Александр Проханов - Время золотое
У Чегоданова восторженно блестели глаза. Он двигался по комнате, делая гибкие повороты, как фехтовальщик уклоняясь от разящих уколов, нанося внезапные удары. Он был прежним Чегодановым, готовым бороться, сокрушать врагов, побеждать. Был подобен русским царям и вождям, несущим бремя государственной власти. Подобен исповедникам Государства Российского.
Бекетов ликовал, видя, как возродилась воля Чегоданова, воскресла его личность, доселе дремавшая, околдованная чарами. Чегоданов был раскаленный, пылающий, был слиток, нагретый до температуры плавления. И чтобы он не расплавился, не растекся обжигающими ручьями, его следовало поместить в тугоплавкую форму. Отчеканить медаль с его профилем. Превратить в эмблему Государства Российского и в таком виде внести в историю.
– Ты должен верить в свое предназначение. Чувствовать свое мессианство. Осознавать великую миссию, уготованную тебе Провидением. – Бекетов зажег в своем сердце луч, которым касался лба Чегоданова. Проникал в сердцевину его сознания. Оставлял в глубинах его души огненный отпечаток. – Почему тебя ненавидит Америка? Почему тебя проклинает либеральный Запад? Почему тебя травят российские либералы, возводя на тебя хулу? Тебе выносят смертные приговоры кавказские сепаратисты. За тебя молятся в монастырях и приходах. Тебя славят русские патриоты. За тебя голосуют нищие крестьяне в разоренных селениях. Кто ты такой, Федор Чегоданов, живущий среди вспышек обожания и ненависти? Ты – воссоздатель великого Государства Российского. Для этого тебя создал Господь.
Чегоданов жадно внимал. Бекетов внушал, воздействовал, сотворял нового Чегоданова. Вкладывал в него новое сердце, встраивал новый разум, наделял новой волей. Преображенный лидер наделялся чертами великих предшественников, пополнял их блистательную когорту.
– Ты возник на переломе русской истории. Тебя выбрала судьба и поставила во главе народа, который обретет вместе с тобой былое величие, былую красоту, понесет в гибнущий мир идею Райских Садов.
Бекетов наделял Чегоданова чертами, которые черпал из исторических хроник, религиозных трактатов, русских преданий. Там действовал могучий и мудрый царь, прозорливый правитель, неутомимый архитектор, возводивший храм Государства. Чегоданов принимал этот образ. Лицо становилось властным, в глазах сиял блеск величия, осанка обретала уверенность и свободу. Он повернулся в профиль, и казалось, это – золотая монета с профилем императора.
– Ты встал на пути дьявольских сил, которые терзают Россию. Ты – волнорез, о который расшибаются волны тьмы. Ты – богатырь, разрушающий град обойную машину, ломающую кремлевские стены. Ты – избранник Божий, несущий в руках икону Русской Победы!
Бекетов снаряжал Чегоданова в великий поход. Оснащал его оружием, знаниями. Прокладывал путь, которым двигались великие государственники, создававшие империю между тремя океанами. Он подключал Чегоданова к неиссякаемым источникам власти, которая окропляется небесной водой, берет начало в Божественном промысле, превращает земного правителя в Избранника Божьего.
– На тебе Перст Божий. Тебе уже не уйти, не убежать. Твое могущество – от Небес. Ты больше чем президент. Больше чем вождь и лидер. Ты – помазанник. Об этом хотел сказать тебе псковский старец. Об этом были его слезы.
Бекетов внушал, заговаривал, закладывал в Чегоданова волшебные коды, которые станут управлять его деяниями среди побед и трагедий. Так настраивают музыкальный инструмент, готовят к исполнению великой симфонии, священной музыки Русской империи.
– Люби народ и бойся Бога. И будешь непобедим!
Бекетов облучал Чегоданова золотом кремлевских соборов, росписями Грановитой палаты, ликами древних икон, беломраморным Георгиевским залом, золотыми письменами с перечнем полков, батарей, экипажей. Эти тайные лучи преображали Чегоданова. Крупицы священного золота бежали в его крови. В душе загорались лампады. Ангел с горящим копьем вставал у него за спиной. Он больше не был случайным временщиком, занесенным в Кремль сорным ветром истории. Он был державный властелин и помазанник.
– Верь, и ты победишь!
Бекетов вписывал Чегоданова в историю. Открывал ему место среди великих созидателей, родоначальников царств, устроителей земель, непревзойденных победителей и творцов. Бекетов создавал о Чегоданове восхитительный миф, который будет подхвачен поэтами, музыкантами, историками, и его именем будут названы города, а время, которое ему подарило Провидение, будет временем Чегоданова.
– Верь, ты победишь!
Бекетов видел, как страстно горят глаза Чегоданова. Как на губах дрожит улыбка, то властная и царственная, то наивная и восторженная. Он уверовал в миф, который создал для него Бекетов. Жил в этом мифе, как в дивных лучах. Плыл в ковчеге в океане русской истории.
