Наталья Горская - Мальчики-мальчишки
И тут они увидели некий ужас, который, может быть, и не был таким уж ужасом, поэтому не сразу и поняли, в чём он заключался. Мимо прошмыгнули какие-то девчонки, на вид лет 10–12, ещё похожие на пацанов, с грубоватыми чертами лица, которые ещё не приобрели окончательно женский облик, когда дети только-только начинают выделяться из своей массы по половой принадлежности. Девчонки были беременные, брюхатые. Русские парни такого ещё никогда не видели и даже не думали, что подобное вообще возможно, поэтому не сразу и поняли, что это было. Просто всех невольно передёрнуло, словно им показали… уродцев из Кунсткамеры, то есть нечто противоестественное, то, чего не может быть! Но здесь это не уродство вовсе, а норма. Мальчика из интеллигентной семьи даже замутило и стошнило.
– А чё это такое… было? – смущённо спросил Волков всезнающего майора.
– Сие называется гарем, мальчик, – хлопнул его по плечу волжанин, стряхнув облако жёлтой пыли. – Это, как наш замполит говорит, «их нравы». Этим малолеткам в школе бы учиться, а их в таком нежном возрасте уже под взрослых кобелей кладут с полного согласия родителей. Чёрт знает, что с детьми творят, дикари чёртовы! Это надо до такого додуматься, чтобы своё дитя отдать какому-то бородачу! Или у них родственные чувства какие особые? А эти тоже хороши: как пойдут стругать с десяти лет, так и настругают к пенсии целую дивизию новых головорезов. Им бы в школы ходить, в институтах учиться, рабочие места создавать, развиваться, города возводить, вылезать из рабовладельческого строя, а они, сам вишь, чем заняты. Рожают много, народ нищий, необразованный, жестокий, работать никто не умеет, да и не хочет. Все хотят только друг друга резать по причине нищеты, голода и многочисленности. Когда семьи по сто человек, так и не жалко: эти тёлки ещё нарожают. И сам чёрт не разберёт, отчего они беспрестанно воюют: то ли из-за такой душной многочисленности, то ли потому, что ихние бабы всё новых и новых башибузуков штампуют в неимоверных количествах. Вот так и живут. А мы их дерьмо разгребать должны… Э-хе-хе, до скончания века будем этих тварей тут усмирять. А у меня дома семья, дочки… такие же вот, как… эти. В дом пионеров ходят, в школьном хоре песни народов Советского Союза поют. А эти вот такие юные и… уже с брюхом. Дико и страшно.
– А если по ним очередь из автомата дать? – кивнул Волков в сторону этих то ли баб, то ли детей, которые стали бабами, так и не успев превратиться из ребёнка в девушку.
– Не сходи с ума, парень, – попросил его майор, который уже знал, как того иногда «замыкает».
Так Волков узнал, что в мире имеет место быть такое гнусное насилие даже над десятилетними детьми, поэтому рассказы об отечественных маньяках его уже не впечатляли, как других. Он смотрел на похищенную ими девчонку и раздумывал: что же с ней можно сделать…
– На прошлой неделе Невзоров в своих «секундах» про какого-то мудня рассказывал, – вдруг оживлённо сказал стрелочник с сортировки, когда уже говорить было не о чем, – так он на досуге трахал собак. И вот одна собака ему это дело взяла, да и откусила.
– Да ну!
– Под самый корешок.
– Ну да?
– Ха-ха-ха!
– Нашёл что вспомнить, – мрачно обронил стропальщик. – Сейчас полно всякой падлы развелось, а про них ещё по телевизору рассказывают, как будто больше сказать не о чем.
– Да, – согласился моторист. – На Гражданке опять какой-то маньяк объявился. Специализируется по школьницам десяти-двенадцати лет.
– Десяти-двенадцати, говоришь? – переспросил стрелочник. – А нашей заложнице сколько?
И все они внимательно посмотрели в её сторону. Она этого взгляда не испугалась, а только вытянула тонкую шейку, словно приготовилась отвечать урок в классе, и деликатно сказала:
– Мне в школу надо.
– В школу ты больше не пойдёшь, – решил напугать её стрелочник и как-то развязно сел рядом с ней.
– Почему?
– Да ну вас к чёрту! – первым испугался этой выходке электрик, курносый мальчишка лет двадцати пяти. – Мы так не договаривались!
– Я тоже пас, – сразу заявил моторист из сборочного.
– Говорят, что на зоне за такие дела «опускают» по полной программе.
– А ты уже на зону собрался? – усмехнулся Волков. – Рано ты робеть начал.
– Да идите вы все! – совсем перепугался электрик и отпихнул от ничего не понимающей девчонки разгулявшегося стрелочника.
– Чего ты разорался? – засмеялся тот. – Я же только шучу, я же просто попугать, чтобы она поняла, кто есть кто, а то сидит и… даже не боится. Эй, боишься нас?
