Улья Нова - Хорошие и плохие мысли (сборник)
Церковное золото. Ряды икон, решетка, о которую обычно в экстазе бьются грешницы и богомолки. Церковь пуста, сияющая чистым, бело-желтым золотом, подобно солнечному; на площадке перед иконами движется худенький, одетый лишь в набедренную повязку, святой. Вокруг его головы сияет нимб. Его тонкие руки и ноги, почти детское лицо. Он движется плавно, размеренно, это стиль журавля ушу: пальцы прижаты один к другому, вытянуты в птичье крыло. На маленькой площадке, в солнечном сиянии, он медленно движется, погруженный в ощущения своего тела, в свои мысли, полные гармонии, а вокруг сгущается тьма…
Серая осенняя улица, жду трамвая. Саша приближается с незнакомой, бледной девушкой. Он вызывающе смотрит на меня, она что-то говорит, подсмеивается, я стою в отдалении. Наконец, подходит трамвай, открывается всего одна пара дверей. Значит, мне неминуемо придется войти вместе с ними, заставляю себя двинуться в направлении дверей серо-коричневого трамвая, и, вдруг отчетливо вспоминаю, что проездной остался на ночном столике, поворачиваю к метро Новокузнецкая, на бегу понимаю, что они смотрят мне вслед, говорят обо мне. Я бегу, а трамвай едет за мной, даже там, где нет рельсов, приближаясь все ближе и ближе по темно-серой улице, мимо серых лип, по серому асфальту…
Теперь та незнакомая девушка у меня в гостях. Мы, молча, пьем чай за кухонным столом. Я пытаюсь сохранять спокойствие – не хочется больше иметь подруг. Боюсь, что ситуация повторится снова. У нее усталые глаза бродячей собаки, она одинока, но я не хочу больше никого возвращать к жизни, отдавать свое тепло. Я сижу, будто бы за стеной, и не желаю вдаваться в подробности ее горестей. Все они хороши, пока не почуяли мужчину. Мне душно, моя голова скатилась с подушки на простынь, не могу понять, как выпроводить эту новую подругу из своей жизни, мы сидим с ней на паласе, составляем икебану из сухих мертвых цветов. На бумаге лежат цветки тысячелистника и пижмы, колючки чертополоха, колоски, мы укладываем их в высокую белую пепельницу. Наконец-то она уходит, оставив сухой букет, мне очень нравятся эти зеленые и желтые сухие цветы, но я ничего не могу с собой поделать, выбрасываю их в форточку вместе с пепельницей. Мне стыдно за свой поступок: новая подруга и икебана не виноваты в моих прошлых несчастьях, сухие желтые цветы никак не связаны с событьями моей жизни. Это моя слабость и желание защититься.
Телефонный звонок. Комната с васильковыми стенами. Слышу его голос в трубке. Не могу разобрать слова, но мне становится хорошо, значит, он сказал то, что я так давно ждала. Но волна тепла длится неуловимый отрезок времени, меньше мгновения. Звук милого голоса улетает, растворяясь в утренней полоске света на темно-сером фоне потолка.
Глава 4
Ситуации
Раньше мне казалось, что существует множество ситуаций, которые по особой, скрытой логике, никогда не смогут произойти в моей жизни. Теперь их количество тает, они плавно происходят одна за одной. Развожу руками, не переставая удивляться, как же это могло случиться, испытываю непередаваемый панический ужас – значит, все возможно.
Ремонт завершен несколько дней назад. Белые стены, розово-фисташковый кафель в ванной. Привезена из магазина мягкая мебель и белый абажур с галогенной лампой, светящий дневным светом в потолок. Книги из связок расставлены по полкам, на пол уложен палас, все новое. Уют придет потом, я надеюсь, что здесь буду счастлива, а пока это – отремонтированная квартира с белыми обоями и блестящими дверными ручками. Скоро здесь возникнет много новых людей, это окрасит квартиру и мою жизнь. Последний штрих: купила зеркало из шести отдельных плиток, которые приклеивала на кафель специальными липучками. Мы выбирали зеркало с ним вдвоем, он говорил, что лучше купить обычное, в розовой раме, под цвет кафеля, но мне понравилось это. Оно похоже на готическое окно. Я приклеивала зеркальные плитки и думала о нем, улыбаясь.
Почему он говорит, что я ребенок, что у меня все легко и просто. Я вру, что научилась готовить, вру, что больше не хожу на выставки и в кино, вру, что сижу дома, что шью платья и читаю книги о воспитании детей. Я изменила стиль. Стала носить длинное пальто и сапоги на таких высоких каблуках, что после них болят ноги. Делаю вамп-макияж и маникюр, волосы мои стали ржаными и длинными. А за его спиной я хожу на выставки, набросив небрежные свитера и замшевые клеша с ботами на рифленой подошве, вечером звонит он и спрашивает, чем я занималась сегодня. Вру, что вязала шарф и пекла пирог. Мне так хочется быть домашней и ручной для него. Только для него быть такой. Или хотя бы казаться.
