Татьяна Алферова - Лестница Ламарка
Маринка понимающе глядела через стол большими выпуклыми глазами и наверняка сочувствовала ее переживаниям, что еще надежней, чем злорадство, убивает приязнь между подругами в таких случаях. Дома Зою ждали тоска и немытая посуда.
* * *Зачем женщины таскают мужчин на дни рождения своих подруг, не разобрал бы и многомудрый Фрейд. Да он и не занимался проблемой коллективного мазохизма. Дверь новоприбывшим открыла полная дама, вскипавшая над отчаянным декольте ярко-алого платья, впрочем, это осталось единственным энергичным движением. Способ ее перемещения по маленькой прихожей ничего общего с ходьбой не имел. Дама плавно перетекала, чуть не шлепалась каплями на пушистый коврик у дверей, вслед за ней струились длинные локоны, завитые "гвоздиком", складки платья, избыточной плоти, равномерно свисающей с боков, выпирая из-под широкого жесткого и черного пояса; струились ее руки, оканчивающиеся долгими извилисто-красными ногтями – не могла же она завершиться внезапно; струились даже высокие, сужающиеся книзу каблуки, путаясь в коврике, заплетая неожиданно длинные ноги; умопомрачительно-сладкий запах духов тянулся так долго, что не успел всосаться в комнату из прихожей весь вплоть до Сережиного ухода из этого дома. По ошибке решив, что это и есть хозяйка и виновница торжества, Сергей попытался вручить даме букет, чем вызвал тягучий нескончаемый смех и новое изобильное колыхание.
Хозяйка вынырнула из-под локтя встречающей, как черный баклан из волны, деловито, как рыбку, клюнула цветы и отправилась пристраивать их куда-то на кухню – почему дамы вечно устремляются с букетом на кухню? Пронзительный ее голос издалека распорядился о размещении гостей, и Сережа оказался один-одинешенек перед лицом не менее шести жарко дышащих, намакияженных и разодетых в пух и прах подруг Зои. В темном углу комнаты за компьютером сидел, согнувшись, на маленьком пуфике некто, не поворачивающий лица, так и не оглянувшийся до конца визита, Сережиного, во всяком случае. Вероятно, то был хозяин, но идти от стола здороваться через всю комнату, как того требовала мужская солидарность, Сереже стало лень, а более – неловко, человек делом занимается все-таки.
Как почетного, по половому признаку, гостя его посадили между хозяйкой и той самой дебелой струящейся девой, явно занимающей в доме особое положение, но вмешалась Зоя, закричала, что, мол, такое делается, мужика из-под носа уводят и тому подобные, будто бы нарочитые грубости на псевдонародном языке, а на самом деле выражая подлинные свои эмоции доступными средствами, что все и так понимали. Казалось, что Зоины сдержанность и тактичность, которые Сережа успел оценить и полюбить, остались вместе с парадной шубой в прихожей, между престарелым холодильником и увенчанной лосиными рогами вешалкой.
Дамы по странной и скверной своей привычке захмелели после первых двух рюмок. Немедленно под столом обнаружилось, что у обеих соседок Сергея имеются коленки, Зоино пополнее, хозяйкино энергичнее. Мелькнула сумасшедшая мысль спрятать ноги под стул, чтобы они, эти игривые дамские колени, столкнулись между собой, но выпито для решительного шага оказалось недостаточно, и пришлось терпеть давление с обеих сторон, давление довольно ощутимое, ибо подвыпившие дамы не рассчитывали усилий, а толкались от полноты души и чего у них еще там внутри.
Тройственного союза под столом Зое показалось мало, она принялась плести казавшуюся ей забавной историю, перемежая ее словами и выражениями из их интимного обихода. Сережу передернуло от пошлости, хоть он и понимал, что так Зоя пытается показать ему, о чем думает сейчас, а еще, наверное, что они двое вместе против всех остальных, они одно. Получалось, однако, не они двое вместе, а эти все против одного Сережи, плюс неизвестный – хозяин ли? – в углу. Отчего женщины проявляют подчас вопиющую нечуткость, Сереже было неведомо, но сей факт имеет широкое распространение, и все принимают его просто как данность. А самое отвратительное, что "хитрость" Зои в совокупности со значительным выражением на морде, о господи, на личике, всем очевидны, говорила бы уж проще, "как у нас с Сергеем принято выражаться сразу после коитуса, я…"
Едва дождавшись горячего блюда – тривиальных курячьих ножек, зато в ярко-розовом подозрительно пахнущем соусе, встреченном гостьями неискренними восторгами и хихиканьем, Сережа вскочил и ринулся в прихожую, надеясь хоть там кинуть прощальный взгляд на сброшенные за ненадобностью Зоины сдержанность и тактичность. Он мог бы догадаться, что дает подруге лишний и пустой повод для невысказанной и потому более тягостной ревности. Но сдержаться не хватило сил, как в навязчивом кошмаре, когда он ползет по пустыне, а песок забивается в рот, нос, даже в брови, и голова тяжелеет от веса собравшихся вместе на его лице мелких оранжевых песчинок, тяжелеет, как при высокой температуре, и глаза режет точно также, недаром говорят "как песок в глаза", и силы так же кончаются, и понимаешь бесполезность всего, всего вообще, и своего движения и существования тоже, и умираешь, в который раз умираешь во сне, чтобы проснуться с привычной болью слева, где сердце.
