Жанна Тевлина - Жизнь бабочки
Она смущенно улыбнулась.
– А я думаю… Это диагноз?
– Не диагноз…Но нельзя же быть такой хорошей. Всем не угодишь.
– Когда я была маленькая, мы с мамой часто ссорились. Она хотела, чтобы я надела теплую кофту, я отказывалась. Начиналась ругань. Она меня стыдила, а я стояла на своем. Потом она убегала в свою комнату, а я начинала себя ругать. Ведь так просто было согласиться. И ничего бы тогда не было.
– Было бы что-нибудь другое. Некоторые люди специально провоцируют ссору.
– Ты хочешь сказать, что моя мама плохая?
– Ни в коем разе! Я думаю, что она замечательная, иначе бы у нее не получилась такая дочь. Просто ей тоже плохо было, и она так компенсировала свои комплексы. Тфу ты черт! Я уже по-человечески говорить разучился!
– А чего! Красиво излагаешь. Это я разболталась. Почему-то с чужими я не стесняюсь, а с мамой всю жизнь стеснялась. Не то что я скрывала что-то… Просто боялась выражения эмоций. Вот, казалось бы, самый близкий человек, а я стесняюсь быть собой… Из-за этого все вышло…
– Что вышло?
– Я когда замуж вышла, сразу отдалилась. Мне так плохо было, и я все думала, потом, потом все расскажу, и они меня пожалеют и все устроят. Но так и не рассказала… А они ждали…
– И сейчас плохо?
Она пожала плечами.
– А развестись страшно… Это понятно…
– За него страшно…
– За мужа?
– Он беспомощный. Его жалко.
– А чего его жалеть? Он же не животное.
– А что, людей нельзя жалеть?
– Можно, но по-другому. Они и сами себя пожалеть могут. Если б меня так жалели, я бы обиделся.
– На что?!
– Получается, я ущербный какой-то, и мне даже не дают права самому решать, как жить.
– Ты не такой… А он пропадет…
Градов опрокинул рюмку и даже не заметил. Он начинал злиться.
– Как ты лихо всем диагнозы ставишь! Муж у тебя убогий, этот твой баснописец – великий! Лучше бы о себе подумала.
– Так я только о себе и думаю. Петю предала ради какой-то любви неземной.
– Ну и что, ты счастлива?
– К сожалению, меня не любили…
– Ой, я сейчас заплачу. Ты, конечно, на меня не обижайся, но я тебе скажу с точностью до девяноста процентов: твой клиент – типичный импотент. Причем с иезуитскими наклонностями.
– Да ты ничего не знаешь! У него были женщины.
– Это он тебе сказал?
Маня промолчала.
– Он тебя заводит, великого из себя строит. А на самом деле просто мстит за свою улепость. Он притворяется, что ты его недостойна, а ты из себя выходишь, чтобы завоевать его, и постепенно уверяешься в своей ущербности. Мужской силой завоевать он тебя не может, и признаться в этом тоже не может. Ему удобнее самоутверждаться за твой счет. Самое интересное, что ты тоже догадываешься, что с ним что-то не то, и жалеешь его еще больше. Если бы он правда великим был, ты бы на него и не посмотрела. Тебя хлебом не корми, дай пожалеть. У тебя это любовью называется. А жалость – страшная сила. Вот он и вампирит, а у тебя невроз обожания возникает. Такие люди знают, какую жертву выбирать. С твоей Лидочкой Хромовой он бы в эти игры играть побоялся! Ты подумай сама, что хорошего он тебе дал? Никакого удовлетворения, ни морального, ни физического. Одни иллюзии. Ты все делала, чтобы ему было хорошо. Почему ты не хочешь, чтобы тебе было хорошо?
Он подумал, что вопрос риторический. Его родная Маня прожила всю жизнь, так и не узнав, что это такое. Видимо, с этим надо родиться.
– И вообще я тебе советую держаться подальше от неудачников.
Маня улыбнулась.
– А ты удачник?
– К сожалению, нет.
– А почему же ты не вампиришь?
– Потому что я не импотент.
Он встал со стула, подошел к ней, молча взял за руку и повел в спальню.
Она лежала без сна, Петя спал крепко, смешно посапывая. Она смотрела на него и думала, почему все так несправедливо. Она никогда не была так счастлива, как сегодня. Она думала, что уже все прошла в этой жизни и ее уже ничем нельзя удивить. Оказывается, она ничего не знала, самой жизни не знала, и себя не знала. Сегодня ее не просто удивили, она сама себя удивила. Самое удивительное было то, что после такого незаслуженного счастья осталась только легкость, никакого шлейфа обид, долга и прочих заморочек, без которых она жизни не представляла. Не случись этой встречи, она бы так и не узнала этих мгновений, и, значит, счастье в бесконечности выбора. Человека заковывают узами брака, не разрешая ему взлететь, и именно это в народе называют счастьем. Теперь получалось, что если она счастлива, несчастен Петя. А она и ему желала счастья. Брак – это жертва, которую она должна была принести ради Петиного счастья. А может быть, наоборот, следовало давно отпустить Петю, и тогда бы он не прятался и не делал все тайком, потому что получил бы свое разрешение на взлет. Интересно, был бы он от этого счастливее?
