Игорь Соколов - Двоеженец
– Что?! Не ждали?! – засмеялся Вольперт.
– Вы мешаете мне жить, – глубоко вздохнул я и, вырвав из земли крест, замахнулся, чтобы ударить Вольперта, но Вольперт неожиданно полетел вниз, в оказавшуюся рядом глубокую яму. Я склонился над ней, но ничего не разглядел, видно, яма была очень глубокой.
– Помогите мне, – жалобно простонал Вольперт из темной глубины ямы, – я очень боюсь покойников! Мне кажется, что они очень страшные!
– А чего нас бояться-то? – послышался оттуда солидный бас.
– Ой, я счас с ума сойду! – громко воскликнул Вольперт, – представляете, эта скотина щекочет меня!
– Думаю, что Вам здесь будет очень весело, – горько усмехнулся я и стал выходить из кладбища, пытаясь найти во всем, как и в себе, хоть какой-то смысл или оправдание.
У ворот кладбища я неожиданно увидел Веру. Она стояла в черном плаще и голова у нее была в черном платке, а глаза все заплаканные.
– У меня вчера мама умерла, – прошептала она, глядя на свои опущенные руки.
– А мама настоящая? – спросил я, поеживаясь то ли от холода, то ли от дурных предчувствий.
– Иди, куда шел! – обиженно выкрикнула Вера и зарыдала, закрывая лицо руками.
Тогда я опустился перед ней на колени и поцеловал ее ноги.
Тогда она тоже опустилась на землю и поцеловала меня.
Мой язык проник в ее сочные губы, и мы взволнованно задышали. Мы целовались долго, как будто целую Вечность, и нам никто не мешал, хотя где-то далеко, в глубине души я ощущал невидимое присутствие Вольперта. Он был наверняка где-то рядом, и с этим ничего нельзя было поделать.
– Скажи, а ты сможешь помочь мне удрать отсюда, – прошептал я, не выпуская ее из объятий, – или тебе это недоступно?!
– Пожалуйста, не говори со мной об этом, я боюсь, – прошептала Вера.
– Ты боишься Вольперта?!
– Да!
– А давно ты в клинике?!
– Нет!
– А сколько?!
– Не знаю, то есть не помню, – Вера дрожала то ли от страха, то ли от холода и зарывалась лицом в мое плечо. Дождь закончился, но мы все были до нитки промокшие от дождя. Над кладбищем поднимался густой туман.
– Я хочу видеть только твои глаза и думать только о тебе, – прошептал я, пытаясь хотя бы на миг развернуть ее лицо к себе, но она молча упрямо сопротивлялась и плакала.
– Ну, что ты так боишься?! – удивился я, – ну, хочешь я загипнотизирую тебя?! И ты сразу же перестанешь бояться Вольперта!
– Хочу! – кивнула головой Вера, и наконец поглядела мне прямо в глаза, в них светилась моя же собственная надежда о счастье, и я увидел ее и заплакал от счастья в нее… Мои слезы в глазах незаметны, ведь они глубоко и внутри.
– К сожалению, Вера, я солгал тебе, я не обладаю никакой силой гипноза, как Вольперт, и поэтому я могу тебя только молить о том, чтобы ты не предавала меня и помогла нам обоим вырваться отсюда, – грустно прошептал я и нежно провел ладонью по ее щеке, – ведь если я доверяю тебе, то, значит, и люблю!
– Ты этого очень сильно хочешь?! – прошептала она, и я вместо слов крепко обнял ее, поцеловал и заплакал.
– Хорошо, не плачь, – прошептала она, сделаю все так, как ты хочешь!
– А ты уверена, что ты сможешь?! – она кивнула головой и поцеловала мою руку, потом мой лоб, мою щеку и мои губы.
Поцелуй растворился, как сказка.
– Сегодня ночью я к тебе приду, ты только притворись немного спящим, – прошептала Вера и тут же исчезла, как будто провалилась сквозь землю.
Впрочем, на кладбище все люди рано или поздно пропадают, падают и тают, пропадают…
Я немного перевел дыхание и успокоился. Как я понял, искать в одиночку выхода из лабиринта безумного Вольперта было напрасным и бессмысленным занятием, ибо за каждой комнатой или пространством меня ожидала следующая, и так до бесконечности, так как, по всей видимости, эти комнаты и пространства вращались по кругу, оставляя меня всегда где-то посередине, и поэтому куда бы я ни пошел, я опять попадал в какой-то безвыходный тупик или в бредовую кашу, из которой и состоял весь мир Вольперта.