– Нет, – с готовностью ответила «заложница», словно от неё именно такого ответа и ждали.
– А если по сопатке получишь? – включился в игру моторист.
– Как это? – очень удивилась девочка.
– Только тронь её! – загородил её собой электрик.
– Да хватит вам резвиться, кобелины! – сплюнул стропальщик и обратился к Волкову как к самому главному: Волк, ну скажи ты им!
– Ты только шутить умеешь или в самом деле можешь эту школьницу оприходовать? – спросил Волков стрелочника, и они все разом замолчали. – Ты если чего можешь, так сделай, а не шути. Тут тебе не «Вокруг смеха».
– Я могу, если надо! – обиделся стрелочник на подозрения, что он чего-то там не может «по мужеской части», и приблизился к девчонке, снова отступил от её невыносимого детского взгляда и, в конце концов, словно бы самому себе разочарованно сознался, что он не извращенец: Нет, ну я так не могу!.. Чего она не боится-то? Хоть бы ревела, что ли…
– Надо её убить, – словно бы констатировал Волков, глядя дочери ненавистного ему врага в глаза, – а то назревает какое-то разложение в рядах: два дурака уже из-за неё переругались. Да и вообще заложников не возвращают: не принято.
Тут девочка очень испугалась этого ненавидящего взгляда и громко заплакала. Значение слова «убить» она уже знала и понимала. Но как же так можно её убить? Она же ребёнок, а ребёнок – это святое! Дети – это святое, потому что это – будущее страны, будущее любого общества, вернейший признак того, что в этом самом будущем будет кому жить. Женщина с ребёнком или самка с детёнышем – это основа земного воспроизводства, логика жизни на земле, против которой зачастую не в силах идти даже самые бессердечные головорезы. И гуманизм тут совсем непричём: просто это такая установка в сознании любого человека – нельзя… Но только в обществе, где есть будущее. А тут она попала к людям без будущего, где это «нельзя» уже не работает. Кто-то отнял у них будущее, поэтому они будут сметать всё на своём пути: терять нечего. Одно дело – в глубокой старости понять, что никакого будущего у тебя не будет. А тут взяли и у молодых отняли будущее. И не абы какое, а светлое! Будущее, на которое ещё их прадеды молились, ради которого деды добровольно в нужде в бараках жили и верили, что вот «унучекам достанется лучшая доля».
Она заплакала, а мужики вдруг не меньше её испугались и, как один, принялись успокаивать. Кроме Волкова. Он только иронично вздохнул и улыбнулся: навёл-таки порядок. Электрик плакал больше самой девчонки: «Да идите вы со своим заложниками! Я лучше на Ижорский пойду, пока он ещё работает: там мясные консервы в день зарплаты выдают». Стропальщик хмуро гладил плачущего ребёнка по голове и вздыхал: «Надо бы её до метро проводить. Какая там у них станция рядом с домом?» Стрелочник виновато дёргался и выискивал по карманам монеты: «Сколько сейчас метро-то стоит?».
– Явно, не пять копеек, как раньше, – «подсказал» моторист.
Они были в растерянности, так как вдруг поняли, что пошли не своей дорогой. Они не были бандитами. Во всяком случае, пока. Бандитизм ещё не стал для них образом жизни, преступление не являлось сутью и смыслом бытия, а всего лишь способом качественно изменить свою жизнь. Их мечты были просты и грубы: жить по-человечески. А честная жизнь не позволяла удовлетворить самые примитивные житейские нужды, не говоря уже про человеческие.
Электрик взялся проводить девчонку до метро, стропальщик на правах самого старшего по возрасту инструктировал её, куда надо ехать и что сказать дома. Девочка только всхлипывала и кивала.
Стихийно возникшая банда стихийно распалась, словно и не было её. Участники этой банды испугались самих себя и друг друга за то, что оказались способными пойти на такое дело, пусть сначала оно и не казалось преступлением. Не в смысле юридическом, а в смысле человеческом: нас грабят, так почему же мы не можем грабить тех, кто грабит нас? Волков никого не удерживал: он и так сразу понял, что не получится из них карателей. Первое дело разочаровало его: хрюн только казался сильным противником, а на деле оказался слабым, старым и очень уязвимым человеком. Ты его напугал и всё, переключись на что-нибудь другое. А то подумаешь, обидели мальчика, не дали ему поработать инженером за сто двадцать рэ в месяц! Да зачем тебе это! Зачем тебе им быть, если теперь совсем другие люди управляют жизнью? Если тебе мешает кто – убей, устрани его со своего пути. Это ты умеешь. Зачем же тебе тихо и пошло спиваться с другими такими же, слушать их глупое нытьё про отнятую у вас у всех страну, если ты можешь достичь всего и мимо них, и мимо этой самой страны? Пусть ты ей теперь не нужен, но и она тебе не очень-то нужна. Всегда есть выход. Хода нет – иди бубями. Топор за пояс, и пошёл по Руси «плотничать»…
