Мария Метлицкая - Бабье лето (сборник)
Нине, полноватой и тяжелой, было невыносимо жарко и душно, так что прихватывало сердце и стучало тяжелым колоколом в голове, а тощей Клавке – хоть бы что. Ни капельки пота на крупном, некрасивом лошадином лице.
Клавка вела Нину уверенно, точно зная куда. Наконец, остановившись перед массивной коричневой дверью, с усилием толкнула ее.
Они вошли в помещение – Нина робея, а ушлая и наглая Клавка, как всегда, уверенно.
В зале стоял полумрак и тишина и даже было вполне прохладно. Они уселись за столик у окна, и к ним не спеша, словно делая большое одолжение, направился официант – рыхлый белобрысый парень с косой ухмылочкой на невыразительном, отекшем лице.
Он молча кивнул и положил на стол меню в коричневом переплете.
Клавка деловито открыла папку и бегло пробежалась глазами.
– Так, значит! – Она сглотнула слюну. – Салатика два с помидорами. Одну селедочку с луком. Бифштекс с картошкой. Два, разумеется. И триста грамм. Беленькой! – Она чуть прибавила нажима в голосе.
Официант кивнул, снова ухмыльнулся и медленно отошел от их столика.
– И не тяните там! – крикнула ему вслед наглая и уверенная в себе Клавка.
Нина вздрогнула – вот и будет сейчас скандал!
Но скандала не случилось, а официант чуть прибавил шагу и бросил на Клавку уважительный взгляд.
– Есть не хочу, – заявила Нина и сморщилась. – Нет аппетита.
– Ага, – кивнула подруга, – и ты мне тут еще поговори! – Она снова закурила, картинно выпустив в потолок тонкую струйку дыма.
Официант принес водку в прозрачном графинчике, салат из помидоров и селедочницу, в которой красивыми и крупными кольцами лука была прикрыта серебристо-перламутровая, крупно нарезанная селедка.
Клавка громко и плотоядно сглотнула слюну и нацелилась вилкой на кусок пожирней.
Официант разлил в стопки холодную водку. Клавка опрокинула стопку и громко крякнула, кивнув острым подбородком на застывшую Нину.
– Ну, и чё? Любоваться будем или…
Нина мотнула головой.
– Говорила ведь, не хочу! Ни пить, ни есть. – Она скорбно поджала губы.
Возмущенная Клавка откинулась на стуле и зло прищурила глаз.
– Та-ак! Ну, правильно. У нас ведь горе горькое. Беда ведь у нас просто. Трагедь, так сказать. Потоп всемирный!
Нина молчала, уставившись в окно.
Клавка шмякнула вилку на стол.
– Нет, вот не понимаю я! Хоть убей – не понимаю!
Нина усмехнулась. Мол, куда тебе. Но – промолчала.
А Клавка продолжала возбухать:
– Нет, только посмотрите на нее! Бедная, несчастная! Ребенок у нее, видите ли, на природу уехал. В лес. На озеро. На воздух, твою мать! Зарядка, прогулки, весь день на воздухе. Няньки, воспиталки, врачи… Сто нянек вокруг, дети! Питание диетическое. Господи! Да другая бы – умная, конечно, – от радости штаны бы потеряла. Орала бы в голос. Три месяца покоя! Сама себе хозяйка! Ни готовки, ни стирки, ни глажки. В воскресенье – спи до отека. Никто не разбудит. По магазинам не бегать за куском колбасы. Никто не ноет и ничего не просит. А главное, – тут Клавка наклонилась к Нине, – ребенку хорошо! – Она замолчала и с негодованием посмотрела на подругу. – Но ей плевать! Плевать ей, святой такой матери, на все это. С высокой колокольни. Не ребенок ее волнует, а она сама! Скучать она, видите ли, будет! Непривычно ей, видите ли, одной в квартире. Без сыночка драгоценного. А то, что сыночек бы сейчас по жаре, да в городе, – вот на это ей, простите, насрать! – Клавка резко опрокинула в широко раскрытый рот следующую рюмку.
Нина хмурила брови и по-прежнему обиженно молчала. Клавка ожесточенно кромсала кусок жесткого, не поддающегося тупому ножу, мяса.
– Эй! – крикнула она официанту. – Не спи, замерзнешь!
Тот резко дернулся и бросился к ней.
– Это чего? – спросила Клавка, указывая глазами в тарелку.
Официант недоуменно пожал плечами:
– В смысле?
– В смысле? – уточнила Клавка. – А ты вот давай, пожуй! Деловой. Или – ножи поточи. Хотя бы. У меня – зубы, а не акульи челюсти! – Клавка почти кричала. – Понял, что ли?
– Так ведь бифштекс! Мясо. Коровье к тому же, – пытался оправдаться официант.
Клавка зловеще, по-мефистофельски, расхохоталась.
– Да что ты? Мясо, говоришь? Ну надо же! А я думала – рыба. Коровье! Сам ты – коровье! Только не мясо! Понял?
Официант, красный как рак, мелко закивал головой.
– Заменить?
Клавка кивнула – ну, ни дать ни взять английская королева, – молча так, с достоинством.
