Дмитрий Поляков (Катин) - Скользящие в рай (сборник)
Я честно рассказал, какие новости. Петров немного сник, не зная, наверное, что тут добавить, но энтузиазма не утратил и все намекал на грандиозную пьянку.
Тогда я поблагодарил его и предложил встретиться, раз уж навязался своим неуместным звонком, просто так. Это вызвало одобрение, и мы решили созвониться в конце недели.
Заглянув в себя, я понял, что мне не хотелось видеться с Петровым и еще что я совершенно разучился разговаривать с людьми на обыкновенном, непринужденном языке. Я тяготился самой необходимостью говорить с кем-то без веского повода и не по делу.
Когда вечером пришла жена, я сообщил ей, что сегодня звонил Петрову и назначил ему встречу в конце недели. Это не вызвало у нее никакого любопытства. Она вела себя так, как будто я нарочно, назло ей был уволен из агентства. Пожала плечами и стала резать себе овощной салат, не выпуская сигареты изо рта.
Она была красивая женщина, моя жена. Очень. По крайней мере, в моем представлении о женской красоте.
Но салата она мне не предложила.
6
Все, что услышал я от нее за последние сутки, это что подошел срок выплаты страховки за автомобиль.
7
Как ни странно, но звонок Петрову ознаменовал собой некую трещину в скорлупе, которую можно было расширять.
Утром мне позвонила мать.
Все лето мои родители проводили на даче, точнее, в перекошенном сарайчике с привалившейся к нему фанерной кухонькой на дачном участке в шесть соток. И все лето с самоотверженностью камикадзе отец, инженер в прошлом, занимался строительством дома. Достаточно сказать, что он сам изготавливал бетонные блоки в собственноручно выложенных деревянных формах, в которые клал арматуру в виде добытых на свалке прутьев и заливал цементом собственного изготовления. А затем на своем горбу перетаскивал их и укладывал в периметр будущего здания. В свои преклонные годы отец обладал нечеловеческой физической силой, что давало мне повод задумываться: а не приемыш ли я из детского приюта?
В один голос с матерью они то и дело жалостливо пеняли мне на неоказание помощи в постройке дачи: помог бы отцу не загнуться раньше срока. Я предлагал деньги, но деньги они отвергали. Им надо было, чтобы и я корячился под бетонными бревнами вместе с ними. Вот это была бы помощь.
И теперь, конечно, мать звонила с тем же упреком:
– На отца смотреть больно. Погибает на работе, как будто у него сына нет. Надо балки над окнами установить. А он один не сможет. Не иначе чужих людей просить придется.
Совесть моя забилась, подстреленная, и я решил ехать на помощь старику отцу. Все ж это был труд, добрый, физический, и хватит уже в квартире углы пересчитывать.
Как только жена убежала на работу, я прыгнул в машину и ринулся к старикам.
Под палящими лучами солнца мы, ломая ногти, долго выковыривали цементную балку из деревянной формы. Мать суетилась вокруг, назойливо помогая ненужными советами. Когда наконец вытащили, с меня семь потов сошло.
Я не люблю физический труд, поэтому, когда мы присели передохнуть, мне показалось, что время близится к ужину. Но нет, мать сказала, что приготовила обед. Она была рада, что я приехал и что балки скоро установятся над окнами. В ее добрых глазах пылал огонек фанатизма.
– Вот положим балочку, и обедать, – отрезал отец. Он даже не запыхался.
– А куда? – спросил я тоскливо.
Отец указал на вертикально стоящую плиту высотой не меньше двух метров и шириной сантиметров в пятнадцать.
– Туда.
Я ушам не поверил. Однако папаня приставил лестницу и ловко взобрался на край плиты. Замер там, балансируя, и протянул мозолистые ладони.
– Подавай! – крикнул он мне.
Не знаю какими силами я подтащил бетонный брус, поставил его на попа и мягко уложил в растопыренные руки отца, который вцепился в него и ловко подтянул к себе.
– Ну, теперь влезай, – позвал он. – Другой конец примешь.
Надо сказать, что я боюсь высоты. Но некоторые мои поступки отличаются безотчетностью. Это был тот самый случай. Ноги сами внесли меня на двухметровую верхотуру и только тогда затряслись от страха.
Мать стояла внизу, скрестив на груди руки, и ждала, когда прибавится еще одна частичка будущего дома. Сверху казалось, что она молится.
Не успел я осознать, где я и что, как в руки мне упал тот самый конец балки, о котором говорил отец. От неожиданности я обхватил его крепко-крепко, прижал к груди и начал падать назад, прямой и сосредоточенный на его тяжести, грубости и бессмысленности. Я даже не подумал, что падаю. Просто понял – конец. И все. Без генезиса.
