Инна Тронина - Операция «Купюра»
Ружецкий повернулся к жене Сеземова и с первого взгляда понял – всё кончено. Женщина была мягкая, будто тряпичная кукла, и полузакрытые глаза её с широкими зрачками уже не боялись яркого света лампы. Фланелевый халат тоже был в тёмных блестящих пятнах, и чуть приоткрытого рта вытекала алая слюна. Когда Михаил немного приподнял её, женщина как будто вздохнула, но оперативник знал, что именно так и бывает сразу после кончины. Он слегка сжал пальцами глазное яблоко, и зрачок превратился в чёрточку – как у кошки.
– Кое-что я уже успел Севке отдать, – быстро, возбуждённо готовил Сеземов, а в груди у него всё клокотало. – Он предупреждал, а я думал – обойдётся. Ведь раньше никогда такого не бывало… Михаил, как Наталья?
– Убита. – Ружецкий не стал выкручиваться и врать. – Теперь тебе выжить нужно – ради детей.
– Две девочки у нас… – Сеземов, похоже, до конца не осмыслил услышанное. – Жанна скоро из школы вернётся, с продлёнки. А Кристина у бабушки, на Гражданке. Там теплее, вот и отправили. Одной – восемь, другой – три. Не говорите им ничего, не надо…
– Я сейчас ребят позову. Но сначала – «скорую»! И не вздумай кончаться, ясно тебе? Ты сам виноват во всём, так что придётся девок растить. Не отлынивай, искупай грех! Повезло тебе – в солнечное сплетение не попали. Торопились, наверное, и рука дрогнула…
– Натуся! – Сеземов всё пытался дотронуться до безвольно лежащей руки жены. – Что же ты молчишь?..
– Говорю же тебе – мертва, – со злостью сказал Ружецкий. – Не веришь мне, сейчас врачи приедут.
– Они всё знали – даже где ключи лежат! Простите, ребята, ну! Никто из домашних даже не знал, а они пронюхали!..
– Лежи и молчи, не мешай. – Михаил снял телефонную трубку. – И не вздумай нож выдёргивать! Подохнешь сразу же, а у тебя дети без матери. Если ты мужик, то сдюжишь. – И, повесив снятую трубку на плечо, набрал две цифры.
А в дверь уже входили Грачёв и Барановский; Акимова оставили за рулём. Они поняли всё сразу, и потому молча дождались, когда Михаил переговорит с диспетчером «скорой», чтобы сразу же вызвать и милицию.
* * *Сеземова на реанимобиле, с сиреной и мигалкой, умчали в Военно-Медицинскую Академию, а труп его жены оставили до приезда следственной группы. И так случилось, что группа ввалилась на кухню одновременно с очаровательной темноглазой Жанночкой. Девочка была в белой пушистой шапке с длинными ушами и в серой, чёрными пятнышками, шубейке. Слава Барановский тут же взял её за ручку, увёл в комнату, принялся отвлекать разговорами. Заодно он хотел выяснить, как можно позвонить бабушке, у которой сейчас жила маленькая Кристина.
Михаил и Всеволод стояли у тумбочки с телефонным аппаратом, перед тёмным экраном большого телевизора. Они ничего здесь не трогали, не разговаривали даже со следователем и прочими членами группы, предоставив им возможность работать самостоятельно. Грачёв оглянулся, увидел в глубоком кресле оставленное вязание, клубки шерсти в полиэтиленовом мешочке – и у него от жалости перехватило дыхание.
– Я сейчас Захару позвоню, – сказал Ружецкий, снова снимая трубку. – Надо же объяснить, почему мы застряли здесь. Теперь вот и брокерская сеть накрылась медным тазом…
– Звони. – Всеволод, кажется, уже и не вспоминал об утреннем письме. Наталья Сеземова, должно быть, ничего подобного не получала – а вот как оно вышло…
Михаил набрал номер, назвал себя и вкратце обрисовал, чтобы произошло на квартире Сеземова. Но потом, вопреки ожиданиям брата, он не положил трубку, а стал молча слушать. Всеволод видел, как худеет, сереет лицо брата, и понимал – произошла ещё одна трагедия. Сегодня выдался поистине чёрный день.
– Что там ещё у вас? – Всеволод еле дождался конца разговора.
– В «рафик», который Баринова вёз, грузовик врезался. – Михаил говорил медленно, с трудом; и брат видел, что его трясёт. – Чуть-чуть только успели отъехать от дома…
– И?.. – Грачёв теперь даже боялся смотреть брату в лицо.
– Вениамина Артёмовича – насмерть. И ещё одного, из райотдела… Бобров, кажется. Его фамилия. Парень такой белобрысый. Колюня Маркузин жив, но очень плох. Повреждены голова и позвоночник. Остальные тоже получили своё – кто больше, кто меньше. – Ружецкий вдруг тряхнул головой, и в его глазах появился всегдашний блеск. – Захар приказал нам сейчас же ехать на Литейный. Давай, двигайся, работы ещё много. Здесь оставляем Барановского – пусть с ребёнком разберётся, на все вопросы ответит. Теперь я не жалею, что Славка с нами увязался – без него было бы тяжко. Мы с тобой не смогли бы, наверное, этой девчонке в глаза смотреть. А Славка, вон, болтает, смеётся даже, выручает нас. – Михаил, застегнув крючки дублёнки, направился к двери. – Там ещё один парень был, с Бариновым, так у того лицо всмятку. Ладно, что женщина, которая опись делала, своим ходом отправилась в районную прокуратуру…
– Водилу-то задержали? Ну, того, с грузовика? – Всеволод нахлобучил шапку. – Сейчас Славку предупредим, и поехали.
