Станис Фаб - Приключения в дебрях Золотой тайги
Зверь, заметив движение, попятился назад, злобно скалясь и оглашая окрестности ревом. Дженкоуль выиграл секундную паузу. Он мог бы снять ружье и убить медведя. Но вместо этого он вдруг стал… разговаривать с исполином.
– Уходи, амикан, уходи в лес, тайга ходи. Там твой дом. Мы худо не сделаем, уходи, амикан.
Тунгус осторожно сделал шажочек в сторону медведя.
– Уходи, прошу тебя, уходи, амикан. Тайга твой дом, нельзя в доме без хозяина.
Медведь попятился было назад, но вдруг остановился. Если бы кто-нибудь мог взглянуть в это мгновение на проводника, то увидел бы глаза, полные отчаяния: Дженкоуль понял, почувствовал, что не вышло у него уговорить медведя. Зверь, не желая уступать чужакам своего владычества в этой тайге, бросился вперед. Дженкоуль выстрелил. Медведь успел приблизиться к проводнику, так что, падая, завалил его своей тушей. Выстрел был удачный – зверь захрипел, и потом все стихло.
Катаев и Степан бросились к Дженкоулю, которого подмял медведь. Они с трудом отвалили звериную тушу.
– Дженкоуль, Дженкоуль, это я, Степан.
Вставай, ты медведя подстрелил! Степка, скорей воды, и подмогу из лагеря зови.
В этот момент проводник открыл глаза и слабо улыбнулся.
– Живой, живой, следопыт ты наш. – Катаев стал гладить проводника по голове, по руке, словно бы проверяя, а действительно ли жив человек, действительно ли все счастливо закончилось.
– Я цел, упал от страху, сознание потерял. – Дженкоуль шевельнул одной рукой, другой, потом ногами. Что-то бормоча на своем языке, он стал медленно подниматься.
– Говори, говори, дорогой. А хочешь, так поругайся. Ты же нас всех спас, подстрелил зверюгу. – Катаев поддерживал проводника, помогал ему подняться.
– Духов леса я уговариваю простить нас за то, что хозяина тайги потревожили, – грустно объяснял Дженкоуль. А потом посерьезнел: – Выстрел, да, хозяин. Выстрел был.
Тунгус сделался задумчив. Он был уверен, что в медведя не попал, и за это у духов леса прощения не просил. Вышла осечка. Он хотя и пальнул в медведя, но приклад из рук, мокрых, как после купания, выскользнул, заряд ушел в небо. Но кто же тогда убил зверя?.. Свои мысли Дженкоуль решил держать под замком, на язык не пускать. Зачем тревожить путешественников? Ведь коли спасение, а не зло имеют они от «третьей тени», пусть пока остальные ничего не знают.
А Дженкоуль не сомневался, что и в случае с Черчиллем, и сейчас оберегает их что-то одно.
Степан вернулся с баклажкой воды и подмогой.
Элен, как заправский доктор, стала осматривать Дженкоуля, тот не сопротивлялся. Может быть, впервые в жизни он стал объектом такого пристального уважительного внимания, благодарности и всеобщей любви.
– Цел и невредим. Одна царапина и две ссадины на лице, – радостно констатировала Элен. При этом она с нескрываемым ужасом поглядела на медвежью тушу, которая раза в три была больше охотника.
А Катаев призадумался, отчего зверь кинулся на людей. Такой странный случай опытные охотники знают, что медведь сторонится человека, редко нападает.
Все ушли к лагерю. На поляне остался только Дженкоуль. Он попросил друзей оставить его одного, он хотел поговорить с духом убитого медведя, задобрить амикана, объяснить ему, что никто не хотел его смерти. Его всего лишь просили уйти в тайгу.
Тунгус долго возился около убитого зверя. Он приседал на корточки то с одной стороны, то вставал, обходил тушу и приседал с другой, все рассматривал, словно выискивал что-то. Когда он снял, наконец, с туши шкуру, то удивлению охотника не было конца. Он обнаружил смертельное ранение прямо в сердце. Добравшись до пули, он убедился, что она выпущена не из его ружья. Значит, рядом был еще стрелок, который незримо и осторожно следует за ними. «Уж не Барбуда ли?», – подумал с тревогой Дженкоуль, но тут же отверг даже саму мысль об этом. С чего вдруг разбойнику рисковать своей шкурой и спасать то одного, то другого путешественника? Тунгус взял кусок медвежьего мяса, взвалил на плечо тяжелую шкуру и побрел в лагерь.
В лагере медвежье мясо приняли на ура.
– Никогда не думал, что медвежатина такой вкусный продукт! – удивлялся Вадим Петрович, уплетая за обе щеки запеченную Дженкоулем медвежатину.
– Между прочим, великий путешественник Нансен во время дрейфа на «Фраме» постоянно охотился на белых медведей, и это было единственным способом делать запасы свежего мяса.
Собственно, медведи сами приходили в лагерь полярников и становились добычей экипажа исследователей, – напомнил Катаев.
