приезжающие машины в надежде, что в одной из них приедет агент. Снова набрав ее номер, он услышал ответ: скоро приедет. Асов знал, что большинство необязательных людей после новогодней ночи вряд ли будут пунктуальными. Он продолжал ждать, нервно куря, на улице.
Ему позвонила тетя:
– Как у вас дела? – спросила она.
– Ждем агента, – затем Асов вопросительно добавил, – тетя Тоня?
– Да?
– Не могли бы вы одолжить мне денежку? – и про себя добавил: «Наконец-то произнес». Дело в том, что перед разговором Асов долго подбирал слово, как назвать деньги. Его коробило от звуков этого обыденного слова, он ненавидел деньги, презрительно к ним относился и считал их всего лишь средством.
– Сколько нужно?
– Тысяч десять.
– Десятью не обойдешься. Я подвезу деньги. Когда?
– Сейчас я договорюсь с машиной и перезвоню вам.
– Ладно. Я узнала про похороны. Можно снять зал в «Похоронном доме».
– Хорошо. – Асов увидел, что к двери похоронной компании, выйдя из такси, подходит женщина средних лет. Он прервал разговор и подошел к ней.
– Вы Светлана Николаевна? – скорее утвердительно, чем с вопросом произнес он.
– Да, проходите. Это вы мне звонили, – тоже утвердительно сказала она, отпирая ключом дверь. За железной дверью оказалась еще одна деревянная дверь, на которой висел бумажный листок с фразой «Осторожно, за дверью ступеньки». Мама следовала за Сашей.
Как только Асов зашел в офис компании, ноги у него стали ватными, а шаг потерял уверенность и четкость. Стала еще более очевидна утрата. Помещение располагалось на первом этаже, ниже уровня земли, и имело сводчатые низкие потолки, отчего казалось, что это подвал. В замерзших окнах, почти на уровне глаз, темнел уличный тротуар. Сами по себе полутемные комнаты подобной планировки давят. Хуже всего было то, что все комнаты были заставлены изделиями похоронной атрибутики. На стенах висели стенды с фотографиями памятников, надгробных плит, венков и т. п.
Женщина прошла дальше, в другую комнату, расстегивая на ходу шубу и снимая меховую шапку. Асов оказался в прихожей. Поочередно в комнатах, гудя и потрескивая, разгорались лампы дневного света, заполняя своим гулом все помещение. Воздух был тяжелым и затхлым, и в нем резко выделялся запах хвои и свежего дерева – запахи, которые в своем сочетании ассоциируются с похоронами. То присутствие духа, которое Асов в себе поддерживал, сразу пропало. Напротив входной двери, у стены, стояла надгробная плитаобразец, а на стене висел стенд с фотографиями могил.
