Василий Яновский - Портативное бессмертие (сборник)
Как и в «Портативном бессмертии», в романе «По ту сторону времени» несомненна лишь антиутопичность современной урбанистической цивилизации, но совсем не ясно, является ли противопоставленное ему естественное существование подлинной идиллией. Несмотря на то что период «безвременья» в канадском селении приходится на 13 дней между Новым годом по старому и новому стилям, его жители мало напоминают общину русских эмигрантов. Скорее, прототипом могли послужить изолированные поселения амишей или менонитов, потомков немецких протестантов, переселившихся в Северную Америку из-за гонений на рубеже XVIII–XIX веков. Уже на протяжении нескольких веков амиши неустанно сохраняют не только церковные обряды, но и образ жизни своих европейских предков: говорят на устаревшем варианте немецкого языка, одеваются в костюмы XVIII века, ездят на лошадиных повозках и не пользуются ни электричеством, ни телефоном. Компактные поселения этих сект разбросаны по США и Канаде, но наибольшая концентрация приходится на штаты Пенсильвания и Нью-Йорк. Их упорное сопротивление научно-техническому прогрессу вызывает разные реакции – от идеализации этих людей, сумевших сохранить на новом континенте близость к своим корням и природе, до упреков в изоляционизме. Странная, выпавшая из исторического времени деревня, описанная в романе Яновского, тоже не поддается однозначному прочтению. По словам Одена, она совсем «не рай до грехопадения. Ей знаком злой умысел, зависть, агрессия, убийства. Но это осмысленный, а не бессмысленный мир. Пейзаж здесь отличается красотой, а создания человеческих рук радуют глаз. Это экономически самодостаточное общество доиндустриального периода – там есть водяные мельницы, но нет угля, нефти или электричества, там нет богатых, но никто и не умирает с голоду, все получают удовольствие от труда, все ощущают себя партнерами в рамках единой общины, объединенной верой в Бога и любовью к своему дому» [13] .
Граница между этим селением, в которое как бы случайно попадает главный герой, и «греховным» миром не так уж непроницаема. Конрад с удивлением находит припрятанный в углу телефонный аппарат, он нередко чувствует направленную на него, как на чужака, агрессию и ждет, что «вот-вот сверкнет лезвие предательского ножа». Похожие на «королей, дам, валетов», жители исподтишка следят за Конрадом как неотвязные «соглядатаи» (Яновский неоднократно позволяет себе подобные пародийные отсылки к ранним романам Набокова). И хотя это селение гораздо привлекательнее, чем гротескный рай, описанный в конце «Портативного бессмертия», все же оно далеко от блаженной утопии. Но пусть и не совершенный, мир этот воспринимается как более подлинный, первичный по отношению к существованию в ограниченной историко-географической реальности. Селение оказывается не идиллическим, а скорее символическим локусом, в котором возможно примирение, слияние противоположных начал – времени и вечности; прошлого, настоящего и будущего; жизни и смерти; бывшего и небывшего.Истина в романе глаголет устами некоего Бруно, деревенского пророка, который сам того не ведая оказывается в центре международного политического заговора. Помнящий всю историю вселенной, Бруно отстаивает плюрализм личности, заявляя: « Личность – это Мы». Рассуждениям о том, что составляет вечную и неповторимую личность, предается и деревенский проповедник на собраниях в молельном доме. Из его парадоксальных речей следует, что наши представления о подлинной, не имеющей ни конца ни начала личности искажены «короткой, бытовой» памятью, не способной удержать даже раннее младенчество конкретного человека, не говоря уже о моменте сотворения мира. Обыденной памяти в романе противопоставлена «космическая память», то есть память о некоем «изначальном всеединстве», символом которой выступает фантомная боль:
...«Человек, если у него ампутировать руку или ногу, потом все еще чувствует боль как бы в пальцах отрезанной конечности. Это зовется фантомной болью. Но боль эта на самом деле совсем не мнимая, а свидетельствует о глубокой подлинной трансреальной памяти. Мы все испытываем большую или меньшую мучительную неуютность в этом мире, доказывающую, что где-то, когда-то, кем-то была произведена над нами страшная, пожалуй спасительная, но суровая операция».
