Михаил Дмитриев - Цель – Мавзолей и далее… Из морока постмодернизма в окопы Донбаса
– Нет, не могу лежать! – крикнул он, вскочив, как ошпаренный с кровати и лёг на пол.
На застеленном узорчатым ковролином твёрдом полу Максиму показалось тоже безобразно, он опять вскочил. Рая испуганно наблюдала за его действиями.
– Мне очень-очень плохо! – сказал он ей.
– Как плохо?
– Распирает всего!
Максим стал метаться по номеру. Он никак не мог остановиться и бился о мебель, налетал на шкаф, стол. Рая схватила его руками.
– Стой! Ты сам себя разогнал! Успокойся!
– Не могу! Меня распирает! Я весь горю!
– Успокойся, успокойся, я же ничего не чувствую!
– Не понимаю, почему не чувствуешь?! Я просто в огне весь.
– Успокойся!
– Не могу!
Рая достала из своей сумки небольшой образок с изображением преподобного Сергия Радонежского.
– Смотри на него! – велела Рая.
Максим смотрел, но образ расплывался, однако он отвлёкся.
– Я на пол лучше снова лягу, – сказал Максим.
Рая принесла из ванной большое белое махровое полотенце и постелила его на ковролин. Максим лег на него спиной. Рая положила на его лоб образ.
– Так лучше? – спросила она.
– Да!
Рая принесла еще одно такое же полотенце и им укрыла Максима.
– Жуткие галлюцинации! – сказал он. – Вижу то море огня, то море дерьма. Очень страшно! Только иконка спасает, когда мыслями возвращаюсь к ней.
– Мне кажется, лежа на спине, ты как-то улетаешь, попробуй лечь на бок.
– Не могу, даже не буду пытаться! Так легче.
– Попробуй заснуть, такое состояние, наверное, надо переспать.
– Какое заснуть! Я несусь куда-то, меня разрывает всего! Икона спасает, стараюсь думать о ней… Ты ложись, не смотри на меня!
– Ладно, если что – зови!
Она легла и выключила свет. Максима несло сквозь огонь, мелькали какие-то гримасы. Всё это то клацало, то крутилось в бешенной пляске, то вдруг распадалось на атомы и только образ святого не давал ему полностью погрузиться в ужас и сгинуть в нём. Максим вспоминал об иконе, изо всех сил старался привязать к ней свою мысль и это выручало его. В такой страстной, чудовищной борьбе он провёл часов пять, которые ему показались вечностью. Один раз он разбудил Раю и попросил дать ему воды. Но выпить не смог, получилось сделать только небольшой глоток. Максим попросил немножко намочить ему лицо.
О сне не могло быть и речи, галлюцинации следовали одна за другой и все жуткие как смерть и только преподобный Сергий, лик которого Максим пытался удерживать в мозгу, не давал кошмару окончательно замкнуть свои объятия.
Под утро, когда через зашторенные окна уже забрезжил рассвет, Максим вскочил и, сгорбившись в три погибели, побежал в туалет. Там его сильно вырвало и опустошило всего. Еле дойдя до своего лежбища, Максим свалился на него как подкошенный и дрожащей рукой снова положил на лоб образ. Чуть полегчало, стал бить озноб и хоть галлюцинации не исчезли, Максим смог как-то рассуждать. Он думал, что его спас образ, без него он бы, без сомнения, утонул в ужасе. Максим смог заснуть на несколько часов только ближе к обеду, а отпустило его лишь к вечеру, до этого он пребывал в тяжёлом забытье. Рая за это время успела позавтракать, пообедать, надолго уходила в спа-центр.
– Почему меня так раздавило? – спрашивал её Максим. – Ты ведь была нормальной!
– Не знаю?! Не твоё это!
– Не моё! Я ничего такого не пробовал. Курил пару раз «травку» в доисторические времена. На дискотеках в эпоху Титаника несколько раз с парнями понюхал «кокса». Но это всё не то! А здесь ад кромешный. Галлюцинации! У тебя бывало подобное?
– Не-е-ет, и близко никаких глюков не было. Единственное, меня как-то на дискотеке угостили таблеткой, но от неё только прибавились некие выпуклость ощущений и раскованность в движениях. Я танцевала, держалась за стойку, и мне казалось, что у меня столько сил, что я могу её с корнем вырвать.
– Это не то! Здесь ад, сплошной ужас и просвет в нём только икона, непосильная борьба с ужасом, видения библейского плана!
– Может, ты думаешь об этом, тебе это и привиделось.
– Что ты? Здесь такие образы, никогда не думал об этом.
Максим провёл в номере и следующий день. У него болел бок, скорее всего он сломал или сильно ушиб рёбра, когда в метаниях по номеру налетал на угол стола. Также он с удивлением обнаружил, что у него отколота половина одного зуба, как это случилось, он так и не понял.
Рая ещё раз ходила в спа-центр в отеле, расхваливала, какие там восхитительные турецкие и финские сауны, высокого уровня профессиональный массаж. Говорила, какой чудесный вид открывается через большие окна из бассейна, который находится на уровне канала реки, как там плавают катера и лодки.
– Байдарки плавают, – говорила она, – сидит в них немецкое старичье, гребут вёслами. Слышно как рулевой командует: «Айн, цвай, драй!»