Тот подхватил тарелки и опрометью бросился на кухню.
Клавка с гордостью и удовлетворением посмотрела на подругу – свысока посмотрела. Типа, ну как? Видала? Как я его?
Нина, красная от стыда, смущения и страха (а вдруг сейчас – милицию? хулиганство какое-то!), посмотрела на подругу.
– Ну, ты вообще! Ужас какой-то! Прямо стыдно с тобой выйти куда-нибудь!
– Ага, страшно! Стыдно таким мясом людей кормить. Да еще и за деньги!
Нина, ожидая худшего, выпила одним глотком полную рюмку.
А через десять минут официант притащил сковородку с картошкой и мелко нарезанным, сочным, шипящим мясом.
– Поджарочка! Свиная! Во рту тает. Водочки? – осведомился он.
Клавка гордо кивнула.
Нина внезапно почувствовала, что захотелось есть. Очень захотелось! У нее так всегда – как только нервы, так сразу хомячить, по словам мамы-покойницы.
Мясо и правда таяло во рту. После третьей рюмки чуть отпустило, но она почувствовала, что совсем пьяна – ну просто вдупель, как говорила Клавка.
Расплатилась щедрая Клавка – щедрая, потому что пьяная. На трезвую голову от нее и снега прошлогоднего не допросишься. А тут – само благородство:
– Да ладно, сиди! Мне Ашотик вчера подкинул!
Ашотик – один из любовников Клавки. Есть еще несколько – Мишка-таксист, Лешка-строитель и Пашка-студент. Сопляк, совсем мальчишка. Клавка была «беспринципная», как говорила Нинина мама.
И вправду – беспринципная. Зато – не одна.
Нина вздохнула. А ведь посмотришь на нее – кобыла кобылой. Лицо мужицкое, длинная, как жердь, мосластая.
Правда, замуж Клавку не брали. Говорила, что сама не хочет – носки, борщи, – да ну их к лешему. Жила в свое удовольствие – детей и семью не хотела. А когда Нина вздумала рожать, да еще и без мужа… Ох и орала тогда! Из дур у нее Нина не выходила. А когда из роддома Нину встречала, на Котика равнодушно глянула и сказала: «Ну, все. Жизни ты, подруга, себя лишила!»
А Нина не обиделась. Потому что была самая счастливая. Самая-самая! И ни разу, как бы ни было трудно, о решении своем не пожалела. Вот еще! И в душе считала, что Клавка ей завидует. Хотя… Кто ее знает? Жила она весело, ездила по морям, по курортам, ходила по ресторанам всяким – с Ашотиком, конечно. Платья шила раз пять в год. Шуба у Клавки была – серая, беличья. Лезла, правда…
На улицу вышли, пошатываясь. Разобрало даже стойкую Клавку. В метро долго прощались и наконец разъехались – сегодня было им в разные стороны. Клавке на север, в «явочную квартиру», а Нине на запад.
В вагоне Нина задремала и проснулась только оттого, что какая-то бабка тормошила ее за плечо.
– Вставай, конечная! Щас вот в депо увезут! Ишь, напилась! А с виду – приличная! – И осуждающе покачивая головой, бабка вышла из вагона.
Нина испуганно вскочила и бросилась на перрон. И вправду стыдоба. Вот свяжись с этой Клавкой!
На улице было по-прежнему удушливо жарко. Асфальт под ногами был мягким и чуть липким – каблуки босоножек проваливались в него, словно нож в масло.
Кое-как она добралась до дома, медленно поднялась на третий этаж, открыла дверь и вошла в темную квартиру. В зале, большой комнате, на полу, на красном ковре, валялись самосвал и пожарка. Нина села на диван и разревелась. Потом зашла в Котикову комнату. Рухнула на его кушетку, уткнулась в маленькую подушку-думочку – и снова-здорово.
Подушка еще пахла Котиком – леденцами, яблоком и волосиками. Вдоволь наревевшись, измученная Нина наконец уснула.
На часах было половина первого ночи. За окном вместе с ней затих уставший от духоты и вечной торопливости город.
Разбудил ее телефонный звонок – невыносимо громкий и резкий. Она вскочила с кушетки и бросилась к трубке.
– Здрасте, с воскресеньичком! – радовалась на конце трубки неутомимая Клавка. – И чё у нас в планах? – осведомилась она.
Нина буркнула:
– Какие планы, господь с тобой? Встала только.
– Ну и отличненько, – подхватила Клавка. – Чайку, туалет, морду холодной водой и… Вперед!
– Куда еще? – испугалась Нина.
– В жизнь! – гордо ответила Клавка. – В самое ее, так сказать, пекло! В Сокольники поедем или в парк Горького. Чего дома сидеть? Ты теперь у нас свободная женщина. На волю, Нинка! Глотнем свежего воздуха, так сказать.
– Вчера глотнули, – угрюмо отозвалась Нина. – Так глотнули, что… Голова раскалывается.
– Анальгинчику, – бодро посоветовала подруга. – Короче, через два часа – на «Проспекте Маркса». Внизу, в центре зала. А там – разберемся. – И она бросила трубку.