Николай Агафонов - Повести и рассказы
Отец Никифор затеплил свечу и, раскрыв книгу, прочел: «Не надо воспринимать свое дело как ярмо, надетое на шею животного. На свою работу надо смотреть как на послушание, данное от Бога, делать ее как перед лицом Божиим, со всем усердием и добросовестностью, имея при том всегда мысль, что мы служим не людям, а Самому Богу». Да, это ответ.
– Выходит, не наместник послал меня сюда, а Сам Господь привел в это глухое место. И если я буду нести свой крест со смирением и радостью, Господь поможет, Он не оставит меня. Ведь на самом деле: иго Его – благо, а бремя Его легко есть[152]. Хватит сомневаться и колебаться, надо начинать что-то делать, – рассудил отец Никифор.
С легким сердцем и волнительной радостью в душе начал он чтение покаянного канона. Молитва лилась прямо из души, а разум со смирением взвешивал и измерял глубину и значимость каждого слова молитвы: «Ныне приступих аз грешный и обремененный к Тебе, Владыце и Богу моему; не смею же взирати на небо, токмо молюся, глаголя: даждь ми, Господи, ум, да плачуся дел моих горько»[153].
Первые лучи утреннего солнца стали проникать в избушку. Болезненное состояние давало о себе знать.
Слабость была во всем теле такая, что не хватало сил стоять даже на коленях. Хотелось тут же упасть на пол и не вставать. Он решил прилечь и читать молитвы лежа. Чувствовал, как тело все горит, снова поднималась температура, не хотелось даже думать, не то что молитвы читать. Он бормотал: «Душе моя, душе моя, восстани, что спиши, конец приближается…[154] На одре ныне немоществуя лежу, и несть исцеления плоти моей, но Бога и Спаса миру и Избавителя недугов рождшая, Тебе молюся, Благой: от тли недуг возстави мя[155]».
Отец Никифор не то спал, не то был в каком-то забытьи. Очнулся от сна совсем разбитый. Но при этом было ощущение тепла и покоя. Он с трудом перевернулся на другой бок и увидел, что в печке горят, потрескивая, поленья. Дверь отворилась, и зашел Анатолий с охапкой дров.
– Проснулись, будем теперь лечиться, – бодро сказал он.
Подойдя к больному, он поставил перед ним кружку с травяным отваром:
– Это получше таблеток, баба Настя сама вам заваривала, а она все травы лечебные в лесу знает.
Отец Никифор, морщась, выпил горького отвара, затем Анатолий заставил выпить кружку горячего молока с медом. Горло приятно смягчилось, во всем теле разлилось блаженное тепло. Монах незаметно уснул. Проснулся только под вечер и почувствовал себя совсем хорошо. Анатолий читал одну из его книг. Увидев, что отец Никифор проснулся, он поднялся и стал прощаться.
– Не спрашиваю, как себя чувствуете. Сам вижу: вас можно смело оставить одного, завтра навещу. Вот здесь каша пшенная молочная, запаренная для вас бабой Настей в русской печке, ешьте и набирайтесь сил. Мои старушки, кстати сказать, так обрадовались, что вы здесь теперь живете, ждут не дождутся, когда вы выздоровеете.
Отец Никифор с удовольствием поел, ему показалось, что вкуснее этой каши он в жизни ничего не едал. После ужина молился долго и сосредоточенно. Потом стал читать Псалтырь. Закончил уже перед рассветом. Решил прилечь отдохнуть хотя бы часа на два. Ему показалось, что он только на миг прикрыл глаза, как в дверь постучали, а затем зашел Анатолий. Отец Никифор посмотрел на часы и понял, что он проспал пять часов вместо предполагаемых двух.
– Ну, я вижу, у Вас хороший сон, – весело сказал Анатолий, – а сон для больного человека – лучшее лекарство.
Монах смутился оттого, что его могут посчитать лежебокой, и хотел сказать, что он всю ночь промолился и заснул лишь под утро. Но, спохватившись, что это будет выглядеть как бахвальство, ничего не стал говорить. Но Анатолий сам увидел множество огарков и заплывший воском подсвечник:
– Ого! Да вы, отец Никифор, никак всю ночь читали книги. Это нехорошо, так и зрение можно испортить. Ночью надо спать, а читать – днем. Я хоть и сам – сова, но стараюсь ложиться вовремя.
– Святые подвижники считали ночь самым благоприятным временем для молитвы, – сказал отец Никифор и тут же рассердился на себя: чего это он пускается в объяснения, как будто оправдывается.
– Простите, я не знал, что у вас, святых подвижников, такой обычай – молитвы читать ночью.
Эта реплика показалась отцу Никифору издевательской, и он раздраженно буркнул:
– Я – не святой подвижник, а лишь грешный монах, но руководства святых старцев для меня небезразличны.
– Ну хорошо, а как насчет бани, грешным монахам это не возбраняется?
– Это никому не возбраняется, – все еще сердясь, ответил отец Никифор.
Его раздражал полунасмешливый снисходительный тон Анатолия, который так разнился с предупредительно-почтительным отношением окружающих к его священному сану.
