Сергей Шаргунов - 1993
– Я обращаюсь к вам накануне событий чрезвычайной важности, – наклонился к бумаге, вскинул взгляд исподлобья, выдержал паузу. – Последние месяцы Россия переживает глубокий кризис государственности. В мой адрес потоком идут требования со всех концов страны остановить опасное развитие событий.
Потянулся знакомый гундосый голос, временами с пронзительными нотами, будто терзают резиновую игрушку.
– Чего хочешь? – задиристо спросил Виктор у экрана.
– Большинство Верховного Совета проводит курс на ослабление и, в конечном счете, устранение президента, дезорганизацию работы нынешнего правительства…
– Правильно говорит! – Лена взяла с полки затускневший кубик Рубика и, сдув пыль, поставила обратно.
– Нынешний законодательный корпус утратил право находиться у важнейших рычагов государственной власти…
– Рожай уже! – Виктор поманил экран, вызывая на драку. – Чо те надо?
Ельцин медленно, с заторможенным достоинством поднял чашку ко рту, отпил. И тут же, очевидно, прислушавшись к требованию электрика Брянцева, выговорил неожиданно четко и стремительно, резко нажимая на слова:
– С сегодняшнего дня прерывается осуществление законодательной, распорядительной и контрольной функции Съезда народных депутатов и Верховного Совета. Заседания съезда более не созываются. Полномочия народных депутатов прекращаются.
Виктор перевел глаза на жену:
– Ты слышала?
– Не глухая.
– Он сделал это! – Виктор повторил раздельно и с восторгом: – Он сделал это! – За окном в меркнущем воздухе мелькнула бабочка, белая и легкая. – Да ему капут!
С экрана звучало монотонное, в нос: “Обращаюсь к руководителям иностранных держав… Ваша поддержка значима… Призываю вас и на этот раз понять всю сложность обстановки…”
– И что теперь будет? – сказал Виктор тихо.
– А что может быть? Теперь подчиняйся!
– Кому? Тебе, что ли?
– Делом всем пора заняться. И ты у нас не исключение. На кухне свет второй день мигает – проводку посмотри. В саду яблоки падают, гниют уже…
– Издеваешься? – Он вскочил.
– Почему это?
– Тут такое, а ты…
– Что еще стряслось? – Таня бросила на отца нетерпеливо-снисходительный взгляд.
– Война! – Виктор в отчаянии махнул рукой, грохнув об пол невидимую стопку. – Съезд на каникулах. Они даже повода не давали. А он… Он права не имел… Ну они ему покажут!
– На войну собрался… – Лена с полуулыбкой, словно залюбовавшись мужем, покрутила пальцем у виска. – Тебе-то до них какое дело?
– А ты… змея! – сказал он сбивчиво. – Ты никогда мои интересы понимать не хотела!
– Напьешься, да?
– Не дождетесь!
– А я здесь при чем? – вскрикнула Таня.
Виктор быстро вышел и шумно затопал наверх.
Таня подошла к телевизору, перещелкнула, попала на рекламу.
Три мультипликационных лимона в черных очках, синие пятерни и синие башмаки, маршировали с надтреснутым гимном:
– Сделать былью сладкий сон сможет “Лотто-Миллион”.
Переключила, снова – реклама. Зал с колоннами, за длинным столом – хорошо одетые молодые люди. Над ними некто немолодой начальственного вида, в синем костюме, с голубым платочком, торчащим из нагрудного кармана, и прической седин, как у Ельцина. “Самое главное – это наша твердая вера в возрождение России. – Он говорил торжественно, сжимая карандаш в кулаке. – Каждый день мы должны осознавать, что миллионы людей доверили нам свои ваучеры! Ассоциация «Петр Великий»”, – раскатистый голос за кадром возвестил имя конторы, сотрудники которой сидели, благоговейно окаменев.
Остаток вечера и половину ночи Виктор, запершись, проторчал возле транзистора, внимательно роясь в радиоэфире, ощущая себя опытным грибником, который шарит палкой среди лесной травы.
Завтра Лену ждала работа, ему предстоял выходной. Утром он уже был в Москве.
Он вышел из метро “Краснопресненская” и уверенной походкой пошел в сторону здания, откуда ветер доносил обрывки микрофонного клекота и дым костров.
День был прохладный, но яблочно-желтый от осеннего солнца. За ночь случилось многое.
По пути ему попался открытый бак, заполненный мусором доверху, на котором мелом было печатными буквами написано: “ДЛЯ ЕБН”. Виктор вслух засмеялся, а какой-то гражданин бросил, озорно сверкнув глазами: “Ему теперь крышка!”
– Давайте, давайте туда, люди добрые! – заговорили идущие навстречу осоловевшие тетеньки. – Мы всю ночь провели! Теперь ваш черед!
