Елена Вернер - Ты – моя половинка
– Так да? – бросившись за трамваем, громко бросил Николай.
– Да! Да! Да! – крикнула Марина звонко.
Николай остановился и смотрел ей вслед, ошеломленный.
Наутро Николай, глаз не сомкнувший в своей комнате большой гулкой коммуналки под шум ночного ливня, пришел в больницу чуть не на рассвете. Ждать больше он не мог, голова разрывалась от звуков.
– Раненько вы, Николай Ефимович, – удивился сонный сторож Маркелыч, протягивая ему ключи.
В комнате, выполнявшей роль красного уголка, напротив стола, покрытого сукном, под чуть лукавыми взглядами вождей, смотревших с портретов, стояло пианино. Николай лихорадочно откинул крышку с клавиатуры и пробежался по ней пальцами. Сел, перевел дыхание.
Музыка полилась бурным потоком, без единой фальшивой ноты, чистая. Перед глазами Николая стояло улыбчивое лицо с ямочками, волнительные глаза, вспыхнувшие щеки. Ее троекратное «Да!» облекалось в триумфальное крещендо, ее смех звенел во второй октаве. Мелодия велась то радостная, то задумчивая и нежная, иногда почти затихала, но тотчас вспыхивала снова и улетала ввысь, срываясь на высокой ноте. «Не забывай», – настойчиво, ласково твердила музыка раз за разом…
Когда Марина, вся взмыленная, заскочила в Дом моделей, оставив за собой солнечную, нагретую майским днем Рождественку, она мгновенно поняла, что опоздала.
Она всегда приходила сюда после занятий в институте, но сегодня ее задержала преподавательница по технологии шерсти. А может, дело было даже не в ней. Марина не спала всю ночь, прокручивая в мыслях предыдущий день и счастливо улыбаясь в худую казенную подушку. От недосыпа ее глаза казались еще больше, неправдоподобно огромными и такими очумелыми, что подруги несколько раз спрашивали, что с ней такое приключилось.
Накануне она вернулась совсем поздно, после расставания с Николаем никак не могла унять дрожь и все бродила вокруг общежития, пока вахтерша не пришла запирать проходную. Девчата уже готовились ко сну, Света в красках расписывала Оле свое свидание с новым знакомым, Никитой. Оля зевала, беспокойно поглядывая то на часы, то на аккуратную стопку учебников на столе – завтра ей предстояло держать экзамен. Марина сослалась на усталость и быстро легла. Если она и хотела бы с кем-то разделить свою новость, то с Валевской, а не с девчатами… До утра она никак не могла наглядеться на его лицо в своих воспоминаниях. Особенно на то его выражение, когда она выкрикнула: «Да! Да! Да!»
Теперь, с шальной головой, она села не на тот трамвай, пришлось ехать в обратную сторону. И вот итог – она опоздала. А Режина Витольдовна этого очень не любит.
Режина Витольдовна Валевская была дочерью польского служащего и литовской модистки, и от обоих унаследовала лучшее. Совсем юной она приехала в Петербург, чтобы стать портнихой в столице, и одно время была ученицей Надежды Ламановой[3]. Чувство стиля, умелые руки и секреты материнского ремесла быстро сделали ее одной из лучших, а знаменитая Ламанова добавила широту взглядов на крой и цвет – и смелость решения. В последнее предреволюционное десятилетие Валевская держала свое модное ателье с десятью работницами и обшивала значительную часть петербургских модниц.
Потом настали трудные времена, но Валевская не унывала, даже перебиваясь с хлеба на воду. Она считала, и совершенно, как выяснилось, справедливо, что женщина и в годину тяжких испытаний остается женщиной, а значит, поклонницы ее мастерства найдутся всегда. Так и вышло. Несмотря на обвинения, после свертывания НЭПа, в кустарном производстве с наемными помощницами Валевская все равно работала. И вот теперь, на пороге своего пятидесятилетия, она возглавляла один из недавно открытых Домов моделей. Конечно, путь сюда простым москвичкам был заказан. Но непростые появлялись постоянно. Как нельзя кстати, еще с «бывших» времен у мадам Валевской остались отрезы заграничных тканей, ленты, кружева, пуговицы, оторочки, тесьма, шитье – и все это особенно нравилось московским модницам: партийным женам и дочкам, актрисам, певицам. Клиентура у Дома моделей была уважаемая.
Маринина работа заключалась в том, чтобы быть у Режины на подхвате, выполнять все толково и быстро, поменьше, как она выражалась, «греть уши» и проявлять побольше предупредительности и любезности с клиентками. Сами клиентки, с некоторыми из которых Режину связывали годы знакомства, ценили портниху за терпение, невероятный стиль и чувство моды – и за умение помалкивать, какую бы тайну ни случилось при ней выболтать. Кажется, именно это Режина и стремилась передать Марине, своей Мари – так она ее называла на французский манер.
