Ольга Погодина-Кузмина - Адамово Яблоко
– Да. У моей матери в субботу день рождения, – сообщил он. – Хочу пригласить тебя на скромный семейный ужин. Будем только мы, Максим и домработница, практически член семьи. Кстати, она замечательно готовит твои любимые баклажаны.
– Спасибо, – пробормотала Марьяна. – Я не знаю… Кажется, у меня нет никаких важных планов на субботу.
– Тогда заеду за тобой около пяти. А завтра увидимся в конторе.
– До встречи, – отозвалась она как эхо, и ее глуховатый, словно бесплотный голос еще с минуту звучал у него в ушах.
Игорь напустил в джакузи столько пены, что она шапкой колыхалась над водой и хлопьями слетала на пол.
– Иди сюда, тут хорошо, – позвал он, освобождая место рядом. – А что считают овцы на ночь, чтобы заснуть? Или они не умеют считать?
Скинув халат, Георгий погрузился в воду, словно возвращаясь в теплую нирвану Тенерифе.
Он ожидал, что на цветущем райском острове, где за любым окном открывается страница из богато иллюстрированного географического атласа, а сам климат располагает к чревоугодию, лености и сластолюбию, он быстро пресытится своей длинноногой Евой в мужском обличии. Но пристрастился еще сильнее. Это было как наркотик: щепотка пряной приправы к жизни, грозящая большими разрушениями, когда становится главным смыслом существования. Пришло время сразу и резко ограничить дозу, и Георгий ощущал внутреннее сопротивление и печаль.
Улыбаясь всем своим разрумянившимся влажным лицом, как юный Будда в его просветленной безмятежности, Игорь выдал новую порцию народной «мудроты», почерпнутую в Интернете или у приятелей по модельному агентству:
– Зайку бросила хозяйка: обманула, сучка, зайку. Он запил и опустился, но с обидой не смирился. Изрубил ее в капусту – уважай чужие чувства! А правда, что женщинам нельзя трахаться в ванной? – поинтересовался он сразу за этим. – Потому что им вредно, чтобы внутрь попадала вода?
– Мы как-нибудь возьмем книжку по анатомии, и я тебе объясню, как устроены женщины, – ответил Георгий, поглаживая под водой его узкие ступни. – Или хочешь разобраться на практике?
– Ну нет, я просто так спросил. Мне женщины совсем не нравятся.
– Совершенно зря. Каждый человек по своей природе бисексуален, – возразил Георгий.
– Ну ты – может быть. А я нет. Я люблю только тебя.
Он придвинулся к Георгию и хотел поцеловать, но тот отстранился.
– Подожди-ка, я небритый. Исцарапаю, опять будет раздражение. Скажи мне лучше, когда ты начинаешь работать?
Тот беспечно пожал плечами.
– Не знаю. Надо позвонить.
– Тогда не распаковывай чемодан. Сразу переберешься в новую квартиру.
Его глаза раскрылись вопросительно, затем на лице отразилось искреннее, глубокое огорчение. Несмотря на решение оставаться твердым, Георгий почувствовал, что тронут.
– Это в центре, на Фонтанке, – все же продолжал он. – Две комнаты, но тебе больше и не нужно, я думаю. Завтра Вадик или Леша помогут тебе перевезти вещи. А вечером я постараюсь заскочить и все проверить.
– А если я не хочу? – произнес Игорь после паузы.
– Почему это?
Он смутился.
– Потому что я думал… что мы теперь… ну, будем вместе. Хотя бы еще несколько дней… Я думал, что у нас теперь серьезно.
Георгий Максимович открыл сток воды, включил душ, чтобы смыть с себя пену. Перешагнул бортик ванны и накинул халат.
– Игорь, когда мужчина снимает квартиру для объекта своей поздней страсти, это говорит о самых серьезных намерениях. Но жить вместе мы не можем. По одной простой причине.
– По какой? – спросил мальчик, оставаясь сидеть в воде, заглядывая ему в лицо снизу вверх. – Потому что я тебе уже окончательно надоел?
Георгий достал бритву и начал намыливать щеки перед зеркалом.
– Нет. По причине того, что тебе восемнадцать лет, что ты феномен природной красоты и с тобой чудесно проводить время. У меня и так полно недоброжелателей. Ты же видел, что творилось с Вальтером? Я не могу допустить, чтобы все мои партнеры сошли по тебе с ума и попрыгали с утеса в море, как несчастные свиньи, пострадавшие за чужие грехи.
– Ну и пусть прыгают, – заявил он. – А хочешь, я сделаю операцию по изменению пола? Тогда мы сможем официально пожениться.
Георгий завершил плавную дорожку в пене, ополоснул бритву.
– И ты туда же? Нет, я не могу жениться на всех подряд.