Ночь, сквозь глубокий-глубокий сон и темноту – странный звук. И, вдруг, догадка, заставляющая проснуться окончательно – да это же звук бьющегося стекла. Лежу неподвижно. Пытаюсь вселить в себя надежду – соседка сверху пошла ночью попить, уронила чашку на кафель. Не хочу вставать, оттягиваю момент, но надо идти. В темноте – лучи уличных фонарей и темные, искаженные предметы. В светлом квадрате на потолке – тени-скальпели листьев цветка с подоконника.
Коридор. Выключатель. Полоса света из ванной. Рука медленно открывает дверь. Свет холодным молоком выплескивается в глаза. Пустая стена. А на новеньком кафеле пола – черные и зеркальные треугольники, квадраты, ромбы. Зеркало упало. И разбилось. Глубокой ночью. Растеряно смотрю на осколки, роняю руки, сердце упало и теперь бьется все быстрее и быстрее, будто хочет вырваться и улететь. Пустая стена похожа на разочарование. Разочарование начинается, когда где-то в квартире, ночью, из глубины сна слышен звук бьющегося о кафель зеркала. Но, как же так?
– А я ведь говорил, что надо купить то, овальное, в раме. Плитки на липучках – это, конечно, современно, стильно, но ненадежно.
Впервые мы поругались в дорогой парикмахерской, куда он на днях привез меня. Мимо шла худая длинная кукла, он указал на нее глазами, склонился ко мне и на ухо пробормотал: «Вот какой тебе надо быть». А я про себя весь вечер дерзила ему, и даже, вернувшись домой с новой стрижкой, перед новым надежным зеркалом в кремовой раме, говорила своему отражению:
– Спасибо, как-нибудь сама разберусь, какой мне быть.
Иногда, в городе, на меня наваливалось необъяснимое состояние небытия, я была невидимкой, разглядывала женщин, пытаясь определить, понравится ли ему та или эта. К красивым и ярким, доведенным любовью или судьбой до безупречно-кукольной красоты, я ревновала, казалось, ему нравятся именно такие. Наверняка, он бы обратил внимание вон на ту, проводил взглядом, может быть, даже подошел познакомиться. Я задыхалась от ревности и злобы и могла расплакаться прямо в метро или в магазине. Так бывает со многими, которых любят не так, не достаточно или не любят вовсе.
* * *Два дня назад мы познакомились, он – синеглазый студент ВГИКа, будущий продюсер, стоял у окна и читал газету. Я прислонилась к колонне в рекреации и ждала, когда начнется просмотр дипломных фильмов, выискивала взглядом друзей в толпе. Взгляд остановился на нем. Прокатился с головы до ног. «Не плохо». Остановился на его ботинках и гипнотически прилип к ним. «Ты пойдешь за мной, я, конечно, никчемный гипнотизер, но ты сейчас увидишь меня и пойдешь за мной». Каково же было мое удивление, когда после просмотра дипломных фильмов, продвигаясь по темной улице в сторону метро ВДНХ, я услышала быстрые шаги за спиной. Человек поравнялся со мной. Я повернула голову в его сторону, чтобы рассмотреть, кто нагнал меня на темной улице. Он шел рядом. Молчал, смотрел на меня. Так продолжалось некоторое время, потом он сказал:
– Привет.
На следующий день было Рождество, мы пошли гулять по зимней Москве. Дошли до Красной площади, на Кремлевской стене кто-то снежками вылепил телефон 453-75-84 и снежками же подписал – «Позвони мне». Грот в Александровском саду был завален снегом, с него, как с горки, катались дети. Мы забрались на вершину грота. За спиной была Кремлевская стена, из-за которой выглядывали крыши в снегу. Манежная площадь была еще пуста. На ее середине стояла огромная елка, гуляли люди. Он показывал рукой «это вон купол журфака, а там – Большой Манеж». Потом притянул меня к себе, с силой присосался к губам. На виду у всей Москвы. Мы стояли рядом. Я опустила глаза и вдруг заметила, что сегодня, 7 января 1992 года, при температуре 15 градусов ниже нуля между ним и мной медленно летит большая серая стрекоза, похожая на военный вертолет.
– Ты тоже это видишь? – спрашивает он.
– Да.
– Зловещие призраки Кремля, – он обнимает меня за плечи, сбивает с ног, и мы кубарем скатываемся с грота.
Через полгода он закончил институт. Устроился в частную компанию по производству клипов и рекламных роликов. Вскоре у него появилась машина, мобильный телефон. Постепенно он перестал носить старые студенческие джинсы, сменил гардероб, читал совсем другие газеты. Ему нравилось играть делового мужчину, наводить на себя глянец, будто с дерева содрали ветви, потом кору, острогали, обмазали лаком, и осталось блестящее глянцем лака, похожее на туловище куклы, полено. Он менялся, и менялось все вокруг, связанное с ним. Должна была меняться и я.
