Юлий Крелин - Очередь
– Мамочка, купи сметаны.
– Хорошо, куплю. И еще творог куплю.
– Хорошо, хорошо, но главное – сметану.
– Творог тебе тоже пригодится.
– Конечно, конечно. Но главное – обязательно купи сметану.
– Сметану куплю, сметана есть, а вот творог хороший не всегда.
– Мама, я ж тебе говорю, когда пойдешь, сметану купи обязательно. Слышишь?!
– Что ж ты кричишь сразу? Я ведь только говорю, что творог тоже нужен, и все.
– Я и сама знаю, что нужно, но сметана просто необходима. Почему я не могу сказать, что мне нужно, почему ты всегда обязательно предлагаешь другое?
– А разве тебе творог не нужен? Я ведь не против сметаны.
В кухню вошел Станислав Романович.
– Недолго длился наш покой! Вновь слышу веселия глас.
Он снял очки, протер их и водрузил на голову – не на глаза, не на лоб, а на темя, откуда они довольно быстро соскользнули по гладкой поверхности вниз и привычно оседлали нос, прикрыв глаза чуть затемненными стеклами. Эти очковые пассажи несколько умерили разгорающееся пламя на кухне.
Лариса уже наливала кофе в термосы.
– Рисуешь все?
– Рисовал, пока не затарахтела твоя кофейная техника.
– Мешает?
– Нет. Наоборот. Я стал интенсивно, продуктивно и абстрактно думать об окружающей конкретике.
– И каков практический выход продукта?
– Решил, что сдержанность, отсутствие вспыльчивости, внутренняя бесконфликтность и будут, прежде всего, главными проявлениями, лучшими показателями ума.
– Чем упрекать, приложил бы лучше и свои усилия. Это ж не на один день.
– Я тебя предупреждал: ни ради движимости, ни ради недвижимости утруждать свои пальцы лишними ударами друг о друга не стану.
– Ты говоришь, как представитель иной, более развитой цивилизации: понять тебя я не могу, а допустить, что это глупость, не смею.
– Уже слышу разумные речи. Объясняю: вещи ограничивают свободу. Чем терзаться, изыскивая пути наилучшего употребления имущества, лучше получать радость, наблюдая, как и что у других. Ради вещей – никаких лишних трудов.
– Да не ради вещей! Ради удобства и удовольствия. Сам же ездить будешь. Тебя ж возить придется.
– Можно и на такси.
– На такси! Да ладно, что там машина!.. Ты работаешь дома: пишешь, считаешь, думаешь, лежишь, пьешь…
– Дома? Пью? Редко.
– Тем более. Дома ты же можешь проявить себя хозяином, вождем семьи…
– Нет, нет! Вы, женщины, берете все в свои руки. Вы и у станков, и в поле, и в самолете, и даже в хирургии, что уж совсем напрасно, по-моему. Вы загоняете нас в подполье… Я согласен… Берите, забирайте свою эмансипацию и лидируйте на здоровье…
– Ты? В подполье? Ты на тахте.
– Да. Но работаю. Зарабатываю тебе, вам, всем… деньги. Вот и берите… Берите деньги, берите душу, берите тахту, постель, бумаги… Берите в полон, я подчиняюсь… Но тело и время оставьте мне.
– Душа и деньги!..
– Ну, не точно. Даже на работе я не могу позволить себе решать те задачи, которые хочу, а только те, которые необходимо. Поэтому дома определяй задачи ты. Но оставь мне мое тело и время, пожалуйста.
– А я на работе что? Оперирую что хочу или что надо?
– Ты, во-первых, начальник: многое решаешь сама, тебе привычно. Во-вторых, в-главных, ты вурдалак, ты вампир, ты от любой операции получаешь радость и удовольствие, поэтому продолжай и дома – командуй.
– Ну ладно. Давай прекратим споры. Прекратим. Не время. Делай что хочешь. Иди, работай.
– Молодец. Командуешь. Получается. Но теперь я должен обрести душевный покой, сначала прийти в себя. Споры всегда уводят мозги в сторону от продуктивного мышления.
– Хватит, хватит, прекратили. И стань на голову.
– Так и сделаю. Постою, подумаю.
– Подумай, подумай. Лучше б не пил – обошелся бы без своей йоговатости. Не грешил бы – и каяться не пришлось.
– Каяться, кума, надо всегда. Без греха нет ни покаяния, ни радостей. – Станислав повернулся и спокойно, вальяжно двинулся к себе в комнату. – Кстати, а где вы проводите свои игрища, или бдения, или гульбу, – не знаю, как это определить?
– Напротив райисполкома. Мамочка, обед я сготовить не успею. Кольке-то есть обед?
– А как же! Что ж он, голодать будет, что ли? Лариса собрала термосы, кинула какие-то пакеты из холодильника в сумку и побежала одеваться.
Все бегом, все быстро. И как она ухитрялась бегать по столь малому пространству их квартиры!