Игорь тоже выбрался из ванны, обернув бедра полотенцем, обнял Георгия сзади, глядя в зеркало из-за его плеча.
– Я – не все подряд…
– Дискуссия окончена, – отрезал Георгий. – Смотри-ка, у тебя снова нос облезает. И плечи, вот здесь. Нужно смазать кремом.
– А где еще нужно смазать? – пробормотал он, снова превращаясь в заколдованную кошку с сонными глазами.
Щелкнув его по носу, Георгий Максимович проговорил:
– Ответь-ка мне на один вопрос. Куда ты дел того милого скромного паренька, с которым я познакомился на открытии бизнес-центра «Альмагест»? Кажется, его звали Игорь Воеводин.
– Убил и съел, – ответил он беспечно. – Пойдем выпьем за помин его души?
Глава третья. Любовное настроение
А Гамлет и его расположенье –
Так это лишь порыв, лишь прихоть крови,
Цветок фиалки на заре весны,
Поспешный, хрупкий, сладкий, неживучий,
Благоухание одной минуты;
И только.
ШекспирМаксим вошел в бар и сразу увидел Татьяну: она стояла на сцене, сжимая обеими руками микрофон. По ее телу серебристо, как вода, струилось платье с бахромой, и выражение лица казалось совсем чужим. Максим занял удобный наблюдательный пост за стойкой – так, чтобы не сразу попасть в поле ее зрения, заказал стакан воды.
Она пела грудным, довольно приятным голосом какую-то незапоминающуюся джазовую песенку – пела неплохо, но и не слишком выразительно. Бедра ее волнообразно колыхались, и бахрома стекала по ногам, а вырез платья открывал ложбинку, ведущую в мягкие и теплые тайны ее тела, словно нарочно приспособленного прятать и утешать испуганных, заблудившихся в жизни взрослых детей. Почти все мужчины в прокуренном зале, даже те, что были со спутницами, бессознательно обращали подсолнухи лиц в сторону источника чувственной энергии, спрятанного где-то под платьем певицы. В этот момент Максим понял, что видит ту сторону ее жизни, которую она всегда старалась от него скрыть.
Таня заметила его и сбилась. Последний блюз она допела совсем бестолково, почти неуклюже перетаптываясь на месте, а в перерыве выглянула из какой-то боковой двери, подозвала его жестом.
– Привет. Почему не предупредил, что приедешь?
– Да я и не собирался. Был тут неподалеку и вспомнил, что ты приглашала.
– Подождешь? Я уже свободна, только переоденусь.
– Хорошо, – кивнул он.
Таня снимала маленькую захламленную квартирку в призрачном доме, населенном персонажами Достоевского, в проходных дворах у Московского вокзала. Над лестницей поднимался пар, пахло вареными овощами и антикварной лавкой, но жилище вполне отвечало представлениям о петербургской романтике – из окон открывался вид на латаные крыши и вечно вывешенное на просушку, плохо простиранное полотенце неба.
Проталкивая ключ в неподатливый замок, с усилием дергая дверь, она продолжала рассказывать:
– Сейчас мы разбираем третий акт… Но сегодня не репетировали, а Гриша читал Теодора Адорно. Про репрессивный характер морали, когда общественные представления вступают в конфликт с меняющимся сознанием отдельных индивидов. Вот, например, раньше считалось позорным для девушки родить ребенка вне брака, а теперь это – достойный и мужественный поступок. То есть моральные нормы все время обновляются…
В комнате сильно пахло духами. От сквозняка заколыхались развешанные на двери концертные платья.
– У меня такой бардак… Ничего не успеваю! Репетиции, работа…
Освобождая кресло для Максима, она подхватила и сунула в шкаф юбку и чулки, коробку с золотыми туфлями, смахнула в ящик косметику, разбросанную по столешнице.
– А есть надежда найти в этом бардаке пробочник и два стакана? – спросил Максим. – Это папа привез нам из Испании вино. И вот, парфюм и конфеты для тебя.
– Как приятно! Он такой милый, даже странно, что это твой отец.
Она принесла из кухни штопор, открыла коробку с шоколадом, сразу положила конфету в рот.
– Одним словом, Гриша хочет, чтобы нам лучше была понятна общая концепция. Материал очень тяжелый, не все ребята схватывают суть. Но если получится, нам дадут попробовать на малой сцене. Гриша говорит… А бокалы сейчас, подожди… Да, в кладовке!
Пока она искала и мыла бокалы, он открыл бутылку.
– За что выпьем? – усаживаясь напротив и глядя на него, спросила Таня.
– Может быть, за Гришу? Я слышу о нем весь вечер.
– Слушай, ну хватит, извини, – отмахнулась она. – Что-то я в самом деле зациклилась на этом спектакле. Расскажи лучше, как ты съездил. Было весело? И как твой папа? Передавай ему привет.