* * *К очередному визиту Сергея Зоя сочла, что сумела уговорить себя. Не существует никакой другой женщины, для ревности нет причин, все странности его поведения объяснимы, подчиняются определенным законам, неизвестным Зое – пока неизвестным. А недомолвки призваны защитить ту заповедную часть его души, куда нет доступа никому. Но вместе с ревностью исчезло еще что-то, что именно, Зоя поняла уже в постели, удивившись тому, что мерзнет с Сережей без одеяла – не испытанное прежде ощущение.
– Малыш, мой малыш, – задыхаясь, шептал Сергей, пока Зоя автоматически выполняла положенное: вздыхала, стонала, изо всех сил сжимала пальцами его плечи в надлежащий момент и думала: "Скорей бы все кончилось".
Когда не чувствуешь подлинного желания в момент близости, чувствуешь скуку. Зою поразило, что он ничего не замечает. Неужели достаточно изобразить желание или эмоцию жестами, словами, а воображение партнера дорисует остальное, то есть при необходимости можно чувствовать "за двоих". Или мужчинам в принципе не важно желание женщины, хватает своего, а что до нее – ну не получилось на этот раз или вообще не получается, так это ее проблемы, он по-честному сделал все, что должен был сделать. Не может быть, чтобы они так легко обманывались. Вдруг стало жалко Сергея, ведь по сути он не виноват в ее сегодняшней холодности, это лишь домыслы, что таким же жестом он привлекает к себе другую женщину, целует впадинку между ключицами, словно пьет… И ревность, густо замешанная виной, накрыла ее, мгновенно согрев. Боги жалостно вздохнули, зацокали языками, свешиваясь с карниза над окном пушистой гроздью, придерживая друг друга от падения и зная, что сейчас их никто не услышит.
Зоя застонала, на сей раз искренне, ощутила, что Сергей догадался обо всем без слов – по тому, как крепко обнял ее, и пространство сошлось в одну летящую точку, и взорвалось, и рассыпалось сияющими брызгами. Потом они молча лежали, но Зоя рассказывала, жаловалась своими пальцами, перебирающими его пальцы, щекой, прижатой к его груди, и могла поклясться, что он все слышит, и приготовилась уже, вслух на этот раз, спросить, прощает ли он ее, но услышала равномерное посапывание – Сергей спал.
Он не проснулся, когда Зоя выбралась из-под его руки и отправилась на кухню курить. Она опять все придумала. Не существует того Сергея, которого она имела неосторожность полюбить. Впрочем, любви в чистом виде тоже не существует. Мы все выдумываем: за себя и за партнера. И если завтра она попробует объяснить это Маринке, та тоже не поймет, потому что по-своему представляет идеальные отношения, упрощая расстановку сил между полами до решения вопроса: хочет – не хочет. И уж тем более не верит в бессмертие отношений, связь для нее реальна, ощутима и всегда ограничена временем. А взять, к примеру, бывшего мужа Андрея, растворившегося в необозримых канадских далях, изъятого из Зоиного сердца, но не из жизни, волной эмиграции. Можно добиться развода, можно "потерять" паспорт и выправить новый, без следов регистрации с неведомо где обретающимся Андреем, чтобы освободить место для нового штампа и нового мужа, но это не отменит того, первого, не уничтожит связи между ними, сохранит их отношения до тех пор, пока жив хотя бы один из них, пусть бы они больше не увиделись вовсе. То же самое относится к Сергею, сколько бы ни продлилась их связь в "конкретном", как говорит Марина, выражении. Только поддержкой это не служит, потому что Зоя сидит на кухне совершенно одна, курит четвертую по счету сигарету и не может придумать, как договориться с самыми близкими, потому что они не видят, о чем нужно договариваться, они считают, что нет предмета для обсуждения, они просто живут.