И вот в ту самую роковую минуту стоящий на том конце папаня немыслимым усилием мускулатуры выровнял меня вместе с балкой, и коротким рывком мы уложили ее поверх оконного перекрытия. Тогда и прошиб меня ледяной пот, и я отчетливо увидел мое тело, лежащее на спине, с бетонной дурой в объятиях.
На ватных ногах я сполз вниз, молча вышел в калитку, сел в машину и уехал.
Мать семенила за мной, протягивала руки, но я все равно уехал.
Хотя бы встряхнулся.
8
Потом подступил конец недели. За это время я сделал пару-другую звонков, но люди не захотели со мной не то что встретиться, а даже подолгу разговаривать. Все были чересчур заняты, у всех возникали неотложные дела. Нет-нет, никто не обделил меня своим сочувствием, я услышал много добрых слов. Любой рад был бы помочь, да только вот нечем. Но потом – я это кожей чувствовал – они с облегчением вешали трубку, наперед списывая меня, как неприятное воспоминание. Такие дела. А должников у меня не было.
Один, правда, сказал:
– Не вешай нос. Завтра… нет, послезавтра… Ах, черт, послезавтра я улетаю в Бельгию… Тогда через пару недель… или лучше… Знаешь, я сам тебе позвоню. Наклевывается одно заманчивое дельце. Так что… если я не задержусь… а я все ж таки, скорее всего, задержусь… Ну ты вот что, позвони-ка мне месяцев через… пять… нет, шесть. Да. Через шесть. Там видно будет… И держи хвост пистолетом! Не забывай! Звони почаще…
– А-а-а…
Но он уже повесил трубку. Конечно, можно и через полгода, и через год, какая разница? Только вспомнит ли он меня через год? Да и о чем просить через год?
Я всем мешал. Я чувствовал, что мешаю.
И даже жена старалась пореже меня замечать. Она отказывалась со мной спать, гулять, разговаривать, ссылаясь на усталость. Я ей верил и не досаждал: она же теперь у нас одна работала. Иногда ее прорывало, и тогда она принималась что-нибудь комкать в руках.
– Если так пойдет дальше, мы начнем экономить . Понимаешь? – сказала она однажды, комкая полотенце.
А через пару дней, комкая нераспечатанную пачку сигарет, заявила:
– Не за горами время, когда мы начнем экономить на электричестве . Будет тебе тогда телевизор.
Нет, точно, я был кругом виноват.
И тогда я заткнулся. Настрочил резюме – с одной стороны, довольно скудное, но с другой – характеризующее меня как надежного менеджера, преданного одной компании, – разослал его в сотню адресов и заткнулся.
А где-то в конце недели, как и обещал, позвонил Петрову. Мне не хотелось ему звонить, но я обещал, и Петров, как оказалось, ждал моего звонка. Это был первый за последнее время человек, не тяготившийся моим обществом.
9
Петров ждал меня возле метро, чуть приплясывая на месте, как если бы ему не терпелось. Мне захотелось тихо улизнуть, но он меня уже увидел.
Внешне Петров заметно изменился. Отпустил усы, отрастил брюхо. Под носом усы были длиннее и гуще, концы их спускались книзу, и один был короче другого, по-видимому, обкусан. Брюхо буквально обволакивала светлая майка, наводя на невольную ассоциацию с заполненным водой презервативом. Голову покрывала новенькая бейсболка.
Петров так мне обрадовался, что сделалось неловко.
– А ты помордел, бродяга, поморде-ел! – заорал он на всю улицу и полез обниматься. – Усики штабные, интеллигентский животик. Не пыльно живешь, а, бродяга?
– Хм-м… гм-м… – выдавил я смущенно и, наверно, покраснел.
– Все такой же застенчивый. Бронза! А пойдем-ка выпьем… Повспоминаем.
– Да не любитель я… – Тут ни с того ни с сего в голове всплыл и повис вопрос: какой, кстати, сегодня день?.. – А впрочем, идем.
Поскольку на дворе стояло распрекрасное солнечное утро какого-то дня трудовой недели, названия которого я так и не вспомнил, в баре царила атмосфера сладкой истомы и ровнымсчетомничегонеделания. Над головой гулко крутился вентилятор. Скатерти сияли белизной и полярной свежестью накрахмаленных складок, крест-накрест пересекающих столы с цветком посредине. Музыки не было. Посетителей тоже, кроме нас, никого не было. Даже бармена не было.
Изнемогающий от неги официант донес-таки до нас меню и молча шлепнул его на стол, одно на двоих. Хотел уйти, но Петров придержал его за рукав:
– Водочки, милейший, по сто пятьдесят. И селедочки с луком. И живо давай, живо… Да! И водочку чтоб в запотевшие стопочки… Ну, ты знаешь. Из морозилочки. Ну, давай, любезный, теперь давай. Не томи уже.
![Сергей Сезин - Река снов. Том 2 [СИ, не вычитано]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