Максим слушал это в пол-уха, он был погружён в размышления. Чтобы Рая не скучала с ним, он дал ей стопку пятисотевровых купюр и отправил на улицу с бутиками. Рая отсутствовала почти полдня и вернулась довольная с кучей пакетов Dior и Chanel. Максим между тем пришёл к твёрдому убеждению, что в том, что с ним произошло, есть смысл. Он не сомневался, что в реале увидел ад и обитающих в нём существ. Чем больше он думал, тем больше укреплялся в мыслях, что это был не пустой «глюк», не галиматья. Из того что он лицезрел, он должен сделать вывод и в корне изменить свою жизнь, чтобы не попасть туда, куда заглянул.
Максим огорошил Раю известием, что их путешествие прерывается, они не летят в Бразилию, а возвращаются в Москву. Раю удивило, но не очень расстроило это известие. После наркотической ночи она поглядывала на Максима с опаской и старалась дистанцироваться от него.
– Одна только просьба! – сказала она. – Чтобы дополнить впечатление об Амстердаме обязательно хочу посетить Рейксмузеум.
– Да. Согласен! – ответил Максим.
К сожалению, из-за боли в ребрах у Максима, прогулка по огромнейшему построенному в неоготическом стиле зданию Рейксмузеума заняла у пары гораздо меньше времени, чем им хотелось. Рассматривая наспех богатейшую коллекцию картин, произведений скульптуры и прикладного искусства, переходя с этажа на этаж, восторгаясь полотнами Рембрандта, Хендрика Аверкампа (Максиму очень понравились его картины «Катания на коньках»), Вермера, импрессионистов и других великих мастеров, Максим и Рая были абсолютно разочарованы залом с собранием предметов современного искусства. Они в несколько минут обошли почти безлюдный этаж с «шедеврами» каракуль и каких-то параноидальных изваяний.
– Абстракция, авангард, на мой взгляд, извращение вкуса, – сказала Рая.
– Мы не достаточно современны, чтобы понять маразм! – подытожил увиденное в этом зале Максим. – Отход от христианства дал полный упадок. Импрессионисты ещё могли играть цветами, они чувствовали жизнь; какие глаза у бедного самоубийцы Ван Гога на его автопортрете! Современные творцы по восприятию окружающего вернулись в первобытнообщинные времена, но даже в наскальной живописи заложено больше, чем в этой удручающей бурде. То же самое наблюдается и в архитектуре: соборы, дома с затейливыми фасадами увидели свет в христианские времена, когда люди верили в Бога, перестали верить – получается создать только стеклянные коробки, которые вызывают интерес только первые годы, затем со временем превращаются в грязные уродливые нагромождения.
Компенсацией за неудавшуюся поездку в Бразилию, но более в знак благодарности за помощь в преодолении последствий употребления злополучного кекса, явилось купленное Максимом на известной амстердамской алмазной фабрике кольцо с бриллиантом. Амстердам стал центром производства бриллиантов ещё с XVII века, когда туда бежали от испанской инквизиции евреи, славился своими ювелирными заводами; купить в Амстердаме бриллиант считалось хорошим вкусом.
– Как тебе пришла мысль в ту ночь дать мне иконку? – спросил Максим, вручая Рае кольцо. – Ты воцерковленный человек?
– Нет, не воцерковленный. Я напугалась за твоё состояние и вдруг вспомнила про иконку, которую всегда беру с собой в поездки.
– А если бы я не успокоился?
– Вызвала бы врача.
Когда элегантный чёрный электромобиль «Тесла» вёз Максима и Раю в аэропорт и остановился на светофоре у одного из мостов, они увидели двух чаек сидящих на чугунном ограждении.
– Тебе не кажется, что, они нереально огромные и толстые? – спросил Максим.
– Они трансвеститы, – ответила Рая.
Как говорилось выше, в этом повествовании мы время от времени обращаемся к ветру; своими порывами он делает сюжетную линию более плавной, вдыхает в неё отдельные сцены. Но стоит ли говорить о воздушной ауре Амстердама, если в ассоциациях Максима она связана с запахом из кафе-шопов?
Вернувшись из этой поездки, Максим пытался понять, что с ним всё же произошло, так как считал ту ночь самой ужасной и чудовищной в своей жизни. Он покопался в интернете, а также выслушал мнение знатоков, тех, кто посещает Амстердам именно с целью специфического развлечения. Некоторые моменты Максиму стали понятны, к примеру, воздействие кекса через определенный промежуток времени. Однако ничто и никто не дали ему ясного представления о природе и характере его видений. Мучаясь по ночам от боли в поломанных рёбрах, ворочаясь на диване, пытаясь найти удобное положение, Максим о многом передумал и понял одно – он должен был увидеть ад и он его увидел. Как боксёр, оказавшийся в тяжёлом нокауте считается «пробитым» и после сильного удара, которого опасается больше, чем ранее, вновь легко падает с ног, так и Максим оказался «пробит» адом. Если раньше он никогда не задумывался об этом, то после Амстердама тема преисподней выросла в его мозгу в полный рост. Время от времени ему вспоминался момент, как, пылая с головы до ног, он держит за руку холодного медного мушкетера на небольшой площади этого странного сырого города. Как-то во сне он опять попал в ад и увидел там своего приятеля из девяностых Толю Психа. Псих не зря получил своё «погоняло», в бандитские времена этот отморозок бил и резал людей без зазрения совести, чувство жалости было не ведомо ему. Псих пропал без вести. В братве поговаривали, что его утопили в отхожем месте в заброшенном доме подмосковной деревни. Максим увидел Психа в аду гниющим заживо, он весь был покрыт шевелящимися личинками и мерзкими слизнями. Максим пожаловался Психу на свою судьбу, но тот в ответ гаркнул: «Что ноешь? Посмотри на меня!»