– Вот почему тебя ненавидят, выносят на «оранжевых» митингах смертные приговоры. Совершают в сатанинских церквях заупокойные черные мессы. Вот почему в русских монастырях служат по тебе заздравные молебны, окружают защитным поясом Пресвятой Богородицы. Государство Российское – высшая для тебя святыня. Служение этой святыне – дело Божье. Помогай тебе в этом деле Бог, Федор Чегоданов!
Бекетов умолк, утомленный, исполненный суеверного ожидания. Как литейных дел мастер, отливший колокол и вымаливающий первый певучий звук. Как создатель самолета, сотворивший небывалую машину и ждущий ее броска в небо.
Чегоданов молчал, завороженный. Казалось, он прислушивается, как стучит в нем новое сердце, как дышит его преображенная плоть, как радостно трепещут его помолодевшие мускулы.
– Я раздавлю оранжевую гадину! Я подпалю шерсть на ее оранжевом загривке! Это чудище превратится в оранжевого зверька, и я помещу его в зоопарк, в отдел грызунов! Градобойная машина разобьется в щепки о Кремлевскую стену! Они думают, что я сплю, но я проснулся! Я бодрствую, я верю, и победа будет за мной!
Эти слова Чегоданов произнес с веселой злостью, с жестокой уверенностью и властной непреклонностью. И Бекетов возликовал. Колокол зазвенел певучим и грозным рокотом. Крылатая машина взмыла, оставляя в небе пылающий след. Преображение Чегоданова состоялось.
– Мы победим на выборах, и навстречу их ядовитому пожару направим свой встречный пал, свой священный огонь. Навстречу их шутовской революции с бубенцами и воздушными шариками мы направим могучую революцию Русского Развития. Мы оживим оборонные заводы и станем строить самые лучшие в мире самолеты и танки, самые совершенные и неуязвимые ракеты. Мы снова наводним Мировой океан нашими кораблями, а ближний и дальний Космос засеем лабораториями и орбитальными группировками. Мы возродим великие научные центры и культурные школы. Построим великолепные города на месте сгнивших поселков. Всколосим на полях невиданные урожаи. Мы начнем огромную работу, чтобы каждый нашел в ней свое творческое место, и в этом Общем Деле снова ощутим свое единство и нерасторжимость. Мы обратимся к народам Евразии, тоскующим по былому единству и процветанию, и станем строить наш великолепный братский союз, сочетая пространства, народы, культуры в симфоническое единство. В нашу жизнь, в наше государственное устройство, в наши университеты, гарнизоны и семьи мы привнесем Христовы заповеди, райские смыслы, Божественную справедливость, и Россия среди гибнущего заблудшего мира снова станет светочем и надеждой народов. И это сделаю я, Чегоданов!
Бекетов внимал словам этой тронной речи. Нет, не напрасны были его упования, его великие труды и проповеди. Пробуждение Чегоданова состоялось. Рождение лидера совершилось.
Чегоданов обнял Бекетова на прощание, и эти объятия показались Бекетову железными. И он подумал, что у России наконец появился несгибаемый лидер.
Часть вторая
ГЛАВА 24
Урал встретил Бекетова трескучими морозами, заснеженными сосняками, угрюмыми городами, в которых люди были заняты вековечным делом – плавили руду, лили металл, строили тяжеловесные машины. Терпели, роптали, продолжая свинчивать болтами и гайками Европу и Азию, притягивать стальными канатами казахстанские степи, приваривать кромку Ледовитого океана. Бекетову казалось, он чувствует, как хрустит от напряжения древний гранит, туманится жерло Ганиной ямы, благоухают иконы в храме на Крови.
Урал – таинственное место в России, где топор дважды рубил древо русской истории. Умер «белый» православный монарх, унеся в земную щель свое «белое» царство. Родился уральский демон, кинувший на плаху великое «красное» царство, разбросавший по просторам Евразии его четвертованное тело.
Бекетов смотрел на запорошенные снегом гранитные лбы, и наклонная башня Невьянска казалась издали легким пером, упавшим из хвоста серебряной птицы.
Нижний Тагил выглядел неостывшим слитком. В угарной дымке, с железными облаками и громадными трубами, он изрыгал сизый пепел, в котором переливалось и меркло большое красное солнце. Уралвагонзавод предстал нескончаемой чередой корпусов, сгустками окаменелого дыма, лязгом стальных путей, проблеском высоковольтных линий. И внезапно из этих утомленных нагромождений, из дымных клубов, из тусклых отблесков сварки вылетал танк. Упругий, звенящий, сиял, как стекло, в ликующем блеске морозного солнца. Рвался в даль снегов, качал пушкой, сверкал гусеницами, оставляя ребристый след, гаснущие трели и рокоты.