– Задержали, а что толку? Оказался в дрезину пьяным, и попробуй докажи злой умысел. Как всегда, всё банально. С Колюней вместе ещё одного мужика забрали, еле живого. Эх, знать бы там, у Баринова!..
Они, перебросившись несколькими фразами с Барановским, через кухню отправились к выходу. Братья заметили, что девочка не плакала, а оживлённо болтала со смешным рыжим дядькой и даже показывала ему свои школьные тетрадки. Видимо, Слава ничего Жанночке про мать не сказал, а сама она не поняла.
– Славка её сказал, что мать в больницу забрали, – прошептал Всеволоду на ухо Михаил. – А папа, сказали, в командировку срочно уехал…
– И правильно – зачем ребёнку знать?.. – Всеволод отвернулся от обведённых мелом контуров лежащей фигуры и кровавых пятен на пластике. Но ещё страшнее было смотреть на девочку, которая испачканными в чернилах пальчиками листала свой дневник, украшенный переводными картинками, и доверчиво внимала их святой лжи.
Акимов, ругаясь, на чём свет стоит, повёз их на Литейный. Это было совсем недалеко. Михаил на сей раз не отвечал ему, молчал, как камень, и Всеволод тоже не хотел ничего говорить. Так и добрались они до «Большого Дома», поднялись на этаж, вошли в кабинет Горбовского. Там их уже ждали Захар Сысоевич с Павлом Андриановичем. Едва ли не на ходу выслушав краткий доклад, оба убежали – каждый к своему начальнику, и братья остались вдвоём.
Ни слова не говоря, Ружецкий достал из кармана письмо и положил его перед Грачёвым. Тот дёрнулся, как от удара, и молча взглянул на старшего брата; потом опустил глаза.
– Сегодня получил? – спокойным, даже скучным голосом спросил Ружецкий.
– Да, утром. А как оно к тебе попало? Не лазил же ты у меня по карманам? – слабо улыбнулся Всеволод.
– Оно в коридоре валялось, напротив двери, – Михаил тщательно разглаживал конверт. – Мы так и думали с тобой, что сегодня будет…
– Ты ничего не получал? – счёл нужным уточнить Грачёв.
– Нет, и у Тенгиза тоже пока тихо. Я ведь ему показал этот конверт сегодня, так что батоно всё знает. Он сейчас вернётся – сыновей из аэропорта встретить надо – Нодара и Гиви. Он разволновался очень, когда узнал. Но что делать – мы друг от друга ничего скрывать не можем…
В пепельнице посреди стола слабо дымились их окурки. И Всеволод собирал в одну кипу испорченные листы бумаги, бланки протоколов допросов. За окном совсем стемнело, ближайший фонарь на Литейном перегорал. Весь его прежде яркий свет сосредоточился в тускло-фиолетовом огоньке, как у кварцевой лампы. Даже из самых крохотных щёлок в кабинет полз лютый, прямо-таки космический холод.
– Не раскисай, Севка, завтра всё закончится. – Михаил положил свою тяжёлую ладонь на локоть брата. – Немного осталось, потерпи, а то на тебе лица нет. Утром передадим эстафету ОМОНу. Не дай Бог, кого-то из вершининских парней прикончат – очень уж банда опасная. А без них никак – у нас сил маловато…
– Будет ли оно для меня, это завтра? – Грачёв кисло усмехнулся, стыдясь перед братом за свою слабость. – Молодой я ещё, это и держит на земле. Ну, хоть бы немного попозже, когда их всех возьмём…
– Отдохнуть тебе нужно. – Михаил говорил непривычно мягко, даже ласково. – Поедем сейчас ко мне – и не вздумай возражать. На Кировском тебя могут ждать. – Больше брат ничего не объяснял, но Всеволод и так всё понял. – Ты на машине сегодня?
– Разумеется. – Всеволод хотел рассказать и про купленный пистолет, но решил пока подождать.
– Вот и поедем. Дело ведь не только в тебе – могут домашние пострадать. Так что тебе пока лучше находиться от них в стороне.
– Этого я больше всего боюсь, – признался Грачёв. – Но ведь и ты мне не чужой. Не нужно рисковать – я сам как-нибудь. Может, мне здесь пока остаться, на диване?
– Да заткнись ты! – Ружецкий встряхнул брата за плечи, повернул к себе лицом. И Всеволод вдруг ощутил себя маленьким мальчиком, который должен слушаться старших. Только лишь повиноваться – и всё. – Это, конечно, не близкий конец – угол Энгельса и Просвещения. Но ничего, на колёсах доберёмся быстро. Это же ясно, как дважды два – мы после этого письма тебя одного не оставим. Или у них, у бандитов, по-другому принято?