– Но я за то, чтобы здешние мишки обходили нас стороной. Мы лучше на водоплавающую дичь поохотимся, – усмехнулся Сидоров. – Оборони нас Бог от таких ужасов. Ты согласен, Дженкоуль?
Дженкоуль кивнул.
– Амикан – хозяин тайги. Плохо обижать хозяина, – очень тихо сказал тунгус. Его не расслышали. Всем показалось, что он по привычке разговаривает с лесными духами, попыхивая своей трубочкой.
– Через несколько дней доберемся до Енисейска, там сделаем остановку, поправим снаряжение, запасемся продовольствием и двинемся дальше, на Тунгуску. Эх, Николай Миронович, скорей бы Енисейск! Приходилось читать о нем, замечательный, пишут, город. Когда-то ведь был одним из главнейших сибирских городов. Отсюда шли экспедиции по всей Сибири, в особенности на Лену.
Сидоров потер руки.
– Трапани очень серьезно хочет осваивать сибирские реки. Енисейск, Тобольск, Туруханск – главнейшие транзитные пункты.
– Да уж пусть лучше наш одесский Трапани, чем иноземные компании, – заворчал Яковлев.
Черчилль нахмурился.
– Свободный рынок, господа, мы за свободный рынок. Пусть все решает предприимчивость и фарт.
– Ой-ой-ой! – опять не удержался Яковлев. – Слыхали мы про ваш рынок и предприимчивость. А ваши заградительные тарифы, а ограничительные пошлины, а трастовые сговоры, а стачки предпринимателей?! Уж вы-то свободный рынок? Это мы свободный рынок, всякого принимаем сразу в объятия, а нам вместо стоящих товаров, как древним индейцам, конкистадоры бусы и конфеты завозят.
Ну уж нет, друг мой! Мы за честную торговлю, а уж как ты ее назовешь – свободный рынок, или таможенный союз – мне лично все равно.
– Ну вот, опять наши Рикардо Смиты лбами столкнулись, – захохотала Элен. – Они у меня знатные специалисты по торговле. Ни разу в жизни ничего не продали и не купили, но рассуждают, как крупные коммерсанты. Но радует патриотический настрой. И потом, все же давно решено: Черчилль начинает разработку галечников, а ты, Вадим Петрович, создаешь транспортную компанию.
Будешь доставлять добытый камень, песок на промывку. Глядишь, а там и самоцветы и золото обнаружатся! То-то станем все мильонерами! А может, лучше тугуном займемся? Начнем эту рыбку разводить и ловить и продавать по всему свету.
Консервный заводик поставим, Федор-Григор нам поможет с уловом.
Элен не могла остановиться и заражала всех своим хохотом. Только автомобилист и велосипедист не разделяли общего веселья.
«Рикардо Смиты» были серьезны.
– Мадам, вы гениальный предприниматель, – подчеркнуто вежливо ответил Черчилль. – Как это говорится по-русски? Вашими устами да Богу в уши. Вы еще услышите о моей предпринимательской жилке. Не сомневайтесь!
Наконец Яковлев, который вдруг осознал всю смехотворность ситуации, громко захохотал, так что расположившийся где-то неподалеку филин встрепенулся и заухал свою ночную песню. Уханье филина так комично сочеталось с басовитым смехом Вадима Петровича, что все, сидевшие у костра, разразились поистине гомерическим хохотом. Окончательно растревоженная ночная птица, ухнув еще несколько раз, зашумела крыльями. Наверное, сменила свою позицию, перебралась на другой холм, откуда не было видно костра и где ей никто не мешал спокойно выслеживать добычу.
За разговорами прошла часть ночи. Уснули все очень поздно. Слишком много переживаний выпало в этот день.
Утренняя тайга встретила путешественников разноголосием. Оно было везде, оно окружало путешественников. Это был успокаивающий голос самой природы. Звучала, казалось, даже сама земля. Если опуститься на землю и замереть, то непременно услышишь необычные шорохи, увидишь то, чего никогда не замечаешь, стоя в полный рост. Каждый сантиметр таежной земли существовал в напряженной деятельности.
Первым пропажу заметил Сидоров. Вечером, он помнил это хорошо, Дженкоуль растянул на молоденьких сосенках медвежью шкуру – метрах в тридцати от дома, с ветреной стороны, почти у самого края террасы, ведущей к реке. Дженкоуль тогда сказал ему, что, увидя шкуру, другой медведь не придет в лагерь, будет бояться запаха большого амикана. А теперь шесты повалены, и лишь клок шерсти напоминал о вчерашнем происшествии.
– Какой презент пропал! – сокрушался Сидоров. – Мистер Трапани был бы очень рад иметь шкуру сибирского медведя. Да, Дженкоуль, сплоховал ты, братец. Надо было ее куда-нибудь поближе да повыше повесить.
![Василий Головачев - Земля чудес [сборник]](/uploads/posts/books/110993/110993.jpg)