Вскоре Виктор наткнулся на небольшую баррикаду. В конце улицы, где раскинулся парк, были навалены куски асфальта, оградки, деревянные ящики, срезанные ветки, и в разные стороны смотрели арматурины. Поверх растянулась простыня с черными буквами: “Прости, распятая Россия!” – и трепетал андреевский морской флаг: две синие скрещенные полосы. Перед баррикадой прохаживался казак в курчавой папахе, с серебряными погонами, как будто со старинной открытки. Лицо его было вдохновенным и кротким, золотились борода и подкрученные усы. Он поигрывал нагайкой, щелкая по высоким начищенным голенищам.
– Это Морозов… Сотник… – донеслось из толпы женщин, глазевших чуть поодаль. – Застава… Казачья застава… Всю ночь ребята камни носили!
Пройдя дорожкой между баррикадой и стеной стадиона, Виктор вышел к костру. На ящиках сидели лысый бородач в бушлате и по бокам от него двое в черных куртках с красными нарукавными нашивками, на которых что-то узорчато белело. Подле костра, потрескивавшего досками и рассыпавшего искры, важно покоился большой топор.
– Откуда вы, мужики? – спросил Виктор, нагнувшись.
– Приднестровье, – ответил бородач, грассируя, и вскинул оценивающие желтоватые глаза.
– А что это нарисовано? – Виктор тронул нашивку одного из парней.
– Коловрат! – с веселой охотой объяснил тот.
– Маскарад, – лысый снова вскинул глаза. Картавость странно придавала ему мужественность. – Ты в армии служил?
– Как положено, – сказал Виктор.
– Давай к нам, здесь взрослых не хватает.
– Сейчас… Малость погуляю и вернусь… – Виктор подставил лицо ветру, смывая печать жара, и поспешил дальше.
Ему встретился щит для объявлений, заклеенный свежими листовками. Он пробежал глазами черневшие шапки: “Трудовая Россия”, “Фронт Национального Спасения”, “Российский Общенародный Союз”, “Указ исполняющего обязанности президента”, “Русский Собор” с размытым и вытянутым портретом генерала Стерлигова. Бросились в глаза несколько желтых от клея картинок, приделанных наспех и косо: “Ходоки у Ленина”, “Ждут сигнала”. И еще картинка с рабочим, который поднимает красный флаг с мостовой возле трупа товарища, – Виктор не помнил ее названия.
Он заскользил вниз по траве невысокого холма мимо людей, которые жевали, шелестели бумагами, дремали, завернувшись в палатки. Бледная девочка лет четырех сидела на картонке в изголовье сопевшего человеческого свертка и самозабвенно играла с трехцветным котенком: тот кружил за ее пальцем и своим хвостиком. Звук митинга был уже ясен и громок.
– Говорит Москва, говорит Москва! – сипло донеслось из микрофона. – Простыл я, друзья мои. Встал из кровати и приехал к народу!
Площадь отозвалась ликующим кликом и хлопаньем, как будто большая птица заволновалась и сейчас взлетит.
– Кто там? – спросила женщина из травы за спиной у Виктора, и он остановился.
– Уражцев, – сказал другой женский голос.
– Первый демократ был. Армию разваливал. А нынче вон как орет.
– Ой, да успокойтесь вы уже! Хватит провоцировать.
– Это я провоцирую?
Виктор, не дослушав женщин, но слыша каждое жестяное слово оратора, заскользил снова. У подножия холма он обнаружил еще один костер, почти погасший, скудно дымивший над малиновой россыпью углей, которые озабоченно ворошила обрезком трубы круглая блондинка в телогрейке. Возле костра, следя за этим ворошением, сидели несколько мальчишек и девчонок, по виду не сильно старше его Тани.
– Вы кто такие? – спросил Виктор дрогнувшим голосом, чувствуя, что его притягивает их круг.
– Мы – ПОРТОС, – девушка передала трубу светловолосому юнцу, готовно продолжившему ее дело, и, выпрямляясь, одарила Виктора улыбкой, ласковой, но монашеской.
На высоком стальном флагштоке, врытом в землю, шевелилось большое знамя зелено-красно-черного цвета с белыми латинскими буквами.
– Поэтизированное общество разработки теории общенародного счастья, – звонкой скороговоркой перевела девушка. – Слыхали таких? Гриценко, погодь! – Она отобрала у юнца трубу, опустилась на корточки, достала из-за пазухи смятую в ком газету, накрыла угли, и через мгновение засверкали веселые кудри огня. – Деревяшки кидаем! Деревяшки! – запричитала она, все вскочили и принялись подносить и подкладывать ветки и палки, сложенные рядом в кучу.
Костер разгорался, жадно давясь.
Девушка опять встала, посмотрела на Виктора в упор светло-голубыми и какими-то отчетливо девственными глазами.