Нервничая, Марина быстро переобулась в рабочие туфельки, повесила сумочку на крючок и с опаской, на одних носочках, прокралась в примерочную, откуда доносился звучный, чуть с хрипотцой, голос ее наставницы.
Валевская окатила ее свирепым взглядом, но ничего не сказала – и причиной тут были отнюдь не зажатые в уголке рта английские булавки, а твердое правило не отчитывать работниц на людях. Большие напольные часы отбили четверть четвертого, во всеуслышание заявляя о Маринином опоздании на целых пятнадцать минут. Марина поморщилась и тут же взяла из протянутой ей руки подушечку с булавками и кусок мела.
Режина с милой улыбкой, как ни в чем не бывало, обернулась к клиентке, девушке лет пятнадцати, почти ребенку, с капризным выражением лица. Та была окутана волной сиреневого атласа, который портниха ловко закалывала булавками прямо на ней. Это было удивительное умение Валевской, которому постепенно училась и Марина: конструировать одежду прямо на человеке, без выкроек.
– Ай! – взвизгнула клиентка. – Дура, ты меня уколола!
Марина в ужасе зажмурилась. Это было кощунственно. Да и вряд ли руки Валевской действительно допустили такую оплошность… Но Режина, медленно вдохнув и выдохнув, произнесла с виноватой улыбкой:
– Простите, Вера Федоровна, я виновата. Не знаю, как так получилось.
В ее тоне смешались неприкрытое раскаяние и неприкрытая же снисходительность. Марина улыбнулась про себя, видя, как съежилась клиентка перед своей портнихой. Пора было приступать к своим обязанностям – в них входило не только держание булавок.
– Могу я вам предложить что-нибудь, Вера Федоровна? Чай, кофе, лимонад, крем-соду? – самым доброжелательным голосом поинтересовалась она.
После того как клиентка ушла, Марина и Валевская уединились в кабинете. Сюда почти не доносился стрекот швейных машин из пошивочной, в распахнутое окно голосили птицы. Марина разложила на столе детали твидового пиджака, чтобы сметать их, сама хозяйка, все еще не проронив ни слова, сняла с шеи портновский метр, швырнула его на стол и прошла к окну.
Марина знала, что сейчас Режину лучше не трогать, как бы ни хотелось поделиться новостью: пока узкие губы начальницы сжаты в ниточку, внутри у нее все клокочет от раздражения. А ведь так не терпелось!
Режина вся была такая же узкая и тонкая, как ее губы. Высокая, остроносая, сухопарая, с ловкими руками и цепкими птичьими пальцами, прямой спиной, вздернутым подбородком и ироничным скуластым лицом. Она бы напоминала заточенный карандаш в своей юбке с завышенной талией, если бы не пышная блуза нежно-персикового цвета. Что-что, а одеваться Валевская умела.
Все еще раздраженная, она села на подоконник. Разрез на юбке обнажил баснословно дорогие фильдеперсовые чулки. Она закурила, вставив одну из своих неизменных папирос «Герцеговина флор» в мундштук. На тонкой шее нервно билась жилка.
– Нет, ты подумай, Мари. Это я-то дура… – проронила она, сбивая пепел папиросы ломким пальцем.
– Она не со зла, – попыталась успокоить ее Марина. – Просто балованная девочка…
Режина взвилась:
– А ты вообще опоздала. Глаза как у чумной кошки. Влюбилась, что ли?
Не в бровь, а в глаз. Марина вспыхнула и отвела взгляд.
– Я замуж выхожу, – пробормотала она почти виновато. Она так готовилась весь день преподнести свою новость, и вот… Все наперекосяк.
– Ну-ну… И кто он, счастливый избранник?
– Коля. Николай. Он врач, хирург. И музыкант немного…
Режина затушила папироску, вдавив ее в пепельницу. Спрыгнула с подоконника, взяла со стола портновский метр и подошла вплотную к Марине. Прежде чем та успела что-либо понять, сняла с нее мерки, быстро черкнула карандашом на листе цифры со старомодными завитушками.
– Ну, слишком длинное делать не станем, тебе не венчаться… Фату-то надо? – опытным глазом окинула Режина талию своей подопечной. – Или поздно уже?
– Режина Витольдовна! – потупилась Марина.
– Вот уж и спросить нельзя! Мало ли. Может, ты у нас тоже пару «стаканов воды»[4] до свадьбы хлопнула, я ж не знаю… – усмехнулась Валевская.
– Я не такая, – обиженно отрезала Марина.
– Ну-ну, детка, будет! – Валевская цепкими пальцами приподняла Маринин подбородок и заглянула в глаза. – Будто шуток не понимаешь.