– Тогда поехали, отец Никифор, на хутор, банька там уже топится, транспорт я подогнал. – И Анатолий вышел из избы.
Монах последовал за ним. Прямо напротив дверей он увидел лошадь, запряженную в телегу.
– Тут, правда, пешком недолго, но у вас больная нога, так что мои пенсионеры позаботились доставить вас с комфортом.
Они уселись в телегу на солому и двинулись в путь. Вскоре на открытом пространстве недалеко от леса показались три небольших домика. Навстречу отцу Никифору засеменили две старушки и заковылял старичок, который опирался на палку. Все трое по очереди подошли под благословение. При этом отец Никифор заметил, что более привычно и правильно это сделала одна из старушек, которую Анатолий представил Анастасией Матвеевной, или попросту бабой Настей, а у второй – Надежды Борисовны – и ее мужа Акима Семеновича чувствовалась какая-то неловкость, по которой можно было определить, что брать благословение им непривычно.
– Да какое же нам счастье на старости Бог послал! У нас теперь церковь и батюшка будут рядом! – запричитала баба Настя. – Теперь мы не умрем без христианского погребения. Да какое же это счастье! – И она заплакала.
Вслед за ней стала шмыгать носом баба Надя, утирая передником глаза, а заодно и сморкаясь в него. Аким Семенович не плакал, но по тому, как он часто моргал, было видно, что не плакать ему стоит больших усилий воли.
– Ну, хватит мокроту разводить, – прервал причитания старушек Аким Семенович, – идите на стол собирать, а батюшка в баню пока пойдет.
Анатолий отвел отца Никифора в баню, находящуюся на заднем дворе избы бабы Насти. Баня топилась по-черному. Анатолий помог отцу Никифору размотать повязку и, ощупав ногу, сказал, что повязка больше не нужна. Затем, объяснив, как пользоваться баней, которая топится по-черному, ушел. Отец Никифор парился и намывался долго, образно выражаясь, отвел душу на все сто. После бани в доме бабы Насти его ждал обед. Стол накрыт, словно к большому празднику, со всевозможными разносолами и пирогами с различными начинками. Уже за чаем началась беседа. Расспрашивала отца Никифора больше баба Настя: как, что и почему. Узнав, что священник хочет отслужить на праздник Воздвижения Креста Господня литургию, она сильно обрадовалась:
– Господи, благодать-то какая, значит, причастимся Святых Тайн! А то уже три года не причащались. Церковь далеко, только в районном центре, до него сорок пять километров, а транспорта никакого нет. Раньше-то хоть автобусы ходили. А теперь мы никому не нужны.
– Да кому нужны пенсионеры? – поддакнул ей Аким Семенович. – Никому мы не нужны.
– Богу нужны, – подняв палец вверх, торжественно произнесла баба Настя, – раз нам священника прислал, значит, нужны Богу.
– Ну, разве что Богу, – согласился Аким Семенович, – а так – никому. Дети и то не навещают.
– А вот нам Господь дите послал, – указала на Анатолия баба Надя, – всегда с нами, стариками. Помогает нам, немощным, прямо как родной стал. Что бы мы без него делали?
– Богу вы всегда нужны, – сказал отец Никифор, – но сейчас вы и мне нужны, помочь к Божественной литургии подготовиться.
– Что нужно, говори, батюшка, – встрепенулась баба Настя, – все, что в наших силах, сделаем.
– Ну, во-первых, просфоры испечь, думаю, для вас это труда не составит, – улыбнулся отец Никифор, обводя взглядом стол со свежеиспеченными плюшками и пирогами, – во-вторых, нужен кагор или другое красное виноградное вино. В-третьих, оборудовать помещение под домовую церковь в скиту.
Баба Настя ушла за занавеску, вынесла и торжественно поставила на стол бутылку кагора.
– Вот, три года стояла, наверное, своего часа дожидалась. Бери, батюшка, для обедни, и просфор напеку сколько надо. А помещение под церковь тебе Анатолий поможет оборудовать, Аким Семенович делать-то сам по старости ничего не может, но, как бывший плотник, подскажет.
– Подскажу, подскажу, – радостно согласился тот, – а то и что-нибудь сам сделаю.
– Куда уж, сам, – засмеялась баба Надя, – слава Богу, хоть ложку держишь, и то хорошо.
На следующий день в скит приехали Анатолий с Акимом Семеновичем и привезли с собою инструменты. Под церковь определили одну комнату, которая занимала третью часть дома. Под руководством Акима Семеновича стали разбирать сарай и его досками перекрывать ту часть крыши, которая находилась над выбранным под церковь помещением. Окна кое-где застеклили, а частично забили фанерой. Срубили в лесу несколько стройных березок небольшой толщины и соорудили нечто наподобие иконостаса. Сооружение престола и жертвенника без консультаций Акима Семеновича было бы невозможно, так как пришлось выстругивать пазы и склеивать деревянные детали казеиновым клеем. Анатолий съездил в райцентр и купил портьерной ткани красного цвета, из нее баба Настя с бабой Надей сшили на допотопной швейной машинке «Зингер» облачение[156]на престол и жертвенник. На все эти приготовления ушло больше недели, но до праздника уложились.