Утром позвонил Градов.
– Ну, ты жива там?
Она улыбалась.
– Что ты лыбишься?
– А Петя в Тверь уезжает.
– Когда?
– Через два дня.
Она почувствовала, как он расстроился.
– Значит, подождем два дня…
– А хочешь, не будем ждать?
– Хочу…
В сторожке было тесно и душно. Градов опоздал, и какая-то сердобольная старушка принесла ему табуретку. Предполагалось, что бабушку он должен знать с детства, потому что она все время умильно охала и говорила, как он вырос и возмужал. Градов неопределенно кивал. На дачу он приезжал редко и обычно ни с кем не общался, да и сейчас поехал вынужденно. Мама беспокоилась, что остались какие-то задолженности по оплате коммунальных услуг. Было у него еще одно дело, о котором он решил заранее не распространяться.
Народу было много. За столом перед аудиторией сидел председатель товарищества. Градов его не знал, он был из новых. Председатель что-то монотонно бубнил о нововведениях, но его никто, кроме Градова, не слушал. А Градов боялся пропустить что-то важное.
– У Ваксмана задолженность по электричеству.
Вскочил взъерошенный Ваксман.
– Я извиняюсь. У нас оплачено вперед. По август включительно.
Председатель лениво перелистнул страницу.
– Ну, я имел в виду Ваксина.
– Так это же большая разница!
Председатель тяжело вздохнул.
– Вот тут я с вами согласен.
Послышался смех. Градов понял, что ничего интересного уже не будет. Стал осторожно протискиваться к выходу. Была середина мая. В Москве стояло лето, а здесь еще было по-загородному прохладно.
Он уже подходил к калитке, когда его окликнули:
– Доктор!
Он вздрогнул от неожиданности, обернулся. Перед ним стоял Сева Мансуров, сильно постаревший, но совсем не изменившийся.
– Севчик!
– Неужто узнал?
Они обнялись как старые друзья.
– А мне говорили, вроде вы дачу продали.
Сева кивнул, а Градов не стал расспрашивать.
– Пошли ко мне. Погреемся.
Участок зарос бурьяном, так что надо было протаптывать себе дорогу к крыльцу. Следовало, конечно, покосить, прежде чем звать гостей, но Севчика он почему-то не стеснялся.
Севчик остановился на пороге. Огляделся.
– О! Знакомая аптечка… На том же месте висит. Помнишь, Маня твоя мне всегда коленки зеленкой мазала… Вот из этой аптечки доставала. Мне всегда казалось, что у вас там литр зеленки.
– Да, с зеленкой у нас всегда хорошо было…
– Доктором-то стал?
– Типа того…
Сева хохотнул.
– Кто бы сомневался.
Градов уже не помнил, когда к нему прицепилась эта кличка. Ему казалось, что он задумался о медицине, когда первый раз заболела Маня. Это как раз случилось на даче. Сколько он помнил дачу и себя маленького, родителей никогда рядом не было. Они или работали, или уезжали куда-то в отпуск. Рядом всегда была Маня. С ней было спокойно и легко, но он очень скучал по маме и по субботам часами просиживал на крыльце, ожидая, когда появится на дороге их голубой «Москвич». И Нос, и Чижик, и даже Севчик вечно мечтали, чтобы «предки наконец свалили», но Градов подозревал, что они просто болтают, стараясь казаться взрослыми и независимыми.
Маня никогда не болела, и в первый момент он даже не понял, что произошло. Она стояла у плиты к нему спиной и вдруг начала оседать. Помнил мгновенный испуг, и как он силой подавил его. Дальше он действовал автоматически. Достал из аптечки упаковку нитроглицерина и аккуратно вложил ей таблетку под язык и после этого накапал 40 капель валокордина. Если бы его спросили, почему он так сделал, он бы не ответил. В семье сердечников не было. После этого он побежал в сторожку и вызвал «скорую».
Приехавшему врачу он подробно описал, что случилось и какие действия он предпринял.
– Что, сам додумался?
– Ага…
– Голова! Доктором будешь…
Родители тогда перепугались, попытались уложить Маню на обследование, но она наотрез отказалась. Обследовалась амбулаторно. Таких приступов у нее потом долго не было. Градов строго следил, чтобы она вовремя принимала лекарства. Это стало его бессменной обязанностью. Она не умела заботиться о себе. Когда задерживался после школы у друзей, звонил:
