Алексей Смирнов - Обиженный полтергейст (сборник)
Рыцарь скрестил на груди руки и принялся нетерпеливо притоптывать ногой.
Аптекарь, наконец, нашарил небольшой пузырек темного, толстого стекла и сдул с него пыль. К горлышку была привязана бумажка с надписью латинскими буквами.
– Благоволите принять из рук ничтожного раба. Подобного псу, на брюхе скулящему…
– Сколько я должен заплатить? – спросил Блонов, неловко вертя пузырек в толстых пальцах.
– Десять рублей пятьдесят копеек, – с готовностью объяснил дедулька. Блонов с неудовольствием поморщился. Он предпочел бы услышать цену в пиастрах или дублонах, но тут же смекнул, что ни тех, ни других у него не водится, и не стал капризничать. Правда, на грешную землю он волей-неволей вернулся и решил, что дома ему лучше помалкивать о своих похождениях. Пришлось отдать десятку, да еще добавить полтинник из личных сбережений.
Старикашка перегнулся через прилавок.
– Осмелюсь спросить у героя, – прошептал он заискивающе, – кому предназначается это снадобье?
– Племяннику, – буркнул Блонов, пряча пузырек в карман.
– Племяннику! – ахнул аптекарь, округляя глаза. – Да-да, славный, прозорливый дядюшка!
Блонов подумал, что пришло время убираться.
– Спасибо, – проговорил он и чертыхнулся, ощутив, как по его физиономии ни к селу, ни к городу расползается глупая улыбка.
– Великая честь, – возразил на это дедулька, склоняясь в поклоне. Пенсне слетело с его переносицы и повисло на цепочке. Пока он его ловил, Блонов, пятясь, добрался до двери и вышел вон. И только что пережитое приключение вдруг подернулось туманной дымкой. Ноги вынесли Блонова к трамвайному кольцу, втолкнули в вагон, и он, ошарашенно глядя перед собой, доехал до точки, откуда выступил в поход тремя часами раньше. Шагнув на землю, он завернул на секундочку в услужливое кафе, где его уже ни о чем не спрашивали, а сразу налили, после чего как-то незаметно оказался дома. Кряхтя, он принялся стаскивать с себя уличную обувь, потерял равновесие и упал на одно колено.
– Ах, скотина, – послышалось у него над головой. Блонов поднял глаза и встретился с пристальным взглядом кобры.
– Че такое-то, – пробулькал он себе под нос, запуская руки в карманы. Спеша оправдаться, он протянул сестре таблетки и пузырек. Та, буквально вырвав покупки, молча удалилась в свою комнату.
«Все под контролем», – заверил Блонов сам себя и вырулил в кухню. Устроился, расставив ноги-столбы, за столом, отхлебнул холодного чаю.
– Мне надо готовиться, – сказал он сестре угрожающим тоном и придвинул поближе томик Шекспира. Сестра издевательски рассмеялась, взяла столовую ложку и оставила Блонова в покое. Тот расслабился. «В самом деле, надо же и почитать», – рассудил он умиротворенно и раскрыл книгу.
«Гамлет, принц датский», – прочел с неохотой Блонов. Он уже читал Гамлета, но это было так давно, что помнил он мало. Вздохнув, стал читать с самого начала.
Входная дверь захлопнулась: сестра, напоив племянника каплями, куда-то сбежала. Отлично, без нее дышится легче. Свояк спал. Блонов погрузился в чтение и скоро, вопреки собственным ожиданиям, увлекся. Его сильно захватил конфликт между Гамлетом и его дядей. Блонов невольно спроецировал прочитанное на свою персону и порадовался, что уж у него-то с племянником отношения лучше некуда.
Но, чем дальше он читал, тем тревожнее ему делалось. Какая-то неуловимая мысль упорно точила его неуклюжую душу. Блонов огляделся, принюхался: ничто нигде не горело, газом не пахло, в дверь не скреблись. Покрутив головой, он засопел и вернулся к книге. Чем дальше он читал, тем больше холодел.
«… Когда я спал в саду,
Как то обычно делал пополудни,
Мой мирный час твой дядя подстерег
С проклятым соком белены в сосудце
И тихо мне в преддверия ушей
Влил прокажающий настой…»
«Минуточку, – подумал Блонов. – Влил настой в преддверия ушей. Зачем? " Мысли кружились, дразнясь и меняясь местами: принц датский, король датский, принц датский, король датский. Дядя влил настой и сделался датским королем. Капель датского короля не сыщешь днем с огнем.
Блонов медленно встал и прислушался. В квартире было очень тихо. Необъяснимо тихо. Обильно пропотев, Блонов на цыпочках, не слушающимися ногами двинулся в сторону спальни. Он просто хотел проверить, не сбилось ли у племянника одеяло.
© декабрь 1999Изгнание ангела
Он жил затворником, был живописцем.
Вечерами бродил по пустой полумертвой квартире – потому полумертвой, что жил в ней один только зверь, большой черный кот, а сам он не считал, что живет.
Кота же считал вроде как половиной полноценного существа, но они были большие друзья, и кот всегда съедал больше, чем живописец.
Ему – живописцу – всегда было темно и холодно.
Ему редко звонили, у него редко бывали.
Время от времени он устраивал небольшие выставки. На людях он преображался: шутил, блистал, проворачивался на каблуках и чуть не плясал; иногда напивался вдрызг, и начинались недельные запои.
Его картины нравились многим, но покупали их от случая к случаю, под особое настроение или под водочку.
Однажды вечером, когда он бродил из комнаты в комнату бирюк бирюком – небритый, немытый, помятый, не ел ничего и не пил, и даже не приближался к холсту, раздался телефонный звонок.
У его мобильника были отвратительные позывные. Однажды он попробовал заказать новую мелодию, да мелодия не пришла, а деньги все куда-то испарились.
Он захотел взглянуть на номер, но прочитал непривычное: «номера нет». Кто-то прятался от него.
– Да, слушаю, – сказал он мобильнику.
После короткой паузы женский голос негромко позвал его:
– То-о-ля.
– Да, это я, – отозвался он, – а кто будете вы?
– Я – Голос, – ответил голос.
Голос был очень, очень приятный.
– Ты помнишь меня? – спросил Голос.
– Нет, – сказал он, немного подумав. – Как мне тебя называть?
– Просто Голос. Я один раз уже звонила тебе, но ты был не в форме.
Тут он вспомнил, что да, был такой случай, и признался, что вспомнил и что иногда бывает не в форме.
– Я звоню, чтобы поддержать тебя. Я хочу сказать тебе, что ты очень счастливый.
– Я, пожалуй, не соглашусь. Я не чувствую себя счастливым.
– Ты просто не знаешь еще, но я клянусь чем угодно, что ты очень счастливый. И хороший, и теплый, тебя хочется мять и тискать.
– Этого мало кому хочется. Пожалуй, что никому. В этом году меня трижды ломали через колено. Не сломали, но где-то хрустнуло.
– Человек не ломается. Поверь мне, – попросил Голос. – Тебя очень, очень многие любят.
Голос почти шептал.
– Я одинок, знаешь ли. У меня нет никого, кроме кота.
– Сейчас я одной рукой глажу тебя, а другой кота.
– Тогда мы гладим кота в две руки, и он крайне доволен.
– У меня хорошие отношения с котами, – уверенно произнес Голос.
– Мне все же хочется, чтобы ты была не просто Голосом.
– Голос – это уже много, – удивленно ответил Голос. – Я бывала на твоих выставках.
– Мне не угадать, там бывает много людей.
– Конечно, не угадать, – Голос рассмеялся смехом, который мог показаться волшебным, но просто был заразительным, негромким.
– Я не буду.
– Ты только не женись на первой встречной. Слышишь меня?
– Слышу. Но кто-то же мне нужен.
– Потерпи. Ты нетерпелив. А нетерпеливость – это страх.
– Пожалуй, что так, – он снова согласился. – Хотя я очень терпеливый. Но кому нужен кодированный запойный алкаш со случайными заработками? Я и полочку прибить не умею.
– Это мелкие недостатки. Женщин ласкать умеешь?
– Похоже, что да.
– Тогда полочки прибиваются сами собой. Ты очень счастливый и добрый. Ты просто-напросто счастливый вверх тормашками, вот и все.
Голос вновь рассмеялся смехом, который он уже готов был слушать часами. Он влюбился в Голос.
– Ты не знаешь несчастья, не видел плохого.
– Нет, я знаю несчастье и знаю плохое.
– Не знаешь.
– Нет, знаю, – сказал он с нажимом. – Из детства. Я знаю настоящее плохое. Я только понял это гораздо позднее.
– Хорошо, знаешь, – смирился Голос. – А сейчас начинай немедленно, без причины, по-идиотски улыбаться.
Он скривил губы.
– Не больно-то получается.
– Я сейчас смотрю на тебя очень строго. Очень.
В Голосе строгости не было.
Он влюбился в Голос еще сильнее.
– Я обнимаю тебя крепко-крепко, – сказал Голос. – И глажу. Ты знай, что я все время с тобой. Я очень внимательно на тебя смотрю. Может быть, я еще раз тебе позвоню. А сейчас мне пора отлучиться.
– Я буду ждать. Пока.
– Пока. Помни, что ты очень счастливый, только не знаешь этого, но ты обязательно узнаешь.
– У меня была черная полоса, но сейчас она немного посветлела.
– Ну, ничего. Потом может опять немножко потемнеть. Иногда Богу нужно, чтобы мы что-то поняли, научились. Пока.