Надев пальто, она приоткрыла дверь мужниной комнаты и тявкнула туда:
– Осторожно, здесь злая собака.
В ответ откуда-то снизу, от пола, она услышала:
– Злая собака сбегает. – Интонация была примирительной.
Голова Стаса покоилась теменем на коврике, руки от сцепленных пальцев до локтя обтекали голову в виде замка, помогающего устойчивости, ноги покачивались на уровне Ларисиных глаз. Она оглядела привычную картину – ноги, стол, бумаги, пепельницы, – махнула рукой и побежала, крикнув в закрывающуюся дверь:
– Гедонист плюшевый!
Все это, пожалуй, было не злобно, а скорее привычно: обязательная дань их обычным отношениям. Так она подумала… Впрочем, она не подумала, она знала. Думают, когда не знают, а когда знают – делают. Она знала, что Стас ей близок, близок по духу. Близость кровную она не признавала.
Лариса, не дожидаясь лифта, сбежала вниз по лестнице.
Тамара уже была около машины. Они уселись и понеслись, как на сказочной огненной колеснице, в бой за свое счастье. Они торопились, и в одном месте лихая, спешащая автоамазонка нарушила спокойное движение машин – подрезала путь при обгоне. Водитель гуднул, погрозил кулаком и что-то неслышное крикнул им вдогонку. По странной и не всегда праведной солидарности сидящих в одной машине Тамара стала ругать возмутившегося, грозившего кулаком коллегу по дороге.
– Да нет, Томик. Это я не права. Вот и ГАИ свистит. Все правильно.
Лейтенант не торопился. Он попросил права, потом техпаспорт, проверил наличие талона техосмотра, потом стал читать нотацию. Лариса нервничала: они уже исчерпали лимит времени.
– Товарищ капитан, накажите, накажите. Виновата. Спешу…
– Во-первых, я не капитан. Во-вто…
– Извините. Я в этом не понимаю. Вот если у вас на плечах или на лице будут признаки болезни, это я разгляжу.
– А вы кто? Доктор?
– Да.
– Какой?
– Хирург.
– Хирург? Женщина?..
– А что, не встречали?
– Встречал, конечно. И что вы у меня увидели?
– Ничего. Здоров.
– В больницу спешите?
– Хуже. Стою в очереди на машину.
– Где?
– Вон там, у райисполкома.
– Ну, подумайте! Все уже знают. Ладно, езжайте.
– Спасибо. Не болейте.
– Пожалуйста. Не попадайтесь.
– Да я случайно.
– Что значит случайно? Хотите сказать, что машина вас ведет, а не вы машину?
– Нет же…
– Возьмите удостоверение. До свидания.
Лариса побежала к машине, и еще через три минуты они были на месте.
– Молодец, Нарциссовна! Сейчас проверочку учинять будем.
– Вы мне надоели с этой своей Нарциссовной.
– Должен же я как-то компенсировать попустительство вашим незаконным поездкам.
– Вот и пожалуйста. Кофе, еда, во всяком случае, более материальная компенсация. Да и с разрешения ведь я.
– Разрешения тоже незаконны. Понимать надо. Видите, очередь уже какая? Тысячи две, а то и больше.
– А сколько запишут?
– Кто же знает! Мои люди не знают.
– Вы здорово вошли в роль.
– Положение обязывает. Ответственность за всех вас к тому же. Короче, заведомо ясно, что всех не запишут.
– Разумеется.
– Очередь живая. Мы заняли плацдарм, более или менее близкий к вожделенной точке. Но если, скажем, более далекие сотни чисто физически нас с этого места столкнут, то мы, не имея никаких официальных разрешений и мандатов, вынуждены будем лишь облизать усы и умыться.
Все засмеялись.
– Не смешно. Вполне возможная перспектива.
– Кто же будет нас сталкивать? – Лариса усмехнулась. – Тогда все условия и условности разрушатся, очередь сломается и перспективы рассыплются
– …Что и надо не имеющим надежд. Им же нечего терять, кроме своей бесперспективности.
– Нет. Глупо. На это не надо рассчитывать. – Тамара пожала плечами, вытащила из сумочки зеркало, помаду и стала наводить красоту. – Нельзя жить только с расчетом на неприятности. Это «импоссибл» – невозможно то есть, как сказали бы англичане. Валерий Семенович усмехнулся:
– Вполне «поссибл». Мы столько времени здесь проторчим – чего только не придумаешь. Сообщение моих людей из четырнадцатой сотни – идея возникла там. И пустое стояние разнообразят, и успех может оказаться вполне реальным. И мир потешат. В конце концов, не они же виноваты, что поздно узнали и поздно приехали.
– А потом их выпихнут, других тоже выпихнут. Все стоящие впереди должны вступиться – их участь тоже тогда сомнительна. – Лариса, по-видимому, мыслила хирургически.
– Но это ж абсолютная афера!
– Все возможно, Тамарочка. Нет надежды, так хоть поиграть. Наш гражданский долг, дорогие девочки, – отстоять место.