Так или иначе, а я ничего не стал делать, а по разумному шепоту Веры прилег здесь же у кладбищенских ворот и закрыл глаза, притворившись спящим, еще я подумал о том, что обязательно услышу рассерженный или смеющийся голос Вольперта, который обязательно постарается разбудить меня, а если так оно и будет, то это означает, что все это уже было, значит, я все помню, а если помню, то по кускам могу восстановить целые картины или образы, которые мне пригодятся в грядущем, ибо до этой поры я просто беспомощно блуждал по лабиринту как глухое и слепое существо, ибо у меня даже не было времени, чтобы остановиться и подумать о своей судьбе и возможности побега от Вольперта…
Через минуту действительно раздался встревоженный и сердитый голос Вольперта.
– Вставайте, дорогой друг, иначе я сойду с ума от собственного одиночества! – я почувствовал, как он трогает меня за плечо своей длинной рукой, но не раскрыл глаз.
– Черт побери! Он же не должен спать! Или, может, я ошибся в диагнозе?!
– Не думаю, коллега, – послышался голос Роберта Ивановича, – во всяком случае, я пропускал его волосы сквозь потоки отрицательных частиц радия с плутонием и пришел к самым неожиданным результатам! Причем к таким результатам, о которых я даже и не подозревал!
– И к каким же?! – взволнованно вскричал Вольперт.
– Давайте лучше куда-нибудь отойдем! Не будем же мы при пациенте раскрывать тайну его болезни, – прошептал в ответ Роберт Иванович, и тут же я расслышал тихий шелест их удаляющихся шагов. Потом поднялся какой-то ужасный ветер, полил снова дождь, и даже раздался гром, но я остался лежать, не раскрывая своих глаз, ибо чувствовал, что Вольперт меня проверяет, ведь мой сон начисто лишал его возможности издеваться над смыслом, находящимся во мне, а следовательно и лишает меня же моего собственного безумия, которым он все время пытается заразить. Через какое-то время дождь прекратился вместе с искусственной грозой, записанной, возможно, на пленку, поскольку временами мне казалось, или это было на самом деле, но я явственно слышал хриплый вой испорченных динамиков, а, может, просто неправильно отрегулированный звук.
Вскоре через те же самые динамики послышался не менее хриплый собачий лай. Он становился все громче, а вместе с ним раздались их приближающиеся шаги, а, может, звук, имитирующий их приближение, пока я не ощутил, что кто-то действительно больно кусает мою руку, но я все равно сдержался и не закричал от боли, и не раскрыл глаз, хотя боль становилась все нестерпимей, и я уже весь морщился от боли и молил Бога, чтобы все поскорее завершилось, ибо даже Смерть уже нисколько не пугала меня.
Через несколько минут все стихло, и наступила абсолютная тишина. Я испугался ее по-настоящему, ибо впервые за все время ощутил глубокое молчание и внутри самого себя, как будто во мне все уже умерло, уснуло навеки.
– Это и есть гробовая тишина, – сказал мне мой собственный голос.
– А для чего она?! – задал я сам себе вопрос, – неужели для бессмысленных раздумий?!
– Наверное, для умирания, – ответил я сам себе и впервые уснул.
Потом я услышал чей-то милый голос и проснулся.
– Господи, да ты действительно уснул, – прошептала надо мной Вера.
Я раскрыл глаза и увидел ее опять в черном плаще, одетом прямо на голое тело, которое упрямо глядело на меня из-за распахнутых пол, и возле того самого злополучного стола, на котором ею овладевал и я, и Вольперт.
– А где же кладбище?! – спросил я.
– Сейчас не время для вопросов, – шепнула она и, потянув меня за кисть, приподняла с пола, то есть с кладбищенской земли.
– Идем, – кивнула она на черную дверь, которая одиноко стояла посреди кладбища, странным образом совмещенного с кабинетом Вольперта, и мы вошли в дверь, и тут я впервые задумался, что в пространствах всегда возникают двери, когда надо открыть новые пространства. Почти сразу мы с Верой пошли в темный густой лес. Кладбища здесь не было, но был один маленький холмик с крошечным крестиком, освещенный луной, возле сосны, на ветке которой повис на цепочке сказочный домик с горящими окнами, как будто внутри кто-то жил и зажигал этот крошечный огонек в окнах.
– Здесь похоронена Фея, – прошептала Вера, молитвенно сложив руки, – и поэтому я часто прихожу сюда.
– А когда же мы будем выбираться отсюда, – шепнул я, боязливо озираясь на окружающие нас сумерки в ночной чаще, – или ты хочешь здесь навсегда остаться?!
– Молчи, нас слушает Вольперт, – шепнула Вера и больно сжала мою руку, – лучше пойдем молча и осторожно!
А что, разве прежде он нас не слышал? – засмеялся я, но, увидев в лунном сиянии, как Вера сильно прикусила себе нижнюю губу, сразу перестал смеяться, ибо увидел, как она переживает и как у нее из губы капает кровь, а на лице расплывается маска непреодолимого ужаса.