Параллельно с развитием идеи о двух видах памяти (в чем нетрудно увидеть влияние учения Анри Бергсона, который был кумиром писателей межвоенного поколения) Яновский через своих героев ставит и вопрос о двух концепциях времени, объявляя несостоятельными обыденные представления о его линейном, поступательном движении и предупреждая об опасности, таящейся в человеческой логике, привычке во всем видеть причинно-следственные связи. По словам Бруно, «Прошлое… находится впереди человека, а не позади. Иначе он бы не видел своего прошлого, а видел бы будущее: если б оно было перед его глазами! Будущее за плечами, и потому он его не лицезреет. Чтобы продвигаться вперед, в неведомое, человек должен пятиться назад; так это выглядит для неземного наблюдателя». История приключений главного героя и кольцевая структура романа как будто иллюстрируют мечту автора об обратимости времени, о возможности вернуться вспять и «сделать бывшее небывшим».
Все эти размышления сводятся к главной для Яновского религиозно-философской проблеме: может ли Бог переделать свое несовершенное творение? Эта мысль, перекликающаяся с религиозной метафизикой Бердяева, занимала Яновского уже задолго до написания романа «По ту сторону времени». Например, в повести «Челюсть эмигранта» один из персонажей излагает учение, в соответствии с которым Бог не был свободен в своем творческом акте, так как создавал мир не из «собственного», а из предсуществующего материала, чем и объясняется неудачный результат. Следующий неизбежный вопрос заключался для Яновского в том, как человечество, используя свободу воли и заложенный в нем творческий потенциал, может содействовать преображению мира. В одном из своих эссе он цитирует фразу Анри Бергсона «Бог создал человека, а человек создал машину». Эта формула сотворчества Бога и человека была ему особенно близка – Яновский был убежден, что для реализации содержащегося в Библии обещания «воскресения из мертвых» и «жизни вечной» необходимо активное и сознательное участие всего человечества [14] .
В отличие от «Портативного бессмертия», в котором сомнительный план спасения мира от погружения во зло и окончательного распада зависел от механического изобретения и насильственного использования живительных лучей против ничего не подозревающих жителей планеты, в романе «По ту сторону времени» содержится намек на то, что смерть может быть преодолена «изнутри», через отказ от рутинных форм мышления, представлений о линейности времени и реализации себя в коллективном творческом акте. Пророк Бруно формулирует следующий проект спасения земли, которой угрожает гибель:
...«Надо перенестись в другие точки космоса, в другие созвездия и туманности. Уйти, вовремя подготовить переселение. Заразить нашими клетками и лучами другие небесные тела… Там надо разбить сады и цветники, оплодотворить почву, огласить музыкой и смехом, любовью, игрой и творческой мыслью согреть камни. Это ли не Божье дело? И человечье… Обсеменить еще одну вселенную, творить новые миры, создавать жизнь за пределами Млечного Пути и даже там, где кончается материя или наше пространство, куда свет еще не распространился».
Бруно фактически излагает теорию основоположника космизма Николая Федорова, философа, которого Яновский считал величайшим и наиболее оригинальным из всех русских мыслителей. В 1938 году Яновский опубликовал в парижском журнале «Новый град» небольшой комментарий к основному труду Федорова «Философия общего дела». Его эссе о Федорове на английском языке появилось в третьем номере журнала «Третий час» (1946–1947) и было вновь перепечатано в последнем, мемориальном номере журнала за 1976 год. Таким образом, на протяжении всей жизни учение Федорова не теряло для Яновского актуальности, ссылками на него пестрят страницы многих его произведений. В «Портативном бессмертии», например, рассказчик восклицает: «Если бы вся земля, два миллиарда существ, любили Лоренсу, она бы не умерла!» – перефразируя слова Федорова о том, что основной причиной смерти является отсутствие в мире любви.
Роман «По ту сторону времени» содержит еще более прозрачные отсылки к учению Федорова, призывавшего людей очиститься от зла, в акте любви воссоздать своих предков из сохранившихся атомов и молекул и переселиться на иные, более чистые планеты. Каждый человек может и должен найти себе применение в этом «общем деле». По словам Яновского, Марсель Пруст внес немалый вклад в проект «воскрешения», написав роман «В поисках утраченного времени». Несомненно, Яновский и сам стремился к тому, чтобы его писания стали частью общечеловеческого творческого порыва, ведь литература для него никогда не ограничивалась чисто эстетической функцией.
